Дети капитана Гранта - Верн Жюль Габриэль - Страница 82

Не успели спутники географа пожать плечами, как вблизи послышались крики, что-то вроде: «Коо-э! Коо-э!» Айртон погнал своих быков, и через каких-нибудь сто шагов наши путешественники неожиданно очутились перед становищем туземцев.

Как печально было это зрелище! На голой земле раскинулось с десяток шалашей. Эти гуниос, сделанные из кусков коры, заходящих друг на друга наподобие черепицы, защищали своих жалких обитателей лишь с одной стороны. А эти обитатели, злосчастные существа, опустившиеся вследствие нищеты, имели отталкивающий вид. Их было человек тридцать — мужчин, женщин и детей. Одеты они были в шкуры кенгуру, висевшие на них лохмотьями. Завидев колымагу, они бросились было бежать от нее, но несколько слов Айртона, произнесенных на непонятном для наших путешественников местном наречии, видимо несколько успокоили их: они вернулись назад.

Эти туземцы, ростом до пяти футов и семи дюймов, с лохматыми головами, длинными руками и выпяченными животами, не были черны: цвет их кожи напоминал потускневшую от времени сажу. Волосатые тела дикарей были татуированы, а также испещрены шрамами от надрезов, делаемых ими в знак траура при погребальных обрядах. Трудно было себе представить что-либо менее отвечающее европейскому идеалу красоты: огромный рот, нос не только приплюснутый, а словно раздавленный, выдающаяся нижняя челюсть с белыми, торчащими вперед зубами.

Элен и Мэри вышли из колымаги, ласково протянули руки изголодавшимся туземцам и предложили им еду. Те с жадностью набросились на нее.

Особенное сострадание возбудили в наших путешественницах женщины-дикари. Ничто не может сравниться с положением австралийки. Природа-мачеха отказала ей в малейшей привлекательности; это раба, насильно утащенная грубым мужчиной, не знавшая других свадебных подарков, кроме ударов вади — палки — своего владыки. Выйдя замуж, австралийская женщина преждевременно и поразительно быстро стареет: ведь на нее падает вся тяжесть трудов кочевой жизни. Во время переходов ей не только приходится тащить своих детей в люльке из плетеного тростника, но и нести охотничьи и рыболовные принадлежности мужа, а также запас растения phormium tenax, из которого она выделывает сети. Кроме того, ей надо еще добывать пищу для семьи. Она охотится за ящерицами, двуутробками и змеями, подчас взбираясь за ними до самых верхушек деревьев. Она же рубит дрова для очага и сдирает кору для постройки своих шалашей. Она не знает, что такое покой, и питается отвратительными объедками своего владыки-мужа. Некоторые из этих несчастных женщин, быть может давно не видевших пищи, старались подманить к себе птиц семенами. Они лежали на раскаленной земле неподвижно, точно мертвые, готовые ждать часами, пока какая-нибудь неискушенная птичка не подлетит настолько близко, что ее можно будет схватить. Видимо уменье дикарок ловить птиц не шло дальше этого, и поистине надо было быть австралийским пернатым, чтобы попасться им в руки.

Между тем туземцы, успокоенные ласковым обращением путешественников, окружили их, и приходилось оберегать запасы от расхищения.

Говорили дикари с прищелкиваньем языка, с присвистом. Их речь напоминала крики животных. Но в голосе их подчас слышались и мягкие, ласковые нотки. Туземцы часто повторяли слово «ноки», и по сопровождавшим его жестам можно было легко понять, что оно означает «дай мне». Относилось это «дай» ко всему имуществу путешественников, начиная от самых мелких вещей. Мистеру Олбинету пришлось проявить немало энергии, чтобы отстоять багажное отделение и особенно бывшие в нем съестные припасы экспедиции. Эти несчастные, изголодавшиеся люди бросали на колымагу страшные взгляды.

Тем временем Гленарван, по просьбе жены, приказал раздать окружающим их туземцам некоторое количество съестных припасов. Дикари, поняв, в чем дело, стали так бурно выражать свой восторг, что это не могло не тронуть самое черствое сердце.

Мистер Олбинет, будучи человеком благовоспитанным, хотел сначала преподнести пищу женщинам. Но эти несчастные создания не посмели приступить к еде раньше своих грозных мужей. Те набросились на сухари и сушеное мясо, словно звери на добычу.

Слезы навернулись на глазах у Мэри Грант при мысли о том, что ее отец может быть пленником подобных дикарей. Она живо представила себе, что должен был вынести такой человек, как Гарри Грант, будучи в плену у этих бродячих племен, как приходилось ему страдать от нищеты, голода, дурного обращения! Джон Манглс, с тревожной заботливостью наблюдавший за молодой девушкой, угадал ее мысли и, предупреждая ее желание, сам обратился к боцману «Британии»:

— От таких ли дикарей вы убежали, Айртон?

— Да, капитан, все эти племена, кочующие по Центральной Австралии, похожи друг на друга. Только здесь вы видите лишь кучку этих бедняг, а по берегам Дарлинга живут многолюдные племена, во главе которых стоят вожди, облеченные грозной властью.

— Что же может делать европеец среди этих туземцев? — спросил Джон Манглс.

— То, что делал я, — ответил Айртон — он охотится с ними, ловит рыбу, принимает участие в их битвах. С ним, как я уже вам говорил, обращаются в зависимости от тех услуг, какие он оказывает племени, и если европеец с головой и храбрый, то он занимает видное положение в племени.

— Но все же он остается пленником? — спросила Мэри Грант.

— Конечно, и с него не спускают глаз ни днем, ни ночью.

— Тем не менее вам, Айртон, удалось же бежать, — вмешался в разговор майор.

— Да, мистер Мак-Наббс, удалось благодаря сражению, происшедшему между моим племенем и соседним. Мне повезло: я бежал и, конечно, не жалею об этом. Но если бы понадобилось проделать все это снова, то, мне кажется, я предпочел бы вечное рабство тем мукам, какие пришлось мне испытать, перебираясь через пустыни Центральной Австралии. Дай бог, чтобы капитан Грант не попытался спастись таким же образом!

— Ну конечно, мисс Грант, нам следует желать, чтобы ваш отец находился в плену у туземного племени, — промолвил Джон Манглс. — Нам будет тогда гораздо легче найти его следы, чем в том случае, если б он бродил по лесам.

— Вы все еще надеетесь? — спросила молодая девушка.

— Я не перестаю надеяться на то, что когда-нибудь увижу вас счастливой, мисс Мэри.

Взгляд влажных от слез глаз Мэри Грант послужил благодарностью молодому капитану.

В то время как велся этот разговор, среди туземцев началось какое-то необычайное движение: они громко кричали, бегали туда и сюда, хватали свое оружие и, казалось, были охвачены какой-то дикой яростью.

Гленарван не мог понять, что творится с дикарями, но тут майор обратился к боцману:

— Скажите, Айртон: раз вы так долго прожили у австралийцев, вы, верно, понимаете язык этих дикарей?

— Не совсем-то понимаю, — ответил боцман, — ибо у каждого племени свое особое наречие. Но все же, мне кажется, я догадываюсь, в чем дело: желая отблагодарить мистера Гленарвана за угощение, эти дикари собираются показать ему подобие боя.

Он был прав. Туземцы без дальних слов набросились друг на друга с хорошо разыгранной яростью.

Действительно, по словам путешественников, австралийцы превосходные актеры; и в данном случае они проявили недюжинный талант.

Все их оружие и для нападения и для защиты состоит из палицы — дубины, способной проломить самый крепкий череп, — и из секиры вроде индейского томагавка, сделанной из куска очень крепного заостренного камня, зажатого между двумя палками и прикрепленного к ним растительным клеем. Эта секира с длинной ручкой, в десять футов, является грозным оружием в бою и полезным инструментом в мирное время. Сообразно обстоятельствам, она отсекает либо головы, либо ветки, врубается то в людские тела, то в древесные стволы.

Бойцы с воплями кидались друг на друга, махая палицами и секирами. Одни падали, точно мертвые, другие издавали победный крик. Женщины, особенно старухи, словно одержимые, подстрекали бойцов, набрасывались на мнимые трупы и делали вид, что терзают их с яростью. Элен все время боялась, как бы эта игра не превратилась в настоящий бой. Впрочем, дети, принимавшие участие в этом мнимом сражении, тузили друг друга по-настоящему; особенно неистовствовали девочки, награждая друг друга полновесными тумаками.