С попутным ветром - Ламур Луис - Страница 49

Я успел парировать его, хотя удар был очень силен.

Фернанд Сармиенто качнулся вперед и рухнул, его шпага, звякнув, упала на мостовую. Затем он повернулся лицом вверх, на кружевных брыжах расплылись яркие пятна крови, глаза остекленели...

— Думаю, нам лучше поскорее уйти отсюда, — сказал О'Кроули.

— Минуту, — ответил я, держа в руке обнаженную шпагу, и повернулся к тем, кто пришел вместе с Сармиенто. — Передайте своему хозяину, чтобы он оставил эту затею. Если он будет снова подсылать убийц, я найду его самого и он заплатит так же, как этот. — И я указал рукой на тело Сармиенто.

Несколько минут спустя мы уже сидели в маленькой таверне.

— По стакану вина? — предложил О'Кроули. — Или вы предпочитаете шоколад?

Шоколад был новомодный напиток, привезенный из Вест-Индии и чрезвычайно популярный в Испании — его пили в любое время дня. Конечно, пили и вино, но, как я заметил, редко допускали излишества.

— Сначала вино, — сказал я, — а потом, пожалуй, немного шоколада.

Мне ничего не хотелось, я был потрясен. Я хотел прежде всего покоя, чтобы прийти в себя. Хотя я и был мастером клинка и, разумеется, не новичок в кровопролитных боях, убивать я не любил.

— Как вы догадались, чего он добивается? — спросил меня дон Винсенте. — Я ведь знаю, что вы догадались.

— Меня предупредили.

— Ради меня вы рисковали жизнью.

— Вы мой друг. Вы благородный человек. Я не сомневался, что вы стали бы с ним драться, но этот тип крайне опасен.

— Но вы одолели его!

— Я прошел хорошую школу, — сказал я кратко. — Мы, ирландцы, народ, закаленный в битвах, и у меня почти столько же врагов, сколько и у вас.

— И все же...

— Мой друг, — сказал я, — вы очень храбрый человек. Я понял это, когда мы встретились впервые. Вы, без сомнения, сражались бы мужественно, но Сармиенто — профессиональный убийца и, чтобы биться с ним, одной храбрости мало. Без боевого искусства тут не обойтись.

— Благодарю вас и от своего имени, и от имени всей моей семьи. Если вам что-либо понадобится, рассчитывайте на нас.

— Спасибо, но все, что мне нужно, я сумею добыть сам. Однако я ценю ваше великодушие и надеюсь на уважение и симпатии вашей семьи.

— Все это так, — вступил с разговор О'Кроули, — но учтите: в жизни, кроме храбрости, не меньше нужна предусмотрительность. А в данном случае, полагаю, предусмотрительность должна подсказать вам, что следует поскорее достать хорошую лошадь и скакать в Малагу, где стоит корабль, направляющийся в Нидерланды. Я тоже еду туда. Начнется расследование, и, весьма вероятно, вас посадят в тюрьму до окончания следствия. А оно может продлиться и год, и два.

Я допил свой шоколад.

— Дон Винсенте, благодарю вас за гостеприимство... Берегите себя. Я еду.

Дорога, по которой обычно ездят в Малагу, была слишком оживленной, так что мы выбрали другую, чтобы остаться незамеченными. Смерть наемного убийцы вряд ли привлекла бы внимание, но его убил иностранец, а это сразу меняло дело и позволяло тем, кто подослал Сармиенто, потребовать строгого расследования.

Наши кони были хороши, испанские лошади вообще лучшие в мире. Мы ехали быстро, выбирая глухие горные тропы. Приходилось все время быть начеку, мы ехали с обнаженными шпагами и заряженными пистолетами. Но так или иначе добрались до Малаги без особых приключений и явились на борт нашего корабля.

Я сразу вошел в курс дел, поскольку совсем недавно занимался тем же на корабле Джорджа Клиффорда.

На следующий день прибыл генерал О'Коннор, и мы вышли в море. И это было очень своевременно, потому что, как сообщил мне генерал, ордер на мой арест уже был выдан.

— Но не беспокойтесь, — сказал он. — Я говорил с дядей дона Винсенте. Они сделают так, что ваше имя останется незапятнанным. Обвинения против вас снимут в течение ближайших двух недель. И если вы когда-нибудь вернетесь в Испанию, к вам не будет никаких претензий.

Как передать стремительный бег времени? Когда я мысленно обращаюсь к прошлому, все мешается в моей памяти. Яростные стычки одной битвы заслоняют славные поединки другой, а между ними красочной чередой проносятся дни, где радость перемежается с печалью.

С болью вспоминаю я прекрасного коня, которого убили подо мной у Ирви. Это было такое чудесное животное, что я до сих пор не могу пережить его гибели! Мы немало испытали с ним вместе. Удивительно, но он любил сражения! Его манили звуки фанфар и барабанный бой, лязг мечей. Стоило ему заслышать звуки сражения, как он приходил в возбуждение и рвался в атаку.

Сколько раз, бывало, он нес меня в такое пекло, куда я сам никогда не попал бы! Сколько раз меня называли героем только по милости моего коня. Казалось, мы с ним составляли единое целое, но все же часто по его милости я попадал в самые горячие места сражения.

Едва заслышав отдаленные звуки битвы, мой конь начинал нервничать и проявлять нетерпение. Он мотал своей благородной головой, кусал удила, беспокойно перебирал копытами.

История моей жизни за эти годы могла бы быть описана по лошадям, на которых я ездил. В битве при Арке я был ранен пикой, у Ирви получил несколько небольших ран, царапин и пулю из мушкета в бедро.

Всегда ли я сражался за правое дело? Об этом мне трудно судить, я мало сведущ в европейской политике. Я сражался на той стороне, где мне платили деньги. У меня же не было ни своей страны, ни своей армии, ни своего правительства! Возможно, я был не лучше убитого мною Сармиенто. Знаю лишь, что для многих из нас, не имеющих родины, война стала образом жизни.

В битве при Арке нас наголову разбил французский король Генрих, умный и храбрый военачальник. Он заманил нас в ущелье реки Бетюн. Теперь нет смысла говорить, что я заранее предвидел поражение: во время долгих бесед с Фергасом Макэскиллом я проник во многие тайны тактики военных сражений. Я понимал, что это ущелье пахнет кровью.

Я сказал о своих предчувствиях О'Коннору.

— Да, — мрачно отвечал он, — но у нас приказ стоять здесь.

В ущелье погибло более трех тысяч человек. Произошла битва в сентябре 1589 года. Да, кровавое было время.

Осажденный королем Генрихом в Дрё О'Коннор прорвал кольцо осады и ушел из окружения, у противника были преобладающие силы, и О'Коннор хотел дать сражение на выбранных им самим позициях. Так началась битва при Иври, но и на этот раз король Генрих одержал победу.

В ходе сражения подо мной убили лошадь, и я присоединился к отряду швейцарских солдат. Уже все бежали с поля битвы, а швейцарцы стойко держались, и я сражался вместе с ними. Швейцарцы сдались на почетных условиях, и я снова оказался в плену.

Меня подвели к самому королю Генриху IV. Кроме моего конвоира и двух адъютантов короля, больше никого не было. Он поднял глаза от карты, которую внимательно изучал, и холодно посмотрел на меня.

— Вы были в рядах швейцарцев, но вы ведь не швейцарец. Кто вы такой?

— Я ирландец, Ваше Величество. Меня захватили испанцы во время морского сражения.

— Однако вы сражаетесь на стороне моих врагов.

— Единственным способом выбраться из плена было вступить в испанскую армию.

— Вы были на английском судне?

— Да, сир.

— Но потом вы доблестно сражались на стороне моих противников.

— Мне пришлось выбирать: либо сражаться вместе с испанцами, либо быть убитым. Но кроме того, — признался я, — я люблю подраться.

Он слегка улыбнулся.

— Знаю, — сказал он сухо, — мне приходилось сражаться с ирландцами. — Он откинулся на спинку своего кресла и внимательно вгляделся в меня. — Что-то в вас удивляет меня, — сказал он наконец. Он посмотрел в лежащие перед ним бумаги. — Тэттон Чантри... Никогда не слышал такого имени.

— Я сделаю его известным, сир. Имя делает тот, кто его носит, сир. На свете было, есть и будет немало Генрихов, но в истории останется лишь один — Генрих Наваррский!

— Как и каждый ирландец, — сказал он, слегка улыбаясь, — вы говорите красиво и всегда умеете находить нужные слова. — Он наморщил лоб. — Чантри... нет, никогда не слышал такого имени. В вашей фамилии нет ни «Мак», ни "О"?