Походный барабан - Ламур Луис - Страница 67

Богатства знати складывались из добычи или выкупов, полученных на войне, или из выручки от продажи того, что давала земля, обрабатываемая крепостными; однако такие доходы бывали порой весьма незначительны. А купцы, напротив, почти всегда находили рынок для своих товаров.

На Провенской ярмарке встретились самые разные люди и обычаи: франки, готы, саксонцы, англичане, норманны, ломбардцы, мавры, армяне, евреи и греки. Хотя от возникновения такой торговли не прошло ещё и столетия, в ней уже начинались изменения. Некоторые купцы находили для себя прибыльным поселиться в каком-нибудь месте и ввозить свои товары из ближайшего морского порта или покупать у проходящих караванов.

Какое-то время назад ремесленники стали выселяться из замков и обосновываться в городах, чтобы продавать свои изделия прохожим и проезжим. Сапожники, ткачи, медники, горшечники и кузнецы-оружейники вместо изготовления вещей на заказ стали открывать лавки. Купцы-странники превращались теперь в развозчиков таких товаров.

Самые лучшие европейские сукна изготовлялись в Англии и Фландрии, их ткали из шерсти, состриженной с овец, что паслись на влажных пастбищах неподалеку от моря; здесь у них вырастало самое тонкое руно. Плащи из этой шерсти пользовались большим спросом, и чем дальше от мест, где их выделывали, тем выше была цена.

По этой-то причине гансграф и его компания решились на рискованное путешествие в Киев.

Такие сукна в Киеве стоили в пятьдесят раз дороже, чем здесь, а меха, закупленные там, могли принести отличную прибыль в Византии или Италии. Успешное завершение столь протяженного путешествия могло дать целое состояние каждому участнику.

Церковь взирала на торговцев с неодобрением, ибо торговля рассматривалась как вид ростовщичества, а любая спекуляция считалась грехом. К тому же церковники подозревали купцов, совершающих дальние путешествия, в распространении и насаждении вольнодумства.

Перемены носились в воздухе, однако купцов они не пугали — напротив, им неприятна была любая неизменность и застой. Сомнения и суеверия крестьянства и знати представлялись детским неразумием этим людям, которые странствовали далеко и видели много, испытывали влияние разных идей и образов жизни.

Частенько, однако, купец, отыскавший хороший рынок, приберегал эти сведения для себя, вслух же сокрушался о своих тяжких переживаниях и вовсю расписывал опасности пути, лишь бы любой ценой сокрыть от других свои рынки сбыта товаров или источники дешевого сырья.

Независимо от взглядов и мнений Церкви как целого, всякого рода аббатства, монастыри и храмы числились среди лучших купеческих клиентов. Облачения прелатов обычно изготовлялись руками мавританских ткачей. Я обнаружил, что, за немногими исключениями, слуги господни страстно интересуются книгами и новостями и охотно слушают рассказы купцов.

Несмотря на попытки церковных верхов насаждать нормы и правила, священники и монахи в городах и селах становились частью тех перемен, которые изменяли лик Европы и смягчали её нравы и мнения.

Один такой служитель Господа подошел к моему прилавку на ярмарке купить отрез парчи на ризу. Мы поговорили о ткани, потом о маврах, о Кордове, о книгах и, наконец, разговор перешел на медицину.

— Арабы, — сказал я, — считают, что перед началом операции руки и инструмент должны быть абсолютно чистыми.

— Я слыхал, — он покосился на меня беспокойным глазом, — будто Маймонид осмелился критиковать самого Галена…

— И вполне справедливо.

Он был потрясен:

— Так неужели нет ничего, на что мы могли бы показать пальцем и сказать: «Это так, это правильно»?

— Возможно, и есть; но, похоже, единственный закон вселенной — это изменение. Все течет, все меняется — и это к лучшему.

Священник покачал головой, не соглашаясь, но, я уверен, несогласие это не было полным.

— Говори потише, — посоветовал он, — лучше, чтобы таких замечаний не слышали.

И тут ему, по-видимому, пришла в голову мысль:

— А ты не тот ли, который?..

Он понял, что я тот самый.

Я не смог бы этого отрицать, потому что он, конечно же, имел возможность порасспросить других, не я ли тот человек, который спорил с наставником в университете.

— Полагаюсь на твою дружбу. То, что я говорю, — это разговор одного ученого с другим. По окончании этой ярмарки я покидаю Европу и, вероятно, не вернусь никогда.

— А что ты такое говорил?

— Что Бернард Клервоский был глупцом, возводя обвинения на Абеляра. Я считаю, что Абеляр — прекрасный ученый, и нам нужно побольше таких, как он.

— Я согласен со многим из того, чему он учил… — Священник взглянул на меня: — Ты счастливчик — путешествуешь. Возможно, паломничество — как раз то, что мне нужно.

Мы поговорили об изменениях, которые внесло в законы франков появление купечества, сделки купцов между собой и с городами. Менять и подправлять законы начал ещё Карл Великий, покровительствовавший развитию торговли в своей империи; однако появление купечества потребовало перестроить саму основу законов, внеся положения, чуждые прежнему образу мыслей.

В цивилизацию, основанную главным образом на земледелии, где все законы опирались на использование земли, мы, купцы, привнесли новые соображения. Власть исходила от короля, церкви, крупных баронов, а основой любой собственности до недавних пор была земля.

Существовавшие законы лишь в малой мере касались купцов, и потому они выработали свои собственные кодексы правил, которыми и руководствовались в отношениях между собой. Рассматривая споры, в которых участвовали купцы, местные суды начали прибегать к купеческим кодексам.

По этим правилам торговец становился привилегированной персоной, не связанной законами и уложениями, обязательными для горожан. Бароны, радуясь прибыли от налогов, которые платили купцы, и развитию торговли, которому они способствовали, предоставляли особое положение купеческим караванам.

Высокий молодой монах — а его особенно занимало законоведение — глубоко интересовался такими новшествами. Это и подготовило его разум к восприятию изменений.

Графиню весьма взволновала прежде ею не виденная ярмарка. Надев арабский костюм, который дала ей одна из женщин нашего каравана, она вышла покрасоваться.

За многие мили приходили сюда люди — продать свой товар или просто поглазеть на зрелища и утолить любопытство. Кроме нашего каравана, который теперь слился с караваном Петера, в ярмарке участвовали ещё пять. Один был из Италии, второй из Армении; германцы с берегов Балтики, венецианцы, голландцы — все явились в Провен.

У нас, торговцев, есть свой жаргон — «арго», и свои сигналы для предупреждения о приближающейся беде.

Через несколько минут после открытия ярмарки все купцы уже знали о графе Роберте и о том, кого он разыскивает. Нас здесь насчитывалось более тысячи крепких, закаленных бойцов. Жонглеры, фокусники и акробаты — тоже наши союзники, и разные компании были хорошо знакомы друг другу по предыдущим встречам. Неважно, какие у нас разногласия между собой — а кое-какие, конечно, имелись — любой беде все противостояли сообща, плечом к плечу.

Кто-то вдруг коснулся моего локтя. Обернувшись, я увидал морщинистое лукавое лицо старого Хатиба. Хатиб из Кордовы! Мой друг — нищий, вор, поставщик сведений!

— О, как встреча с тобой согревает мое сердце! — Он показал рукой: — Я здесь с жонглерами.

Открыв полую рукоять своего кинжала, он извлек скатанную в трубку записку.

«Я не забыла.

В.»

Графиня заметила эту сценку и быстро подняла глаза от записки ко мне.

— От женщины?..

Хатиб, улыбнувшись мне, церемонно поклонился:

— Какая же львица не узнает следов другой львицы?

Он говорил по-арабски, но она быстро ответила:

— Ты уподобляешь меня львице?

Мы были изумлены, ибо ни один из нас не предполагал, что эта женщина говорит по-арабски, хотя, собственно, почему бы и нет? Она выросла в замке посреди арабских земель.

— Все женщины — охотницы, и все смертоносны.