Тропой испытаний - Ламур Луис - Страница 13

Его тоже вроде бы по-своему тянуло ко мне. Не то чтобы это помешало бы ему меня прикончить при первом удобном случае. Нет, просто в каждом из нас имелось что-то такое, что находило отклик в другом. Он напоминал моего отца — наверное, это и роднило нас; более того, с ним я чувствовал себя свободнее, чем даже с папой.

Впрочем, сомневаюсь, что он когда-нибудь испытывал хоть каплю настоящей человеческой симпатии к кому-либо или чему-либо. Кем бы Янт ни был, он жил исключительно ради самого себя. Он любил себя таким, как есть, меняться не собирался и в деньгах нуждался только для того, чтобы иметь возможность оставаться самому по себе. Купить себе ощущение абсолютной уединенности при определенном комфорте — совсем непросто, а Янт ни в чем не хотел себе отказывать. Он напоминал гремучую змею на нагретой скале, вполне довольную своим пребыванием там под теплыми солнечными лучами.

Да, внутренняя уединенность требовала денег, однако Янт был не из тех, кто с легкостью и открыто ставил себя вне закона. Что бы там ни говорили, а жизни преступника не позавидуешь — ему приходится постоянно прятаться то в горах, то в заброшенных развалюхах, всегда быть начеку и постоянно всего бояться… Даже если у бандита появляются деньги, то частенько он не знает, как их потратить — люди ведь начнут интересоваться, откуда они. Так что подчас это куда тяжелее, чем жить открыто и честно.

Феликс Янт не имел ничего общего с обычным бандитом. Нет, вся его утонченная натура восставала против грубости, неустроенности и… невежества. Он презирал большинство людей, что сразу бросалось в глаза, и мог даже подло убить, исходя из каких-то своих соображений.

— Ну и как ты намерен жить дальше? — вдруг поинтересовался он. — До конца своей жизни будешь торчать между конскими ушами? Еще не уяснил себе, что мир принадлежит тем, кто им управляет?

— А что тут не так? У меня все в порядке.

— В порядке? — Он холодно посмотрел на меня. — Ты, как миллионы других, слепо плывешь по течению. Почему бы тебе для начала не попробовать вылезти из трясины и получить образование?

— То есть вернуться в школу?

— Естественно, нет. Любая школа дает лишь наметки образования. Остальные пробелы надо заполнять самому. Читай… слушай… пробуй на вкус и цвет… Невежа чудовищно ограничивает свои возможности наслаждаться жизнью, сам себя грабит. Тут так же, как с едой: чтобы развить вкус, надо все пробовать. Быть образованным в каком-то смысле означает научиться проводить различия между мыслями, вкусами, звуками, цветами или всем остальным. Чем шире твой диапазон выбора, тем шире твои возможности получать удовольствие, наслаждаться…

И если на твою долю выпали беды или тяжелые испытания, ты по крайней мере будешь понимать, что, собственно, происходит, а иногда даже и почему. Это намного лучше, чем не задумываясь подставить голову под топор, словно тупое животное на бойне, не имеющее понятия, что с ним собираются сделать. Только мудрый человек способен осознанно воспринять приближение смерти. Может, это самое последнее знание, но это тоже знание!

Возразить ему я, конечно, не мог. Но так меня презирать?! Папа мне много читал, я сам прочитал достаточно книг, когда их удавалось найти. Да и кроме книг было где учиться: музыка гор, тайна роста деревьев и трав… Учиться можно везде, только держи глаза открытыми.

— Почему вы приехали на Запад? — прямо спросил я. — Могли бы жить как вам хочется, там, откуда вы явились.

— Мог бы, — сухо ответил он. — Скоро вернусь туда и буду жить, как хочу. Для достижения поставленной цели нередко приходится предпринимать необычные шаги. — Он бросил на меня взгляд, даже не пытаясь скрыть насмешливого презрения. — У меня здесь одно маленькое дельце. Вот закончу его, вернусь домой и продолжу жизнь деревенского джентльмена, а всю эту суету и распихивание локтями оставлю свиньям.

Что имеется в виду под «маленьким дельцем», я догадывался, но слышать, как он говорит об этом так открыто… Мне стало противно.

— Мне не приходилось бывать на Востоке с самого детства, — заметил я, — хотя хорошо помню, как папа рассказывал о временах, когда там цвели азалии. К тому же он очень любил хороших лошадей.

— Интересный человек твой папа. Это он дал тебе револьвер?

— Его убили. Какой-то трус, побоявшийся схватиться с ним лицом к лицу, предпочел выстрелить ему в затылок. Если бы эта трусливая мразь не побоялась показать свое лицо, папа прикончил бы его раньше.

Янт равнодушно пожал плечами.

— Значит, у убийцы, как ты его называешь, хватило ума не обнаруживать себя, не так ли? Хотя все это выглядит скорее, как казнь, а не убийство.

— В самом деле? Интересно. Казнят, как говорил мой папа, только по решению «соответствующего конституционного органа и законным образом». К тому же он никогда не совершал ничего, за что можно казнить.

— Разве? Сомневаюсь, что ты так уж хорошо знаешь всю его жизнь. Вообще-то большинство людей когда-либо совершают такой поступок, за который их следовало бы повесить.

— Имеете в виду себя?

Его холодный, немигающий взгляд пронзил меня. Я ответил ему тем же, и через секунду-другую он снова пожал плечами.

— Тебе надо научиться следить за своим языком. Когда говоришь со взрослыми, мальчик, приходится отвечать за свои слова.

— Я говорил с мужчинами с тех пор, как мне исполнилось шесть лет, и привык отвечать за любое сказанное мной слово, — спокойно парировал я. — В любом случае вы говорили вроде как вообще, а мне стало интересно, имеете ли вы себя в виду тоже.

Ему не нравился ни я, ни мои ответы, поэтому он резко встал и молча, не оглядываясь, вышел. Я проследил за ним взглядом и тут заметил, что рядом со мной стоит Тереза.

— Остерегайся его, — прошептала она, — он внушает мне страх.

Она села на стул, и какое-то время мы просто смотрели друг другу в глаза.

Я в жизни мало видел девушек и не имел опыта общения с ними, но с Терезой почему-то чувствовал себя легко.

— Что собираешься делать? — спросила она. — Останешься? Но тут вряд ли найдешь работу.

— Меня бы давно уже ветром сдуло, если бы не ты… и не он.

Люди входили, выходили, она их обслуживала, присаживалась ко мне, снова вскакивала, а я тем временем думал о папе и Феликсе. Что-то их связывало, и мне очень хотелось узнать что.

— Если я вдруг исчезну, помни, я вернусь.

— Может быть, — спокойно ответила она. — Мужчины всегда обещают вернуться, но редко доказывают это делом.

— Я — вернусь!

Она помолчала, затем, вздохнув, тихо добавила:

— Он говорил с ними. Ну с теми двумя, которые приходили сюда днем.

С Уэкером и Диком! Что бы это значило? Что они могли ему такого сказать? Или он не расстался с мыслью убрать меня их руками?

— Завтра делай вид, что ждешь меня, — попросил я. — Делай вид, но не жди.

— Делать вид, что жду тебя?

— Пусть думает, что я приду.

Через полчаса я уехал. Он следил за мной через окно, но не сделал ни шага.

Был настолько уверен, что я вернусь? Через полчаса я вернулся. Пусть считает, что всегда прав.

Ладно, теперь спать. Я уже плотно поел, так что оставалось только собраться и немного отдохнуть. В четыре утра, когда солнце еще не взошло, я тихо проскользнул в конюшню, быстро, но не сводя глаз с дверей, оседлал коня, шагом повел его окольным путем по дороге из города. Когда город скрылся из виду, я вскочил в седло и пустил моего верного друга в галоп.

Прошло всего несколько минут, но моих ноздрей вдруг коснулся запах дыма. Мимолетный как порыв ветра, однако это сразу меня насторожило. Ветер дул не со стороны города, и, насколько мне известно, здесь нет никакого жилья.

Я тут же ушел с дороги в густую тень вдоль кромки леса, затем остановился. Снова запах дыма. Здесь где-то лагерь… или хижина, о которых я, похоже, ничего не знал… совсем рядом.

По моему сигналу жеребец тронулся шагом, мягко похрустывая копытами по плотному снегу. Внезапно передо мной возникла фигура с винтовкой за спиной — из большой расщелины поднялся Уэкер и выглядел так, будто совсем не хотел, чтобы его заметили. Мы взглянули друг на друга, и я прочел на его лице желание побыстрее куда-нибудь нырнуть, спрятаться, скрыться. Но куда он мог теперь спрятаться? Вот и пришлось молча стоять.