Тропой испытаний - Ламур Луис - Страница 19

Несколько минут Тереза молчала. Теперь она казалась мне совсем другой. Она всегда была такой или это дело рук Янта? Что он с ней сделал?

— На твоем месте, — наконец продолжила она, — если бы я думала, что владею чем-то, я бы прежде всего узнала, что это такое, и заявила бы свои права. Теперь о твоем папе: если он владел чем-то, то сказал бы об этом тебе или имел бы какие-то документы.

— Может, он собирался сказать мне, но ему не дали.

— Он, наверное, говорил тебе что-то. Надо постараться вспомнить.

Мой кофе совсем остыл. Я встал и сказал:

— До завтра.

Тереза удивленно вскинула брови.

— Кирни! Ты что, сердишься на меня?

— Нет, не сержусь. За что мне сердиться? Ты пока ничего не сделала.

— Мистер Янт к тебе хорошо относится. Очень хорошо. Говорит, ты заслуживаешь лучшей жизни. Мне кажется, он мог бы тебе помочь, если бы ты только вспомнил.

— Вспомнил что?

— Ну, он думает, твой отец, наверное, из хорошей семьи и, скорее всего, оставил где-нибудь документы или что-то в этом роде. Если бы ты их нашел, то смог бы стать другим человеком. Он уверен, что тебе что-то известно, хотя, может, ты искренне думаешь, что ничего не знаешь.

Что ж, по крайней мере это правда: ему надо, чтобы я нашел эти бумаги. Не исключено, что он даже боится, если со мной что-то случится, они тут же всплывут на поверхность. Именно тогда я почему-то вспомнил о Пистолете. Мы всегда называли друг друга братьями, хотя на самом деле не были родней по крови. Где-то на нашем жизненном пути он оказался с нами, и папа растил его вместе со мной. Будучи старше меня, какое-то время спустя он стал жить сам по себе.

Возможно, ему что-то известно, но последние слухи о нем дошли до нас из Калифорнии. Пистолет получил свое прозвище, благодаря умению обращаться с любыми видами огнестрельного оружия и действовал всегда молниеносно и точно. Жаль, но так уж случилось, что ему пришлось нас покинуть.

Мы тогда жили в Миссури, и папа свалился… по-моему, с воспалением легких. В те дни, болезнь, которую называли пневмония, косила всех подряд. За ним ухаживала одна женщина… да, да, Кейт Донельсон.

Мы с Пистолетом ничем особо не занимались, просто ждали. Мне тогда было шесть, а ему, если я правильно помню, около шестнадцати. Вот как раз в этот момент в город заявились те двое.

Я отчетливо их помню — высокие, решительные, с мрачными не улыбавшимися лицами… Во всяком случае, когда мы их увидели. Они носили длинные черные сюртуки, как и папа, когда его застрелили, и какой был на Феликсе Янте. В таких в тех местах обычно щеголяли игроки или адвокаты, а частенько и врачи.

Приехав в город, они сразу начали интересоваться папой. Хозяин платной конюшни сказал им, что не знает такого человека. Он соврал, потому что относился к папе с большим уважением. Я было открыл рот, но что-то в лице хозяина заставило меня тут же его закрыть.

Я разыскал Пистолета и рассказал ему. Он расспросил меня обо всем подробно, потом внимательно огляделся вокруг и решил, что нам надо поскорее ехать домой. Там он прежде всего достал свой револьвер и зарядил его. Как я уже говорил, Пистолет управлялся с ними как со своими руками, но по просьбе папы никогда не носил с собой в городе… только в пути.

Тогда я тоже напомнил ему об этом, но Пистолет объяснил:

— На этот раз папа не будет возражать, Кирни. Обещаю тебе. Если заметишь этих двоих, сразу предупреди меня, а сам иди в дом, и побыстрее.

В любом городишке всегда найдется кто-то с длинным языком — нашелся и здесь. Мы сидели на крыльце. Я как раз принес Пистолету кружку кофе: он тогда будто прирос к ступенькам. Теперь-то я понимаю почему.

Вдруг видим, кто-то спускается к нам с холма. Я говорю:

— Это они.

Пистолет ставит кружку на ступеньку и приказывает:

— Иди в дом и не высовывайся. Похоже, будут проблемы.

— Проблемы? Почему?

— Эти двое пришли за твоим отцом. Хотят его убить. Их надо остановить.

Что ж, надо так надо. Меня давным-давно приучили не спорить, поэтому я ушел в дом, подскочил к папиной кровати и вытащил из висевшей на спинке кобуры один из его револьверов. Папа открыл глаза и посмотрел на револьвер.

— В чем дело, сынок? — слабым голосом спросил он.

— Ничего особенного, — успокоил я его и отошел к открытому окну.

Эти двое оглядели наш дом, Пистолета, сидящего на крыльце, затем двинулись к входной двери, но их остановил негромкий голос брата:

— Ищете кого-нибудь?

— Не твое дело, парень. Уйди с дороги.

Он встал.

— Вам здесь нечего делать. Мы сегодня никого не принимаем. Там больной.

— Пусть тебя это не волнует, — возразил тот, что покрупнее. — Ему осталось болеть совсем недолго. Мы доктора, лекарство у нас с собой.

— У него уже есть доктор, — ответил Пистолет и спокойно добавил: — Мне еще не приходилось никого убивать, не стоит провоцировать меня на крайние меры, парни.

Они остановились, презрительно оглядели сопливого мальчишку, который не сводил с них глаз. Затем их поведение резко изменилось.

— Значит, никого еще не приходилось убивать, сосунок? Зато нам приходилось… и не раз. Сейчас мы тебе покажем, если не отвалишь отсюда. Убирайся да поживей!

Тут Пистолет вдруг захохотал — громко, открыто, и это сбило их с толку, стало настоящим сюрпризом, который заставил их бросить друг на друга недоуменные взгляды. Всего секунда — но она позволила моему брату первым выхватить револьвер.

Он в мгновение ока всадил две пули в того, что поздоровее, а затем застрелил второго, как раз когда тот тоже нажал на спуск. Его пуля пробила рубашку и оцарапала Пистолету бок.

— Ты ранен! — закричал я, выбегая на крыльцо.

— Нет, не ранен, но здешний шериф меня не очень жалует, поэтому я уезжаю. Передай папе, пусть поправляется. Он самый лучший человек на земле!

Пистолет повернулся, пошел по улице, и тут один из тех, тот, что поздоровее, лежавший у крыльца, вдруг приподнялся на локте и стал целиться ему в спину.

Я стоял рядом и, даже не успев подумать, выстрелил в него… на секунду раньше, чем успел сделать это он.

Мой брат резко обернулся, бросил на нас быстрый оценивающий взгляд.

— Спасибо, Кирни… спасибо.

А затем, когда его уже и след простыл, набежал народ. Мы жили на задней малолюдной улочке, но, услышав стрельбу, туда повалили отовсюду, и в первых рядах этот негодяй, городской шериф.

Его мало кто здесь любил — уж больно дрянной он был человек. Хорошо, что я успел спрятать папин шестизарядник под оконной занавеской.

— Эй, что тут у вас происходит? — командирским тоном спросил он.

— Эти двое хотели убить моего папу, — ответил я, — хотя папа болен и не встает с постели. — В маленьком городке все знали обо всем: такие новости, как чья-то болезнь, свадьба, смерть — моментально разносились вокруг. — Они пытались силой вломиться в дом, но мой брат остановил их.

Кто-то в толпе громко воскликнул:

— Так им и надо! С револьвером на больного!

Похоже, так думали и все остальные, и шериф сразу же учуял это.

— Кто-нибудь знает этих двоих? — громко спросил он.

Нет, никто не знал.

— Ну а ты, парень? Видел их раньше? За что они хотели убить твоего отца?

— Никогда не видел. Откуда мне знать, за что они хотели убить папу? Наверное, здорово ненавидели его, раз хотели застрелить больного человека в постели. И, похоже, приперлись за ним издалека.

— И получили по заслугам, — послышался голос из толпы.

Шериф недоверчиво посмотрел на меня.

— Ты уверен, что твой папа действительно болен?

— Спросите у доктора Кори, он его лечит.

Он бросил взгляд на валявшиеся тела. На одном белую жилетку пробила пуля, которая угодила ему в самое сердце. Другой получил две пули в живот и одну мою, в голову. Слава Богу, у меня хватило ума не хвастаться этим.

— Да, вот уж не думал, что твой брат такой стрелок, — задумчиво протянул шериф.

— Еще какой, — с удовольствием подтвердил я. — Не хуже, чем папа.