Песчаные короли (сборник) - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 12

И вот я решил, что единственный человек, действия которого я смогу полностью контролировать — это я сам. Пока все находится под моим наблюдением, я могу быть уверенным, что ничто никогда не раскроется…

А с другой стороны, если никто не воспользуется открытием, это будет равносильно тому, что его вообще не было. Меня полностью удовлетворяли результаты моих экспериментов над животными. Пора было испытать препарат на себе. Я сделал это, и все получилось лучшим образом, Тогда назрел вопрос о вас обоих.

Если кто-то и имел право воспользоваться моим открытием, то это прежде всего вы, мои дети. Но тут снова возникла все та же опасная проблема. И я решил ничего вам не объяснять.

Затем я понял, что мое открытие не может бесконечно долго оставаться в тайне. Неминуемо настанет время, когда вы сами — или кто-то другой — обратите внимание на действие лейкнина и начнете связывать концы с концами. Ибо, хотя уже и прошло десять лет с тех пор, как я сделал Полу первую подсадку, но за это время я не сдвинусь с места в своих исследованиях.

Вот как сейчас обстоят дела. Я сделал все, что в моих силах, однако этого оказалось недостаточно. Что же касается дел Дианы Брекли, то сейчас уже не важно, разобралась она со своими неприятностями или нет. Пройдет совсем немного времени, и кто-нибудь скажет: “Странно, как молодо для своего возраста выглядят эти трое Саксоверов”. А это заставит удивиться и других. Так что, возможно, пришло время и вам узнать об этом. Тем не менее для всех нас лучше сохранять все в тайне как можно дольше. Может, что-то за это время изменится, и ситуация станет менее острой. Так что надо выиграть время.

Зефани молчала несколько минут, потом сказала:

— Папа, как ты на самом деле относишься к Диане и ее делу?

— Это очень сложный вопрос, доченька.

— Мне кажется, ты воспринял все очень спокойно — до тех пор, пока я не сказала тебе про “Нефертити”.

— Я никогда еще спокойно не реагировал на необычные развязки. И очень жалею, что так открыто проявил свои чувства. Кроме всего прочего сначала это меня просто рассердило. С ее стороны здесь только нарушение условий, но не кража — и я рад этому. У меня было целых пятнадцать лет, чтобы решить, что делать, и я потерпел поражение. Поэтому, думаю, это справедливая расплата. К тому же я не знаю, что делает сейчас Диана, но ей как-то удалось сохранить эту тайну. Если бы она ее не сохранила, это обернулось бы трагедией, но теперь… Как я уже говорил, так долго продолжаться не может. Нет, я не гневаюсь, мне даже легче от того, что я уже не один. Но все же хочется как можно дольше оттягивать время, когда все раскроется…

— Если Диана сказала правду и она счастливо выберется из создавшегося положения, то ничего не изменится, разве не так?

Френсис покачал головой:

— Три дня назад я был один. Теперь я знаю, что и Диана владеет той же тайной. Значит, нас стало вдвое больше.

— Но это только мы, папа, — Пол и я. Если Диана не рассказала еще кому-нибудь.

— Она уверяет, что нет.

— Тогда все хорошо. И в самом деле, ничего ведь не изменилось.

Пол подался вперед в своем кресле.

— Все это очень хорошо, — вставил он. — Возможно, для вас ничего не изменилось, но не для меня. У меня есть жена.

Отец и сестра удивленно посмотрели на него. Он продолжал:

— Пока я ничего не знал — это одно дело. Но теперь, мне кажется, моя жена тоже имеет право знать.

Френсис и Зефани не ответили. Зефани сидела неподвижно, ее волосы поблескивали на фоне темной спинки кресла. Френсис старался не смотреть сыну в глаза. Молчание стало гнетущим. Наконец Зефани нарушила его:

— Ты не должен говорить ей сразу, Пол. Нам самим нужно время, чтобы освоиться с этим, осмыслить все последствия.

— Попробуй поставить себя на ее место, — предложил Пол. — Что бы ты подумала о муже, который скрыл бы от тебя это?

— Это особый случай, — ответила Зефани. — Я не говорю, что ты можешь подождать, пока мы не придумаем какой-нибудь план.

Однако Пол настаивал на своем:

— Она имеет право ждать откровенности своего мужа.

Зефани повернулась к Френсису:

— Папа, скажи ему, чтобы он не торопился…

Френсис ответил не сразу. Он до блеска начистил трубку, некоторое время рассматривал ее со всех сторон и, наконец, поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с сыном.

— Именно это, — сказал он, — и висело надо мной целых четырнадцать лет. Я никому не рассказывал, ибо никому не мог полностью довериться, никому — с тех пор, как умерла ваша мать. Если уж какая-то идея посеяна, то никто не сможет сказать, где и когда она даст всходы. Как я и думал, единственный надежный способ удержать ее под контролем — это совсем не сеять ее и тем самым не давать ей возможности размножаться, и это, как оказалось, гораздо разумнее, чем я даже допускал.

Он поглядел на часы.

— Прошло только три с половиной часа, как я выпустил джина из бутылки — доверился вам. А он все растет и растет, и неизвестно, остановится ли…

Он замолчал на минуту, а потом продолжил:

— Если бы я только мог апеллировать к трезвому рассудку, то не думаю, что здесь возникли бы какие-нибудь трудности. К сожалению, мужья редко проявляют рассудочность в отношении жен, а жены — еще менее, когда речь идет о мужьях. Ты не думай, что я не понимаю твоего положения. И все же я должен тебя предупредить: если ты можешь взять на себя ответственность за всю бездну несчастий — в масштабах, каких ты себе никогда не представлял, — то ты сделаешь то, что тебе кажется достойным джентльмена; но если у тебя есть разум, то ты не скажешь никому, абсолютно никому.

— И все-таки, — напомнил Пол, — ты сам только что сказал: если бы мать была жива, ты доверился бы ей.

Френсис ничего не ответил на это. Он продолжал внимательно рассматривать сына.

— Хорошо. Я понял. Не надо мне больше ничего говорить, — задиристо воскликнул Пол. — Я знаю, вы никогда не любили Джейн, никто из вас. А теперь вы заявляете, что не доверяете ей. Разве не так?

Зефани переменила позу, словно собираясь что-то сказать, но, видимо, передумала. Френсис тоже промолчал.

Пол встал. Не глядя на них, он вышел из комнаты, с треском захлопнув за собой дверь. Через несколько минут они услышали шум отъезжающей машины.

— Не удался мне этот разговор, — огорчился Френсис. — Думаю, он ей расскажет.

— Боюсь, что так, папа. И будет по-своему прав. Кроме того, он боится скандала, когда она узнает, что у него были от нее секреты.

— И что будет? — спросил Френсис.

— Видимо, она придет к тебе просить для себя курс лейкнина. Не думаю, что она расскажет еще кому-то об этом. Во всяком случае, пока.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Зефани вышла из лифта и, раскрыв сумочку, начала искать в ней ключ от квартиры. С безобразного кресла, поставленного на лестничной площадке скорее для того, чтобы заполнить пустоту, нежели для того, чтобы в нем сидеть, поднялся высокий мужчина. Когда Зефани приблизилась к двери, он пошел ей навстречу. Выражение ее лица изменилось за какой-то миг от полной отчужденности — через припоминание — к страху.

— О, милый! — проговорила она голосом, который абсолютно не отвечал смыслу сказанного.

— Неужели милый? — иронично спросил молодой человек и нахмурился. — Еще час назад я должен был зайти за тобой. И я зашел.

— Я страшно провинилась перед тобой, Ричард. Я очень…

— Но, оказывается, ты просто забыла об этом.

— О нет, Ричард, нет — я помнила об этом еще сегодня утром. Но с тех пор так много всякого случилось. И это… ну, просто выскочило у меня из головы.

— Неужели выскочило? — передразнил ее Ричард Тревверн. Этот высокий, крепко сложенный, довольно красивый молодой человек внимательно смотрел на нее. То, что она была искренне взволнована, немного успокоило его? — Так что это за событие? — спросил он.

— Семейные дела, — пояснила Зефани рассеянно. Она положила руку на лацкан его пиджака. — Не сердись, пожалуйста, Ричард. Я ничего не могла сделать. Мне пришлось неожиданно уйти. Это одно из таких дел… — Она снова пошарила в сумочке и, наконец, нашла ключ. — Заходи и садись. Дай мне всего десять минут на ванну и переодевание, и я буду готова.