От Каира до Стамбула. Путешествие по Ближнему Востоку - Мортон Генри Воллам - Страница 38

Что это была за счастливая находка! Ничего нет тоскливее кирпичей из глины с рубленой соломой, одинаковых по форме, скучных по цвету, крошащихся, стремящихся обратиться в пыль, из которой их когда-то и спрессовали. Даже необработанный камень выглядит красивее, чем саманные кирпичи. Глядя на эти акры вавилонских кирпичей, невольно думаешь: а так ли были красивы здешние здания, как нам внушают. Но сохранившиеся на воротах Иштар быки и драконы развеивают все сомнения. Быки, причесанные, как французские пудели, ступают с грацией молодых коней. Шерсть вдоль хребта, от головы до хвоста, вокруг морды, под брюхом, на груди, на ляжках лежит мелкими тугими колечками, к которым, возможно, привязывали разные драгоценные безделушки или бусины. Что за великолепные животные! Они не такие массивные, как египетский Апис, не похожи на фантастических полулюдей — ассирийских быков. Эти гордые, сильные существа шествуют в голубое утро по воротам, снабженным пятью засовами.

Их спутники — драконы, или сирруши, тоже выполнены прекрасно, но они не так привлекательны. В действительности таких животных не существует. Возможно, их поместили сюда, чтобы отпугивать мидян и персов. Сирруш — это нечто среднее между змеей, рысью и орлом: голова, туловище и хвост — от змеи, передние лапы — рысьи, а задние, заканчивающиеся когтями, могли бы принадлежать крупной хищной птице.

Вавилоняне часто изображали сиррушей. Профессор Колдуэй, открывший ворота Иштар, допускает, что жрецы держали во тьме храма странных, напоминающих рептилий животных, очень похожих на сиррушей. Если так, то это проливает свет на историю о драконе из «Книги пророка Даниила». Суть истории в том, что Даниил отказался поклоняться дракону в Вавилоне и вызвался победить и убить его. Смельчака впустили в логово зверя, веря, что ему больше оттуда не выйти. Однако Даниил взял с собой сильнодействующее снадобье (смесь смолы, жира и волос) и заставил дракона проглотить его. Бедный сирруш издох. Точнее, рассеялся.

С вершины холма вы смотрите вниз на фундамент, на кирпичную кладку дворца Навуходоносора. Как трудно осознать, что эта несуразная масса строительного материала — все, что осталось от Висячих садов, что линия, едва намеченная и теряющаяся вдали, — контур могучих стен, некогда окружавших Вавилон и поражавших воображение.

Эта плоская страна расстелена под небом — голая, невыразительная, безводная. Разве что на западе, по узенькому участку, засаженному пальмовыми деревьями, течет Евфрат. Самой реки вы не видите, а только полоску листвы, которая тянется мили и мили, лежит, как зеленая змея на песке. Даже «реки вавилонские» оставили город. В древние времена река протекала вдоль западного склона холма Каср, принося с собою ароматы цветов. Словно повинуясь приказу свыше, чтобы ничего живого не осталось вблизи Вавилона, Евфрат проложил себе новое русло и ушел в сторону, унося с собой жизнь.

Я стоял на груде развалин. Ко мне подошел араб и сказал, что работал здесь с профессором Колдуэем, что зовут его Умран Хамид, что он «гид по Вавилону». Этот славный малый поднабрался у немецких археологов информации, которой не уставал делиться. Мы с ним прогулялись по развалинам, и мой провожатый обратил мое внимание на многое, что без него я бы пропустил.

Он показал мне следы трех колодцев в фундаменте Висячих садов и помещение, про которое сказал, что оно было «рефрижератором». Поскольку он только что вместо «наряд» сказал «заряд», я на всякий случай поинтересовался, что он имел в виду, сказав «рефрижератор».

— Здесь хранили еду холодной — в снегу, — ответил он, честно глядя мне в глаза.

— Вы когда-нибудь видели рефрижератор?

— Нет, сэр, — признался он, — но я слышал, как немцы говорили.

Итак, если Умран услышал правильно, возможно, в нижних этажах Висячих садов хранились замороженные продукты, холодный шербет и другие лакомства для мидийской принцессы, ради которой Навуходоносор все это здесь и устроил. На равнинах Вавилона она заскучала по своим родным горам, как, должно быть, скучали и евреи во времена вавилонского плена, и, чтобы развлечь ее, царь приказал сделать террасы и разбить на них сады.

Слово «висячие», пожалуй, тут не подходит, хотя по-гречески они действительно именовались «kremastos» — так древние греки называли, например, повешенного, а в новогреческом это слово обозначает подвесной мост.

Тем не менее Висячие сады не менее прочно стояли на земле, чем пирамиды. Как и все остальное в Вавилоне, они были построены из саманных кирпичей и располагались пирамидой или, точнее, зиккуратом, напоминая террасы Маппин в Лондонском зоопарке. Воду для орошения садов качали из колодцев в фундаменте. На террасах сажали деревья и цветы; в искусственных водоводах, вероятно, очень музыкально журчала вода. В этом чудесном ботаническом саду и прогуливалась принцесса, тоскуя по настоящим скалам. Будем надеяться, что Навуходоносору удалось компенсировать своей избраннице перемену среды обитания. Ни один мужчина не совершал для своей возлюбленной ничего подобного. Но история и, конечно же, судьбы обыкновенных людей свидетельствуют о том, что такие масштабные жесты не всегда окупаются. Возможно, где-то здесь, под костями обитателей Вавилона, лежит табличка, на которой зафиксировано, как именно отреагировала девушка с гор на проявление царской любви, предъявленное ей после многих месяцев упорного труда землекопов и садовников. А вдруг она сказала: «И ты называешь это садом? Да это даже не холм!»?

Я спросил Умрана, как он себе представляет Висячие сады. Он восторженно улыбнулся и ответил:

— Похоже на райские кущи!

Он подвел меня к месту, где поверхность земли словно свело судорогой — такое можно увидеть и в лондонском Сити, когда сносят какое-нибудь крупное здание. А здесь прежде находился зиккурат, башня под названием Э-темен-ан-ки, которую традиционно называют Вавилонской башней. Это явно была башня типично вавилонской формы, поднимающаяся ярусами над пыльной равниной достаточно высоко, чтобы позволить астрономам без помех наблюдать небо с ее вершины. В самом верхнем ярусе был храм, где, как свидетельствует Геродот, стояли лишь стол и кровать, предназначенные для единственной женщины, избранной божеством из всех женщин земли. Соответствующая надпись доказывает, что этот храм и его высокая башня относятся к первому столетию существования Вавилона и что башня восстанавливалась время от времени разными царями.

Мы подошли к нескольким разрушенным аркам, которые когда-то поддерживали пиршественный зал Навуходоносора. Это тот самый зал, где, согласно Книге пророка Даниила, Валтасар увидел огненную надпись на стене.

Пока мы скитались по безлюдным руинам, чье безмолвие нарушало лишь жужжание диких пчел и шершней, я думал, как буквально сбылось пророчество Исайи о падении Вавилона. Он действительно повержен, как повержены были Содом и Гоморра:

И Вавилон, краса царств, гордость Халдеев, будет ниспровержен Богом, как Содом и Гоморра, не заселится никогда, и в роды родов не будет жителей в нем; не раскинет Аравитянин шатра своего, и пастухи со стадами не будут отдыхать там. Но будут обитать в нем звери пустыни, и домы наполнятся филинами; и страусы поселятся, и косматые будут скакать там. Шакалы будут выть в чертогах их, и гиены — в увеселительных домах (Ис 13, 19–22).

Широкие стены Вавилона разрушены до основания, как предсказывал и Иеремия; ворота его «сожжены огнем»; город действительно обращен в пустыню, и слышно здесь только «шипение». Слова Иеремии осуществились буквально: город лежит в развалинах. Именно это слово лучше выражает царящее здесь запустение. «И Вавилон будет грудою развалин».

Исайя предсказывал, что населять эти развалины будут киппод. Это древнееврейское слово ввело в заблуждение переводчиков Библии. В «официальном варианте»[11] оно переводится как «выпи», в исправленном издании — как «дикобразы». Я нарисовал у себя в блокноте дикобраза, показал его Умрану и спросил, видел ли он тут что-нибудь подобное.