Самый длинный век - Калашников Сергей Александрович - Страница 11

***

Неандертальский лучше всех изучила Быга. Она с… не буду повторять труднопроизносимое имя неандерталки, лучше приведу его значение – "тростинка", короче эти женщины вербально общались с утра до вечера около кухонного костра и прекрасно научились друг друга понимать. К тому же жену нашего вождя снова "рассосали" неандертальчонок и собственный сынишка Дык. Появилось у неё молоко – видимо процесс прекращения лактации не успел зайти слишком далеко. Хотя, наверняка не знаю. Не дохтур.

Главное, молочка мне от Тростинки понемногу перепадало вечерами. Так вот, эта достойная женщина ничего не просила – Быга сама осыпала её дарами так, что лодка, на которой Быг увозил гостью, чуть не черпала воду бортами. Я плакал – кажется, детство закончилось окончательно. Каша и мясо, это, конечно, сытно, но… в общем, Вы поняли.

Глава 5 Осень

Осень подкралась незаметно. И у незаметности этой было прекрасное объяснение – к нашему расширившемуся дому теперь был пристоен просторный навес, что позволяло и готовить, и принимать пищу не особо обращая внимание на нудящие дождики. Кроме того, во второй "зале" женщины устроили несколько рам, на которые натянули нити, и принялись ткать. Обычно, они работали, откинув кожаные занавесы с наружной стены, и плотно закрепив перегородочную штору, чтобы не выпускать тепло из жилой части. Основная продукция – мешки. Втроём, ловко орудуя челноком и гребнями, они за день умудрялись наплести до десятка штук, причём, после завершения прямого полотнища, сгибали его пополам и как-то ловко связывали выставляющиеся концы толстых грубых нитей, так что в горловине оказывался прочный шнур, ранее располагавшийся на краю основы.

То есть ничего не сшивалось.

Лодку нашу забрали гырхи. Однако, мужчины были заняты не изготовлением новой где-то в лесу, а с упорством дятлов рвали в лесу всё ту же крапиву и сушили её, загромоздив стоящими вертикально вязанками почти всё пространство нового навеса. То есть исправлять положение, сложившееся в силу настойчивости наших новых соседей, даже не пытались. Я не вполне понимал существо отношений с этими сильными людьми, поселившимися не так уж далеко от нас – пешком туда и обратно взрослый охотник оборачивался за один день, а на лодке по реке выходило немного дольше. Но многое прояснилось в один прекрасный день, когда сразу три неандертальца заявились к нам, сгибаясь под тяжестью корзин с вяленой рыбой. А потом вернулись на берег к лодке и принесли следующую порцию.

Потом до вечера участвовали в заготовке крапивы, а утром убыли на той же лодке, груженой свёртками с ткаными изделиями. Силачи гребли, а командовал ими мой папа. И направлялась эта группа не вниз по реке, к озеру, а наоборот, вверх. Как я понял – на ярмарку.

Снегом пока не пахло, лаже листья толком не пожелтели, так что, судя по всему, успеют наши "купцы" обернуться до наступления морозов. В общем, характер кооперации с гырхами принял несколько неожиданный характер. Я ведь слышал, что взрослых мужчин в их племени всего четверо, хотя женщин заметно больше – шесть или семь. Я только Тростинку запомнил наверняка.

***

Так, о керамике. Целая куча глины, принесённой в период стройки, оказалась в моём распоряжении после того, как работы были окончательно завершены. Если бы не я, то она так и расплылась бы под дождями, всеми забытая и никому не нужная. Мне же вздумалось с нею "поработать". В общем-то мы с мальчишками скорее играли, чем занимались серьёзными изысканиями. Лепили кирпичики, маленькие, со спичечный коробок, давали им просохнуть, а потом помещали в пламя горящего очага – обжигаться. В большинстве своём они рассыпались, потому что подпихивая дрова под горшки, мы сами же их толкали и ломали. Кроме того, в глине встречались твёрдые включения, весьма ощутимые при разминании руками, хотя, рассматривая изломы отдельных более-менее затвердевших обломков, я не примечал, чтобы именно эти зёрнышки служили причиной возникновения трещин.

Бестолковость проводимых "работ" объяснялась тем, что делались они между основными трудами, которые поручали нам взрослые, то есть никакой системы во всём этом не было. Однажды я обратил внимание на то, что выгребая золу и руками выбирая из неё остывшие мелкие угольки, Нут оцарапал себе ноготь. Виновником оказался превратившийся в камень глиняный обломок, с торчащим "зёрнышком". Мы сразу его отыскали и легко убедились в высоких царапающих свойствах.

Нет, это не случайность. Дело в том, что "играя" с камушками, мы всегда старались расколоть их так, чтобы получить режущую кромку или, на худой конец, острый угол, способный резать древесные волокна. Такое вот подражание взрослым. Строгали потом своими изделиями палочки, радуясь, если удавалось снять ровную тоненькую стружку. У меня почти ничего не получалось, у старшего из нас, Нута, выходило почти по-взрослому, ну а Кит уверенно совершенствовался. Поэтому внимание к царапающему комочку – просто часть нашего образа жизни, а не неожиданность.

Так что нет ничего удивительного в том, что "зернышко", спёкшееся с глиной, мы попробовали на всём подряд. Финальным аккордом этой серии стал четкий след, оставленный на желваке кремня. Не черта, как от грифеля на бумаге, а тонкая, словно волос, бороздка.

Вот тут-то до меня и дошло, что мы наткнулись на корунд – отменный абразивный материал, твёрже которого только алмаз.

***

Потом была большая охота на гусей. Как раз настало им время лететь на юг, и они делали остановку для отдыха на том самом плёсе, где мы с папой рыбачили. Мама била их из лука, а остальные подбирали. К нам как раз перед этим заявились гырхи, считай, всем стойбищем. Коренастые дамы числом пять под руководством того самого первого нашего знакомца. Ну, помните, с палицей. Вот они и работали вместо собак. То с берега длинным шестом дотянутся до упавшей в воду птицы, то на паре связанных брёвен подгребут. Да и просто забрести в воду эти люди не стеснялись, хотя холодна она нынче. Бр-р!

Основные же труды проходили у коптильни. Щипали, потрошили, натирали солью и опускали на верёвках прямо в яму, неподалеку от откоса. А в ту яму прокопан горизонтальный ход, у устья которого разведён дымящий костёр. Наготовлено было столько, что соседи наши вшестером делали две ходки, чтобы отнести домой свою неандертальскую долю – а люди они крепкие, килограммов сорок-пятьдесят даже женщины поднимают без труда. Мы тоже замучились развешивать свою часть добычи на верхотуре в нашей землянке, одним словом, хватило гусей на оба стойбища.

Не обошлось и без подарков, на этот раз – в нашу пользу. Неандертальцы принесли много кремневых инструментов. Лично мне достался отличный нож. Опишу его подробно.

Итак – продолговатый окатыш, этакая уплощённая каменная палочка, отлично ложащаяся в мою маленькую ручонку. Один из концов аккуратно обколот таким образом, что сбегает в остриё, имея ромбовидное сечение. То есть – две прямые, но наискосок, режущие кромки плюс колющий кончик.

Невольно возникла аналогия со скальпелем.

Представляете себе?! Я смог более-менее успешно остругать первую в своей нынешней жизни палочку. А перерезать прут мне удалось в шестнадцать движений… ну, с палец толщиной. С чей палец? С мой конечно, большой. То есть не очень толстый прут, разумеется. Но и не пренебрежимо тонкий.

Так что сумочка с этим инструментом теперь всегда при мне.

И вот ещё что я подумал: мы с гырхами обмениваемся и вещами, и услугами. Но делается это неравноценно. То есть, неадекватно. В том смысле, что нам от них преимущественно требуется труд, а им от нас – предметы или пища. Иными словами – результаты труда.