Первое дело Мегрэ - Сименон Жорж - Страница 21

Не сжимайте так голову, черт возьми! Невозможно думать, когда на голову наваливают гири!

Неужели уже наступил день? Не может быть! А это кто? В комнате появился какой-то маленький лысый человечек, которого он знает, но имени вспомнить не может. Мадам Мегрэ говорит шепотом. Ему засовывают какой-то холодный предмет в рот.

Смилуйтесь!.. Ему же надо сейчас выступать перед судом, а он, пожалуй, и слова вымолвить не сумеет. Лиз Жандро будет хохотать. По ее мнению, если ты не член клуба Гоха, грош тебе цена!

Надо сосредоточиться на этом квадрате. Вот кружок — это Лиз. В их семье только женщины наследуют характер старого Бальтазара, отшельника с авеню Дю Буа. Старик сам так утверждал… Кто-кто, а уж он-то в этом разбирался…

Тогда почему же она бросается к окну, отбрасывает занавес и зовет на помощь?

Минутку, минутку, господин комиссар… Не забывайте о Минаре, флейтисте, ибо как раз Минар нарушил все планы…

Никто еще не успел выйти из дома, когда Минар позвонил в дверь, и пока он вел переговоры с Луи, мужской голос произнес на лестнице: «Живее, Луи!»

И автомобиль Дедэ уехал. Внимание! Он уехал недалеко, только обогнул квартал. Значит, Дедэ ждал кого-то.

Но вот он вернулся. Удовлетворен ли он тем, что увидел, объезжая квартал? Он остановился? Сел ли в автомобиль человек, которого он дожидался?

Черт возьми, пусть его оставят в покое! Он не желает больше пить! С него хватит! Он работает. Вы слышите? Я работаю! Я восстанавливаю все в памяти!

Ему жарко. Он отбивается. Он никому не позволит над ним издеваться, даже собственной жене. Просто до слез обидно. Ему действительно хочется плакать. Совершенно незачем так его унижать. И вовсе не следует презирать его и смеяться над каждым его словом только потому, что он сидит на тротуаре.

Ему больше не разрешат вести следствие. Ведь и это дело ему поручили без особой охоты. Его ли вина, что если хочешь узнать человека поближе, приходится иногда с ним выпить?

— Жюль!

Он отрицательно качает головой.

— Жюль! Проснись…

Чтобы их наказать, он не откроет глаз. Он стискивает зубы. Он хочет, чтобы у него был свирепый вид.

— Жюль, это…

А другой голос говорит:

— Ну же, мой милый Мегрэ!

Он сразу забывает свою клятву. Освобождаясь от тупого напряжения, он словно ударяется теменем о потолок и, поднеся руку к голове, обнаруживает, что она вся забинтована.

— Простите, господин комиссар…

— Приношу свои извинения, что разбудил вас.

— Я не спал.

Жена тоже здесь, она улыбается и делает ему из-за спины господина Ле Брэ какие-то знаки, смысл которых он не понимает.

— Который час?

— Половина одиннадцатого. Сегодня утром я узнал о случившемся.

— Они написали рапорт?

Рапорт на него! Это его оскорбляет. Рапорты он сам умеет писать и прекрасно знает, как это делается:

А дальше, наверное, идут такие слова:

Комиссар был, как всегда, свежевыбрит, одет во все светло-серое, с цветком в петлице. До Мегрэ донесся запах портвейна — он знал, что комиссар выпивает по утрам рюмку-другую этого вина.

— Полиция на Северном вокзале успела задержать их.

Вот так штука! О них он совсем было забыл! Ему сейчас очень хочется повторить любимые слова флейтиста: «Какое это имеет значение».

Правильно. Никто из них не интересует сейчас Мегрэ: ни Дедэ, ни Люсиль, ни даже боксер, который чуть не убил его «тупым предметом», как, должно быть, говорится в рапорте.

Ему неловко, что он лежит в постели перед своим начальником, и он высовывает ноги из-под одеяла.

— Лежите спокойно.

— Уверяю вас, я прекрасно себя чувствую.

— Врачи тоже так думают. Тем не менее вам необходимы еще несколько дней покоя.

— Ни за что!

У него хотят отнять начатое им дело! Ему все ясно. Нет, он не допустит!

— Успокойтесь, Мегрэ!

— Я спокоен, совершенно спокоен. И я знаю, что говорю. Ничто не помешает мне подняться.

— Спешить некуда. Я понимаю ваше нетерпенье, но поверьте: что касается вашего следствия, будет сделано все, что вы найдете нужным.

Он сказал вашего — он ведь человек светский. Ле Брэ машинально закурил сигарету и посмотрел сконфуженно на госпожу Мегрэ.

— Не стесняйтесь, пожалуйста. Мой муж курит трубку с утра и до вечера, даже в постели.

— Дай-ка мне, кстати, трубку!

— Ты думаешь?

— Разве доктор сказал, что мне нельзя курить?

— Нет, не говорил.

— Тогда в чем же дело?

Она положила на туалетный столик все, что нашла в его карманах, и принялась набивать трубку. Потом протянула ее вместе со спичками.

— Я оставляю вас, — сказала она, исчезая в дверях кухни.

Мегрэ хотелось бы припомнить, о чем он думал ночью. У него сохранились лишь туманные воспоминания, а между тем он чувствует, что значительно приблизился к истине. Максим Ле Брэ уселся на стул. Он чем-то озабочен. И когда его секретарь между двумя затяжками медленно произносит:

— Граф д'Ансеваль умер.

Он, нахмурившись, спрашивает:

— Вы уверены?

— Доказательств у меня нет, но я готов поклясться.

— Умер… как?

— В него стреляли.

— На улице Шапталь?

Мегрэ утвердительно кивает головой.

— Вы полагаете, это Ришар Жандро?..

Вопрос задан слишком в лоб. Мегрэ еще не может ответить со всей определенностью. Он вспоминает о клочке бумаги, на котором он ставил крестики.

— На ночном столике или в ящике был револьвер. Лиз Жандро через окно звала на помощь. Потом ее кто-то оттащил назад. Наконец, раздался выстрел.

— А какое отношение ко всей истории имеет этот Дедэ?

— Он ждал на улице, за рулем «дион-бутона».

— Он признался в этом?

— Нет никакой надобности в том, чтобы он признавался.

— А женщина?

— Любовница графа, которого называют просто Бобом. Впрочем, вы это знаете не хуже меня.

Мегрэ очень хотелось бы освободиться от нелепого тюрбана, который сдавливает ему голову.

— Что с ними сделали? — спрашивает он, в свою очередь.

— Пока что они под следствием.

— Что значит — «пока что»?

— Сейчас их обвиняют только в вооруженном нападении на улице. Вероятно, им можно будет инкриминировать и кражу.

— Почему?

— У вышеупомянутого Дедэ обнаружено в карманах сорок девять банкнотов по тысяче франков каждый.

— Он их не украл.

Комиссар, по-видимому, понял, что Мегрэ имел в виду, потому что еще больше помрачнел.

— Вы хотите сказать, что ему их дали?

— Вот именно.

— Чтобы он молчал?

— Да. Дедэ был неуловим весь вчерашний день до самого вечера. Когда он снова всплыл на поверхность, если можно так выразиться, он весь сиял, ему не терпелось истратить часть этих денег, распиравших его карманы. Пока Люсиль оплакивала гибель Боба, Дедэ праздновал свое внезапное обогащение. Я был с ними.

Бедный Ле Брэ! Он никак не может освоиться с переменой, происшедшей с Мегрэ. Он оказался примерно в гаком же положении, в каком оказываются родители, которые привыкли считать своего ребенка все еще маленьким и вдруг обнаруживают, что перед ними уже взрослый человек, который умеет рассуждать не хуже их.

А может быть… Глядя на комиссара, Мегрэ начинает чувствовать, что в его забинтованной голове зарождается смутное подозрение, постепенно сменяющееся уверенностью: ему поручили это расследование, полагая, что он не докопается до сути.

Вот как обстояло дело. Господин Ле Брэ-Курсель, светский человек, не желал, чтобы беспокоили другого светского человека, его товарища по клубу, и закадычную подругу его жены, наследницу всех кафе «Бальтазар».

— Проклятый флейтист! Надо же было ему сунуть свой нос в чужие дела.

Удивительно, как все, что имеет отношение к особняку на улице Шапталь, становится предметом живейшего интереса со стороны прессы, широкой публики, судебных заседателей — всех этих мелких лавочников и служащих банков!..