Дети капитана Гранта - Верн Жюль Габриэль - Страница 67

В три часа наш отряд очутился на обширной, безлесной равнине — так называемой Равнине москитов. Географ имел удовольствие убедиться в правильности этого названия. И путешественники и их лошади очень страдали от непрекращавшихся укусов этих назойливых двукрылых. Избежать укусов было невозможно. Легче было смягчить их нашатырным спиртом из походной аптечки. Паганель выйдя из терпения, проклинал надоедливых москитов, не перестававших жалить его.

К вечеру несколько живых изгородей из акаций придали равнине более веселый вид. Там и сям поднимались группы белых камедных деревьев; далее показались недавно проложенные колеи; затем стала попадаться растительность, вывезенная из Европы: оливковые и лимонные деревья, вечнозеленые дубы, и, наконец, потянулись изгороди. В восемь часов вечера быки, подгоняемые заостренной палкой Айртона, добрались до стоянки Ред-Гум. Словом «стоянка» здесь называется место, где разводится скот, представляющий собой главное богатство Австралии. Местные животноводы зовутся «скваттеры», то есть «люди, садящиеся на землю». И в самом деле, первое, что делает усталый колонист после своих скитаний по необъятным равнинам, — он садится на землю.

Стоянка Ред-Гум была невелика, но приняли здесь Гленарвана очень радушно. Под кровом этих уединенных жилищ путешественника всегда угощают, и в лице австралийского колониста он всегда находит гостеприимного хозяина.

На следующий день Айртон запряг своих быков уже на рассвете. Ему хотелось в тот же день добраться до границы Виктории.

Местность постепенно становилась неровной. До горизонта волнообразно тянулись холмики, усыпанные красным песком; казалось, что на равнину наброшен огромный красный флаг, складки которого раздуваются ветром. Малли — род сосен с прямыми гладкими стволами — простирали свои темно-зеленые ветви над тучными лугами, где бегало множество веселых тушканчиков. Дальше потянулись обширные равнины, поросшие кустарником и молодыми камедными деревьями. Потом на смену им появились отдельные деревья — первые представители австралийских лесов.

По мере приближения к границам Виктории вид местности все более изменялся. Путешественники почувствовали себя в новой стране. Они неизменно двигались по прямой линии, и никакое препятствие на пути — ни озеро, ни гора — не принуждало их превратить эту линию в кривую или ломаную. Они неуклонно осуществляли на практике геометрическую теорему: двигались по кратчайшему расстоянию между двумя точками. Об усталости и затруднениях не могло быть и речи. Всадники соразмеряли свой марш с медленным шагом быков, а эти спокойные животные хотя и передвигались не очень-то быстро, но зато никогда не останавливались в пути. Сделав, таким образом, в два дня переход в шестьдесят миль, караван прибыл 24 декабря вечером в Эппли, ближайший к границе город провинции Виктория, расположенный в округе Виммера, под сто сорок первым градусом долготы.

Айртон остановил колымагу перед харчевней, носившей, за неимением лучшей гостиницы, громкое название «Отель короны». Был подан горячий ужин, состоявший из разных блюд, приготовленных исключительно из баранины. За этим ужином много ели, но еще больше разговаривали. Желая познакомиться с особенностями Австралийского материка, спутники Паганеля засыпали его вопросами. Географ не заставил себя просить и охотно принялся рассказывать о провинции Виктория, по его словам называемой также Счастливой Австралией.

— Неверное название! — заметил при этом Паганель. — Было бы ближе к истине назвать эту провинцию Богатой Австралией, ибо о странах можно сказать, как и о людях: «Богатство не дает счастья». Благодаря своим золотым приискам Австралия попала в лапы свирепых хищников-авантюристов. Вы сами это увидите, когда мы будем проезжать через золотоносные земли.

— Кажется, колония Виктория существует не так давно? — спросила Элен.

— Да, она основана всего каких-нибудь тридцать лет назад, а именно: шестого июня 1835 года, во вторник…

— …в четверть восьмого вечера, — добавил майор, любивший подтрунить над географом по поводу точности приводимых им дат.

— Ошибаетесь, — серьезно возразил географ. — В семь часов и десять минут Бетман и Фалкнер основали поселение Порт-Филипп у той самой бухты, где теперь раскинулся большой город Мельбурн. В течение первых пятнадцати лет эта колония входила в состав провинции Новый Южный Уэлльс и имела общую с ней столицу Сидней, но в 1851 году она выделилась в отдельную независимую провинцию, получившую название «Виктория».

— И она значительно окрепла и развилась с тех пор? — спросил Гленарван.

— Судите сами об этом, мой друг, — ответил Паганель — я приведу вам цифры — новейшие статистические данные. А что бы ни говорил Мак-Наббс, я ничего не знаю более красноречивого, чем цифры.

— Приводите, — промолвил майор.

— Начинаю. В 1836 году колония Порт-Филипп насчитывала двести сорок четыре жителя, а в настоящее время население провинции Виктория достигло пятисот пятидесяти тысяч человек. Семь миллионов виноградных кустов приносят ей ежегодно сто двадцать одну тысячу галлонов вина. Сто три тысячи лошадей носятся по ее равнинам, и шестьсот семьдесят пять тысяч двести семьдесят две штуки рогатого скота пасется на ее беспредельных пастбищах.

— А имеются ли здесь свиньи? — поинтересовался Мак-Наббс.

— Имеются. С вашего позволения, их здесь семьдесят девять тысяч шестьсот двадцать пять.

— А сколько тут баранов, Паганель?

— Семь миллионов сто пятьдесят тысяч девятьсот сорок три, Мак-Наббс!

— Считая и того, которого мы в данную минуту едим, Паганель?

— Нет, без него: ведь три четверти его мы уже уничтожили.

— Браво, господин Паганель! — весело смеялась Элен. — Надо сознаться, что вы в совершенстве знаете всё, что относится к географическим вопросам, и сколько бы ни старался наш кузен Мак-Наббс, ему не удастся поставить вас в тупик.

— Что ж, это моя профессия — знать все эти вещи и при надобности сообщать о них вам. Поэтому вы можете поверить мне, если я скажу вам, что в этой необыкновенной стране нам предстоит увидеть немало чудесного.

— Однако до сих пор… — начал Мак-Наббс, любивший подзадорить географа.

— Да подождите же, нетерпеливый майор! — воскликнул Паганель. — Вы едва успели перешагнуть через границу, а уже начинаете досадовать. А я говорю, повторяю вам, клянусь вам, что этот край — самый любопытный на всем земном шаре! Его возникновение, природа, растения, животные, климат, его грядущее исчезновение — все это удивляло, удивляет и удивит всех ученых мира. Представьте себе, друзья мои, материк, который, образовываясь, поднимался из морских волн не своей центральной частью, а краями, как какое-то гигантское кольцо; материк, где, быть может, в середине имеется наполовину испарившееся внутреннее море; где реки с каждым днем все больше и больше высыхают; где не существует влаги ни в воздухе, ни в почве; где деревья ежегодно теряют не свои листья, а кору: где листья обращены к солнцу не своей поверхностью, а ребром и не дают тени; где лес часто не способен гореть; где каменные плиты тают от дождя; где леса низкорослы, а травы гигантской вышины; где животные необычны; где у четвероногих имеются клювы, как у ехидны и утконоса, что заставило ученых создать особый класс птицезверей; где у прыгуна кенгуру лапы разной длины; где у баранов свиные головы; где лисицы порхают с дерева на дерево; где лебеди черного цвета; где крысы вьют себе гнезда; где птицы поражают разнообразием своего пения и своих способностей: одна подражает бою часов, другая — щелканью бича почтовой кареты, третья — точильщику, четвертая отбивает секунды, точно маятник часов; есть такая, которая смеется утром, при восходе солнца, и такая, которая плачет вечером, при его заходе. Самая причудливая, самая нелогичная страна из всех когда-либо существовавших! Земля парадоксальная, опровергающая законы природы! Ученый-ботаник Гримар имел полное основание выразиться о ней так: «Вот она, эта Австралия, какая-то пародия на мировые законы или, вернее сказать, вызов, брошенный в лицо остальному миру!»