Путь к рассвету - Сальваторе Роберт Энтони - Страница 44

“Реджис”, — сказал Киерстаад с легкой усмешкой, кивая, пока он произносил имя. По общему мнению, хафлинг олицетворял все, что презирал народ варвара, ленивый, толстый, прожорливый, и хуже всего, действовавший из-под тешка. И все же, улыбка Киерстаада (а так же улыбки многих других варваров) расширялась каждый раз, когда Реджис пританцовывая, приходил в Сеттлстоун. Реджис был единственным хафлингом, которого когда-либо встречал Киерстаад, но если “Рамблбелли”, как многие звали его, был типичным представителем своей расы, то Киерстаад с удовольствием бы встретил других. Он нежно закрыл дверь, в последний раз усмехнувшись при виде кучи матрасов — Реджис часто хвастался, что может комфортно обстроиться в любом месте, в любое время.

В самом деле.

Обе комнаты напротив были не заняты, в каждой было по кровати, которые больше подошли бы человеку, нежели дварфу. Это тоже было понятно Киерстааду, никто не скрывал, что Бруенор надеялся, что Дриззт и Кэтти-бри когда-нибудь вернуться к нему.

Комната в конце туннеля скорей всего была предназначена для заседаний, решил варвар. Оставалась только одна дверь, дверь, ведущая в покои короля дварфов. Киерстаад двигался медленно, осторожно, опасаясь, что там была установлена хитрая ловушка.

Он со скрежетом приоткрыл дверь, всего лишь на дюйм. Под его ногами не открылось никаких ям и никаких камней не стало падать на его голову. Набравшись уверенности, юноша широко распахнул дверь.

Это была комната Бруенора, сомнений быть не могло. Свитки, разбросанные по деревянному столу на другом конце, дополнительная одежда, нагроможденная в одном из углов, высота этой кучи почти достигала роста Киерстаада. Кровать была не убрана, лишь груда одеял и подушек.

Киерстаад едва заметил все это. В тот момент, когда открылась дверь, его взгляд замер на одном единственном предмете, закрепленном на стене над передней частью кровати Бруенора.

Эйджис-фэнг. Молот Вулфгара.

Едва дыша, Киерстаад прошел по комнате и встал около могучего орудия. Он увидел великолепные руны, выгравированные на его сияющем бойке — горы-близнецы, символ Думасойна, бога дварфов и хранителя секретов. Приглядевшись поближе, Киерстаад разглядел части другой руны, замаскированной, горами близнецами. Верхний слой был настолько идеален, что он не мог разобрать, что бы это могла быть за руна. Но он знал легенду об Эйджис-фэнге. Эти скрытые руны были знаками Морадина, Кователя Душ, величайшего из богов дварфов, с одной стороны, и секирой Клэнгеддина, дварфьего бога битв, с другой.

Киерстаад долго стоял, уставившись на молот, думая о легенде, которой стал Вулфгар, о Берктгаре и Ревджаке. Какое место займет он? Если между бывшим вождем Сэттлстоуна и нынешним вождем племени Лося разразится конфликт, какую роль сыграет Киерстаад?

Он знал, что она будет значительнее, если в руках он будет держать Эйджис-фэнг. Едва думая о том, что делал, Киерстаад протянул руки, схватился за боевой молот и поднял его с крючков.

Каким тяжелым он оказался! Киерстаад прижал его к себе, затем, приложив огромное усилие, поднял его над головой.

Он ударился о низкий потолок, и юноша чуть не свалился на бок, когда тот отскочил слишком широко, чтобы он смог сдержать его движение. Когда он, наконец, восстановил равновесие, Киерстаад стал смеялся над собственной глупостью. Как он мог даже надеяться владеть Эйджис-фэнгом? Как он мог надеяться пройти по стопам великого Вулфгара?

Он снова прижал к груди великолепный молот и благоговейно обхватил его руками. Он чувствовал его силу, его идеальную сбалансированность, он почти чувствовал присутствие человека так долго и так достойно обладавшего им.

Юный Киерстаад хотел быть как Вулфгар. Он хотел вести племя в соответствии с собственными представлениями. Он не соглашался с путем Вулфгара больше, чем он сейчас соглашался с путем Берктгара, но между ними был еще один, компромисс, который позволить сохранить свободу старых путей и союзы нового. С Эйджис-фэнгом в руках, Киерстааду казалось, он был способен сделать это, способен взять управление в свои руки и повести свой народ по лучшему возможному пути.

Юноша покачал головой и снова засмеялся, высмеивая себя и свои грандиозные планы. Он едва вышел из мальчишеского возраста, и не мог обладать Эйджис-фэнгом. Эта мысль заставила юношу посмотреть через плечо на открытую дверь. Если Бруенор вернется и застанет его здесь с молотом в руках, то скорей всего неразговорчивый дварф разрубит его пополам.

Киерстааду было нелегко вернуть молот на крючки, и все же покинуть комнату было еще трудней. С пустыми руками, он тихо и осторожно пробрался по туннелям наружу, обратно под открытое небо, и бежал весь путь до лагеря своего племени, находившегося всего-то в каких-то пяти милях по тундре.

* * * * *

Дварф забралась настолько высоко, насколько было можно, ее плотные пальцы смахивали в сторону неподатливый снег и отчаянно хватались за камни. Последний выступ, путь к вершине, к самой вершине.

Стампет простонала и потянулась, зная, что это непреодолимая преграда, зная, что она вышла за пределы своих возможностей, и наверняка была обречена на то, чтобы умереть, упав с высоты тысячи футов.

Но затем, каким-то образом она нашла силы. Она крепко ухватилась и подтянулась изо всех сил. Маленькие ножки пинались и скребли о камни, и, внезапно, она вскарабкалась на плато на вершине самой высокой горы в мире.

Неунывающая дварф величественно стояла на этом высоченном месте и наблюдала картину перед ней, захваченный мир. Тогда она заметила толпы, тысячи и тысячи ее бородатых войск, заполнявших все долины и все тропинки. Они приветствовали ее, склоняясь перед ней.

Стампет проснулась, вся в поту. У нее ушло несколько секунд, чтобы понять, где она находиться, чтобы понять, что она находилась в своей собственной маленькой комнатушке в шахтах дварфов в Долине Ледяного Ветра. Она легонько улыбнулась и воспроизвела в памяти яркий сон, последний захватывающий рывок, в котором она забралась на вершину. Но улыбка затерялась в недоумении, когда она придала значение последовавшей за этим картине, приветствовавшим ее дварфам.

“С чего бы мне станет сниться такой сон?” — стала гадать вслух Стампет. Она никогда не карабкалась ради славы, просто для собственного удовлетворения, которое она получала, покорив гору. Стампет не заботило то, что другие думали про ее героические подъемы, она вообще редко когда говорила кому-либо, куда отправляется, где была, и удался ее поход или нет.

Дварф вытерла пот со лба и забралась обратно под тяжелый матрас, перед ее глазами все еще ярко стояли картины ее сна. Сна ил кошмара? Она что, обманывала себя по поводу истинной причины ее подъемов? Была ли у нее и в самом деле, доля личного удовлетворения, чувство превосходства, в тот момент, когда она покоряла гору? И если дело было в этом, то было ли это чувство мерой превосходства не только над горой, но и над ее соплеменниками дварфами?

Этот вопрос изводил, обычно непоколебимую клирику, скромную жрицу. Стампет надеялась, что в этих мыслях не было правды. Она стала больше думать о себе, о своем истинном я, чем заботиться о таких мелочах. После долгих метаний и блужданий дварф наконец-то уснула.

* * * * *

Этой долгой ночью, Стампет больше не снилось снов. Креншинибон, лежавший в ящичке около кровати дварфа, чувствовал беспокойство Стампет и понял, что ему нужно было быть осторожным с передачей подобных снов. Эту дварф было не легко соблазнить. Артефакт, даже не представляя, какие сокровища он может пообещать, чтобы сломить волю Стампет Рэкингкло.

Без этих коварных обещаний, кристальный осколок не мог крепко скрутить дварфа. Но если Креншинибон станет действовать более открыто, сильнее, он может выдать Стампет правду о своем происхождении и своих замыслах. И, конечно же, артефакт не мог позволить себе вызвать подозрение того, кто мог воззвать к силе богов добра и, возможно, узнать секрет уничтожения Креншинибона!

Кристальный осколок запер внутри свою магию, держал свои разумные мысли между своими квадратными гранями. Он понял, что его долгое ожидание не совсем закончилось, только не пока он был в руках вот этой жрицы.