Винтовка Фергюсона - Ламур Луис - Страница 1

Луис Ламур

Винтовка Фергюсона

Глава 1

Меня зовут Ронан Чантри, и на этих землях я один. Реку Миссисипи я оставил позади давным-давно. Никто не едет рядом, и вокруг безбрежная равнина. Я смотрю на горизонт: солнце погружается в золото и багрец, громадное солнце. Никогда не видел такого за все свои тридцать лет.

Моя любовь ушла. Для чего я жил, того больше нет. Я направляю коня на запад, в неизведанный край, не зная, к чему приду. Мы, Чантри, всегда поступали так: поворачивали к новым странам, когда перед нами вставали горе и одиночество.

Я хочу затеряться — но можно ли потерять то, что внутри тебя? Плоть от плоти и кость от кости твоей? Как выронить в песок прожитую жизнь?

Люди говорили мне: дурень, на погибель нарываешься. Что ж, чему быть — того не миновать.

Моя жена, моя любовь, мертва. Мой сын… Я мечтал, каким рослым и крепким он станет и как породит новое поколение нашего рода. Он пытался спасти мать из пламени, и оно его убило.

Теперь во мне пустота. Интеллектуальные поиски когда-то наполняли мою жизнь. Я их забросил.

Хорошая лошадь, небольшой вьюк у седла, превосходный нож и винтовка Фергюсона. Эта винтовка — мой неразлучный спутник с детства, она — единственное, что осталось мне от прошлого. Она, да еще несколько дорогих мне книг, чтобы мысль не заснула — до какой поры?

Свое нынешнее оружие я получил в подарок маленьким мальчиком от того самого человека, который упростил зарядный механизм и ввел в строй наиболее эффективное ружье столетия.

Майор Патрик Фергюсон продемонстрировал свое изобретение в июне 1776 года в Вулвиче. Четыре года спустя он был сражен в битве у Кингз-Маунтин — Королевской горы — в Северной Каролине.

Всего за несколько недель до этого у меня и оказалось мое теперешнее ружье. Чудесная вещь. Майор сделал его своими руками и украсил гравировкой. Одно из первых, оно заряжалось с казенной части, а стрелять из него можно было со скоростью шесть раз в минуту. Прошло уже почти двадцать пять лет, и ни одно ружье из тех, что я видел за это время, не шло с ним ни в какое сравнение.

Я стоял у ворот, ведущих к нашей хибарке, держа тяжелый мушкет, из которого только что сбил белку, и наблюдая, как офицер в красном мундире трусит верхом от дороги ко мне.

Он цепко глянул на меня, затем на мушкет.

— Здорово я умаялся, парень. Как бы мне водицы из вашего родника?

У него было хорошее лицо — лицо сильного человека.

— Сэр, — сказал я, — вы, англичане, были моими врагами, но в глотке воды я не откажу никому. Не войдете ли?

Он покосился на дом, подозревая ловушку. Тогда я об этом не знал, но ненавидел его от души, а он сам не скрывал своих жестких суждений о колонистах.

— Бояться тут нечего, — заметил я, и в моем голосе прозвучало презрение. — Там только моя больная мать, мне надо Готовить ей ужин. — И не без гордости я поднял кверху белку.

Офицер через открытые ворота подъехал к роднику и, спешившись, принял у меня тыквенный ковш, полный воды.

— Спасибо. — Он выпил холодную воду и зачерпнул снова. — Нету на свете напитка лучше. Я знаю, что говорю, помотавшись с пересохшим горлом.

Он подметил недоумение в моих глазах. Я уставился на лошадь. Великолепное животное, но что привлекло мое внимание — это вооружение всадника. Сабля, два кавалерийских пистолета в длинных кобурах — все нормально, но у него еще были два ружья, одно — тщательно закутанное в промасленную ткань.

— В чем дело, дружок?

— Два ружья? — пробормотал я.

Он усмехнулся, не спуская взгляда с моего древнего мушкета.

— Ты редкостный стрелок, раз сумел с такой штукой снять белку.

— Мне нельзя промахиваться, — откровенно сказал я. — Кончится порох и свинец, придется нам питаться травой.

Англичанин прикончил воду в ковше и повел лошадь к желобу.

— Можно мне будет выразить почтение твоей матери? Скажешь «нет», не полезу.

— Ей это понравится, сэр. К нам мало кто заходит, а мать скучает по гостям. Она все время жила среди людей, пока не переселилась сюда.

Моя мать отличалась изумительной красотой. После многих лет, повстречав многих женщин, я понял, какой исключительной прелестью наделила ее природа. Бледная и худая, лежала она на старой высокой кровати, но ее волосы были уложены в прическу, как и в любой другой день ее жизни. Она всегда оставалась ухоженной и аккуратной и того же требовала от меня — к большому моему расстройству. Впрочем, привычка привилась и не покинула меня по сей день.

Майор шагнул в дверь, снял шляпу и поклонился.

— Я майор Фергюсон, мэм, служу во втором батальоне его величества, в горных стрелках. Ваш сын любезно напоил меня, и я попросил позволения приветствовать вас.

— Не угодно ли присесть, майор? Боюсь, нам почти нечем вас угостить, но, может быть, выпьете со мной чаю?

— Буду рад, мэм. Большая честь. Нынче нам нечасто случается попадать в общество леди. Суровые времена для воина.

— Так вам и надо. — Мать улыбнулась при этих словах, смягчая резкость. — Вы пришли сюда непрошеные, как и в первую мою страну.

— В вашу первую страну?

— Я родилась и выросла в Ирландии. Море я переплыла, чтобы выйти замуж. Семья моего мужа и наша поддерживали знакомство.

— А я шотландец. Многим из нас не нравилось, как обошлись с вашей родиной. Но ведь мы не определяем политику. Это королевская работа.

— Которую он делает абы как. Но что же такое! Разве так развлекают гостей в моем доме? Ронан, налей нам чаю, пожалуйста!

Косы моей матери сверкали червонным золотом, и шелковый спальный жакет в лучшие дни приехал из Франции.

— Разрешите заметить, мэм, — майор взял чашку, — не ждал я в таком месте найти благородную даму. Очевидное…

— Воспитание? Для него не существует положенной широты или долготы. Мы, пришедшие из Ирландии, бросили там многое, включая зачастую О' или Мак перед именем, но гордость забрали с собой и добрые нравы, надеюсь, тоже.

Она расправила грубое одеяло, словно атлас либо что другое, привычное в молодости.

— Далеко путь держите, майор?

— В свою часть. Должно быть, миль двадцать отсюда. — Точно получив напоминание, гость поднялся на ноги. — Я бы посидел, да ехать еще долго. — Поколебавшись, он добавил: — Мы скоро перестанем беспокоить ваш край. Вы упорно защищались, и у нас чувствуется недовольство всей историей.

— К чему есть основания. — Мать вновь улыбнулась. — Заглянете, если опять поедете мимо? — В ее выражений появился задор. — Добрый Боженька велит прощать врагам, и я прощаю вас, майор.

— Конечно, загляну. — Майор кивнул на меня. — Отец парня скоро возвращается?

— Его убили на войне.

— Помочь вам чем?

— Не нужно. Мой сын прекрасно управляется. Он искусный охотник, и у нас все будет в порядке.

Мать протянула нежную руку.

— Прошу вас, останавливайтесь у нас по дороге. Мы будем чрезвычайно счастливы.

Майор изящно наклонился и коснулся губами ее пальцев.

— Польщен знакомством, — сказал он, делая два шага назад, потом повернулся и вышел, на пороге надев шляпу.

Я только таращил глаза. Такое только во дворцах у королей бывает!

— Проводи до ворот, Ронан. Он — благородный джентльмен и ведет себя соответственно.

Майор Фергюсон садился в седло, когда я подошел открыть ворота.

— Твоя мать — истинная леди, парень. Не здесь бы ей жить и не так.

Он снял с седла завернутое ружье и неторопливо его распаковал. Совершенно новое, явно не пользовались. Инкрустировано серебром и отделано резьбой. У меня перехватило дыхание.

— Красиво, а? Сам делал, для себя.

Он показал мне, как заряжать. Я никогда раньше не видел ни оружия, заряжающегося с казенника, ни изобретенного Фергюсоном механизма (он рассказал мне об этом, нахваливая винтовку).

— Видишь ли, мне сдается, немного мне осталось времени наслаждаться им, и кто знает, в какие руки оно угодит. Дельный малый вроде тебя, ценящий хорошее оружие и у которого на руках мать… в общем, тебе нужна винтовка, а не мушкет.