Адская практика (Дело о неприкаянной душе) - Садов Сергей Александрович - Страница 17

— Ну я все-таки не мальчик, — неуверенно заметил он.

— И что? Из-за того, что вы не мальчик, вам надо страдать от жары? Ведь вам именно потому, что вы не мальчик, и нужно заботиться о своем здоровье.

— Думаете?

— Конечно! Знаете, как освежает?

— Хм. Ладно, — как-то неуверенно отозвался он. — Только в архив в мокрой одежде нельзя.

Я печально кивнул.

— Ладно уж. Высушу. Чего не сделаешь ради школы.

— Ух ты, — восхитился ангел. — Черт, а такой воспитанный и старательный. А моего балбеса в школу не загонишь. А ты ради школы… Вот бы тебя с моим сыном познакомить, чтобы ты повлиял на него в положительную сторону.

Я на миг задумался. Чему этого сыночка можно научить? Ну сразу так можно попробовать показать, как незаметно списать контрольную. Потом можно будет уговорить его залезть в чужой сад. Гм, заманчиво, заманчиво. Жаль, придется отказаться. А все эта практика!

— Как-нибудь обязательно познакомьте, — улыбнулся я. — Но сейчас, увы, надо заниматься. Школа, школа.

— Какой милый и воспитанный черт, — услышал я бормотание служителя за спиной. — И как старается выполнить домашнее задание. А ты кто такой и куда направляешься?

Я обернулся. За мной попытался прошмыгнуть и Ксефон. Служитель как раз успел ухватить того за плечо.

— Покажите сначала вашу заявку. Вы делали ее?

— Да пошел ты, дедуля! — рявкнул Ксефон.

Я хмыкнул. Вот этого ему точно говорить не стоило.

— Какие разные все-таки черти есть. Один вежливый и старательный, а второй — торопливый хам. — Ксефон вдруг сам собой поднялся в воздух и со сверхзвуковой скоростью головой вперед покинул холл архива. Думаю, больше ему не захочется сюда заходить. Ангелы — создания, конечно, кроткие, но вот чертей не любят. С ними осторожно надо, чтобы чаша их вселенской любви не высохла под жгучими лучами чертового хамства. Да-с. И чего это меня на образы потянуло? А Ксефона даже жалко. Говорили ведь ему добрые черти: учись, а то мелким бесом станешь.

В отличие от архива в аду, здешние полки с личными делами людей располагались в просторном и светлом зале. И если тот архив вызывал у меня стойкую ассоциацию с гигантской тюремной камерой, то местный зал больше напоминал библиотеку. Библиотекарь… э-э-э, смотритель проводил меня к одному из стеллажей.

— Ну-с, молодой человек, вот то, что вы просили. И я искренне рад, что даже в вашей адской школе теперь стали давать задания помогать людям, а не только наказывать плохих. Наказать — это, конечно, хорошо, но как говорил наш учитель: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии».

— Ага. А если он не желает раскаяться, то ему надо немного помочь. Тут мы, черти, и нужны, — кивнул я.

Смотритель сморщился.

— Ну-ка, молодой человек, присядьте.

У-у-у! И зачем я вылез со своим комментарием?! Однако делать нечего. Пришлось сесть в предложенное кресло. Желания спорить у меня не возникло — пример Ксефона до сих пор стоял у меня перед глазами.

— Мне кажется, в ваших словах я уловил насмешку. Однако в данном случае она не совсем уместна. Я ведь говорил об искреннем и добровольном раскаянии.

Да-да. Искреннем и добровольном. «Раскаиваешься ли ты, сын мой? А ежели нет, то гореть тебе в аду за это». Так и веет от этих слов искренностью и добровольностью.

— Вижу, о чем ты думаешь. — Я насторожился. Что там этот смотритель мог увидеть? — Сомневаешься. Ничего, со временем сам поймешь. Вот смотри. — Смотритель протянул руку и достал одну тоненькую папку. — Видишь это? А теперь посмотри другое личное дело. — Он хлопнул в ладоши. Пол вдруг разверзся и оттуда в другую руку смотрителя впрыгнула другая папка. Из ада. Толщиной она была где-то с чемодан. При виде этого трюка я только завистливо вздохнул. Вот бы мне так. Хлопнул в ладоши, и пожалуйста, в моем распоряжении архивы и ада, и рая. И не надо мотаться туда-сюда.

— Как ты думаешь, куда попал человек, чье личное дело ты видишь, в ад или рай? — прервал мои мысли смотритель.

Я на глазок прикинул толщину обеих папок. Райская была размером с тетрадочку.

— А коэффициент уменьшения одинаков? — на всякий случай спросил я, подозревая подвох.

Смотритель улыбнулся.

— Совершенно.

— Тогда к нам. Наш клиент.

Смотритель тихонько рассмеялся.

— Ты смотришь на внешнюю сторону дела. Это ошибка. Запомни это, мальчик. Никогда не суди о человеке, глядя на его оболочку. Попробуй заглянуть в его душу. А этот человек вовсе не ваш клиент. Он сейчас в раю, ибо его добрых дел хоть и меньше, но они такие, что на Весах Справедливости моментально перетянули его проступки.

Та-ак. Я теперь взглянул на эти папки по-новому. Потом поклонился.

— Благодарю за урок, смотритель. Я… я запомню его.

— Ты умеешь слушать других, — одобрительно кивнул он мне. — Это редкий дар. И, мальчик, ты далеко пойдешь. Только в какую сторону?

Теперь уже улыбался я.

— Я же черт.

— Верно. Но и черти разные. Ты можешь стать таким, как ваш Вельзевул.

Меня передернуло. Свят-свят-свят. Я чуть не перекрестился. Когда же я снова повернулся к смотрителю, то того уже не было. Хм, а что, у них нет правил типа посетителя одного не оставлять? Или они настолько всем Доверяют? Скорее последнее. Ангелы, — презрительно фыркнул я. Хотя в душе я был искренне благодарен за такое доверие. И проказничать не хотелось совершенно.

Я направился к полкам.

— Ну что ж, Ненашева Зоя Павловна. Посмотрим на вашу жизнь с другой стороны. И заодно посмотрим на вашего муженька.

Глава 6

Первым делом я взял личное дело мужа Ненашевой — Ненашева Виктора Николаевича. Мне просто интересно было, какие же у подобного человека могут быть добрые дела.

— Добрый день, — поздоровалась со мной папка. — Вы сейчас держите в руке личное дело Ненашева Виктора Николаевича. Желаете ознакомиться с его добрыми делами?

— Желаю, — буркнул я. Вскоре у меня уже на разные вежливости нервный тик разовьется. Как бы я желал снова услышать привычное: Эзергиль, придурок ты этакий, куда прешь?

Папка тем временем раскрылась, и я увидел фотографию молодого, вполне приличного человека. Он шел по улицам тихого городка. Не слишком богатый наряд и папка в руке. Да и вообще, ничем не примечательная личность. Ну идет себе и идет.

— Студент первого курса Ненашев Виктор, — пояснила папка.

— Помогите!!! — неожиданно раздался крик. Я даже оглянулся от неожиданности, но крик шел из папки. Не отрываясь от показываемого папкой, я подошел к окну, положил личное дело на стол и сам пододвинул себе кресло. Я видел, как какая-то девочка лет семи попыталась с набережной достать мячик и свалилась в воду. Видел, как Ненашев, не раздумывая, бросился в воду.

Тут я вспомнил о разговоре со смотрителем.

— Слушай, а сколько на Весах Справедливости весит это дело?

— На самом деле не очень много. И в то же время очень много.

— Поясни, — хмуро попросил я. — Мне что-то не хочется сегодня отгадывать загадки.

— Очень просто. Он спас человеческую жизнь. Это дорого стоит. Очень дорого. Но для него это спасение ничего не стоило. Он не рисковал ничем. То есть если бы при спасении этой девочки была реальная опасность лично для него и он, зная об этом, все равно бросился бы спасать, то этот поступок ценился бы намного больше.

— Выходит, он виноват, что ему не грозила опасность?

— Нет. Я говорю про реальность. Он спас человеческую жизнь. На весах его жизни это учтено.

— Ладно, для меня это слишком сложно еще. Давай смотреть дальше.

За тридцать минут я повидал Ненашева Виктора в разных ситуациях. Видел, как он выручал друга, как помогал другим.

— Папка, помоги мне. — Четырехгодовалый малыш подошел к отцу. Ненашев рассмеялся и нагнулся к сыну.

— Что тут у тебя?

Карапуз протянул игрушку.

— Вот тут сломалось.