Пророчество Апокалипсиса 2012 - Дженнингс Гэри - Страница 17

— В нашей деревне заниматься таким у всех на виду запрещено, — сообщил я. — Конечно, охотники, вернувшиеся с добычей, или воины, проявившие себя в бою, получают особое… поощрение, но не на виду у остальных.

— А старейшин нашей деревни это не заботит. Ты находишься во дворце высшей власти, Рубец. И если у тебя есть власть, ты можешь все.

— В том числе пьянствовать, распутничать и вдыхать дурман?

— А как ты думаешь, почему во многих дворцовых помещениях лежат наготове спальные матрасы? Придворные, сановники, воины должны порой иметь возможность отвлечься от служебных обязанностей и расслабиться.

— И как они расслабляются?

— В частности, с помощью ауианиме — незамужних женщин, становящихся подругами наших воинов или служителей.

— А почему они вместо этого не выходят замуж?

— Когда мужья узнают, что их жены неспособны вынашивать детей, многие немедленно разводятся. Бывает, что мужчина насилует женщину или совращает ее, а потом отказывается жениться. Таким женщинам трудно выйти замуж. Оставшись без средств к существованию, многие охотно становятся спутницами… если, конечно, они достаточно привлекательны.

— Эта скотина Теноч насиловал Цветок Пустыни. Ей что, теперь один путь — в наложницы? — спросил я, приметив, как съежилась Цветок при виде того, как пьяный сановник лапал молодую женщину.

— Мы позаботимся о ней, пока ты этого хочешь… пока у нас будет возможность.

Я с любопытством воззрился на него.

— Ты говоришь как друг, Звездочет.

— Ты удивлен?

— Никогда раньше у меня не было друга.

Мы стояли возле помоста, уставленного по краям чашами с октли. Старик осушил свою чашу и тотчас взял другую.

— Я уже стар и могу убивать себя, как заблагорассудится. А ты щенок койота и должен следить за собой. — С этими словами он осушил полную чашу.

Я тоже взял вторую чашу.

— Не могу допустить, чтобы старый человек напивался в одиночку.

Повернувшись, я присмотрелся к ауианиме. Как и многие женщины в нашем селении, они в большинстве своем не прикрывали грудь, но зато пользовались притираниями и мазями, старательно осветляя кожу разного рода снадобьями. Их груди, ладони и шеи украшали татуировки цвета индиго. Губы у всех были ярко-красными от кошенили, а некоторые красили в алый цвет заодно и зубы. Волосы эти красотки носили распущенными, почти все беспрерывно жевали тциктли и были умащены маслами, распространявшими чувственные ароматы. Очень многие курили длинные камышовые трубки и попивали крепкий, неразбавленный октли.

Сзади к нам вдруг подошел Дымящийся Щит.

— Заметил, как часто наши женщины делают себе татуировку в виде черепа, особенно на груди? — поинтересовался воин. — А у многих маленькие, ярко окрашенные лазурью или кармином черепа висят на шее, на цепочке или шнурке.

Воитель-Ягуар был прав. Присмотревшись получше, я убедился, что немало женщин и вправду носят на шее маленькие черепа.

— А что, мужчины разве не находят черепа… отталкивающими? — спросил я.

— Будь это так, то стали бы наши подруги их носить? Они живут за счет своей привлекательности и прекрасно знают, что нравится мужчинам и возбуждает их.

— А сам ты какого мнения? Тебя смерть не отвращает?

— Смерть всегда рядом с воином, сидит у него на плече, словно птица на насесте. И я нередко находил ее привлекательной и даже тосковал по… нескончаемой ночи.

— Но если ночь никогда не кончится, ты не сможешь вернуться на землю грифом.

— То был сон. А смерть — это реальность.

— И она никогда не устрашала тебя?

— Боец относится к войне, как любовник, Рубец. Геройская гибель — это то, к чему он стремится. Для воина такая смерть есть мудрейший советник и высочайший дар.

— Это в том случае, если человек умирает ради высокой цели, — сказал я.

— Безусловно.

— А как насчет смерти на камне? — спросила Цветок Пустыни.

— Считается, что мужчины и женщины идут на нее добровольно.

— Они видели сегодняшнее жертвоприношение, — сказал Звездочет. — Жертвы были… мало похожи на добровольцев.

— То, как человек умрет, определяет его посмертную участь, — уклончиво отозвался наш воин. — Если он не был готов, Миктлантекутли не возрадуется. Забирать жизни людей, когда они не готовы, — это грех.

— Человек на камне явно не был готов, но жрецов это не остановило, а народ ликовал, — заметил я.

— Мы чтим богов, преподнося им кровь друг друга, питая их плотью друг друга, отдавая своих дочерей этим злобным, невидимым существам, — произнес Звездочет. — Таково лежащее на нас проклятие… чернота наших сердец.

— Заметил ли ты, как черны глаза наших соплеменников? — спросил Дымящийся Щит. — Как глубоко укоренилась в них древняя печаль, сколь безгранично их отчаяние? Поэтому они и тащат мужчин на жертвенный камень или женщин в огненный ров…

— Я думал, мы убиваем друг друга во имя богов, — заметил Звездочет, но в голосе его звучала ирония. — Наши жрецы оправдывают даже низкую смерть, такую как благочестивое самоубийство.

— Благочестивое самоубийство? — повторил я, понимая, как мало еще знаю о религии и богах Толлана.

— Большинство из нас отправляется в преисподнюю Миктлантекутли, — пояснил Звездочет. — А самоубийцы попадают прямиком в блаженную страну Тлалока, край вечной весны и ярких цветов, изобильной пищи, возносящихся к небу гор, синих рек и могучих, как башни, деревьев.

— Ну, это уж полная глупость! — не выдержал я.

— А ведь предупреждал я его, чтобы не распускал язык, — сказал Звездочет Щиту, бросив на меня неодобрительный взгляд. Потом такой же взгляд достался и Ягуару. — Он не понимает, чем живет Толлан и здешние жрецы. — Последние слова Звездочет произнес шепотом.

— Слушай его, Рубец, — велел Щит. — Он плохому не научит. Да, они превозносят смерть ради самой смерти, и чем более она жестока, тем лучше. Пытаться предлагать иное — означает покушаться на их власть.

— А чему поклоняемся мы? — спросил я.

— Этот старик есть величайший и последний наш звездочет. — Воин указал на нашего спутника. — Он поведает тебе все о звездных богах. Возможно, ты поможешь ему завершить дело всей его жизни — Календарь конца времен. И в один прекрасный день ты разделишь с ним почитание звездных богов.

— Я недостаточно знаю, чтобы чтить их как должно.

— Он тебя научит.

— И уж конечно, мне не терпится узнать побольше насчет Календаря.

— Календарь долгого счета начинается много солнечных циклов назад, он древний, как сами звезды, и непостижимо сложен, — сказал Звездочет.

— И единственный ученый, способный вычислить и начало времен, и их конец, стоит перед нами, — прошептал Дымящийся Щит.

— А почему никто в городе не помогает в твоей работе? — осведомилась Цветок Пустыни.

— В наше время жрецы не жалуют истинную науку о звездном небе, — покачав головой, ответил старик. — С их точки зрения, звездные боги нужны лишь для того, чтобы морочить головы невеждам, и ничего более.

Они запугиванием вынуждают людей отдавать им свое имущество и заявляют, будто это звездные боги без конца увеличивают их могущество.

— Но как же тогда они позволяют Звездочету изучать небеса? — спросила Цветок Пустыни.

— Он занимается этим по личному повелению правителя, — ответил Дымящийся Щит.

— А почему правитель решил пойти в этом вопросе против жрецов?

— Он не хочет, чтобы истина была утрачена навеки.

— Навеки? — переспросил я.

— Как девственница в жерле вулкана, — произнес воин.

Неожиданно в ноздри мне ударил отвратительный трупный запах. Толпа расступилась, и к нам направился самый жуткий и омерзительный человек, какого я когда-либо видел. В черной набедренной повязке, весь вымазанный в крови, с длинными, спутанными черными волосами и вонючем плаще из содранной с человека кожи.

А вот его спутница, напротив, была ослепительно, болезненно, мучительно… прекрасна.

Высокая и стройная, в незатейливом, без украшений, черном наряде, с длинными распущенными черными волосами.