Походный барабан - Ламур Луис - Страница 48

Оставив Сафию, я галопом помчался в голову каравана и объяснил ситуацию.

Фон Гильдерштерн сидел на коне, словно памятник, глядя в долину, где стояла гостиница.

— Ты правильно сделал, что сразу рассказал мне. Что ты надумал?

— Надумал ехать в горы. Не вижу резона впутывать вас всех в мои дела.

— Мысль благородная, однако же глупая. В этих горах шныряют разбойники, поджидая путников. Оставайся с нами. Теперь ты один из нас, и твои беды стали нашими бедами.

Он переменил тему:

— Лукка сообщил мне, что ты знаешь барона де Турнеминя. Его замок тебе знаком?

— Да. Я ездил туда со своим отцом, когда он втолковывал барону, где лежат пределы его владений. Барону это не понравилось…

— Вредный человек, но сильный. Притворяясь, что озабочен поддержанием порядка, он совершает дальние набеги, вымогает дань, а с купцами ведет настоящую войну.

— Я должен до него добраться.

— Об этом мы ещё поговорим. А пока что будь уверен, что наша компания стоит плечом к плечу с тобой.

Серые башни зловеще проглядывали сквозь дождь. Я не сомневался, что за нами наблюдают, ведь о таком большом отряде принцу должны были доложить немедленно.

За селением — жалкой кучкой домишек — стояла большая старая гостиница, а при ней просторный двор, обнесенный прочной стеной с деревянными воротами, которые можно было запереть на случай нападения. Грузы свои мы сложим во дворе, а животных на время оставим пастись на лугу. В такую ночь, как сегодня, все будут поочередно стоять на страже группами по двадцать человек.

Принц Ахмед, как рассказал Лукка, редко бывает здесь; он оказывает покровительство караванам, проходящим через его владения, и иногда ведет с ними торговлю.

Гансграф остановился у ворот и наблюдал за караваном, сидя на своем могучем коне. Он не часто жестикулировал, но каждый его жест был командой. Никогда не видал я ещё человека, который лучше понимал бы свою задачу. Он принимал права, данные ему, без оговорок и объяснений; он вел себя так, что ответственность, даваемая властью, казалась привилегией.

Вьючных животных разгрузили и сразу же погнали на луг, но коней стражи поставили во дворе и задали им овса, чтобы они были под рукой.

Гансграф, выпрямившись в седле, отдавал все распоряжения жестами, такими же точными, как мазки искусного художника по холсту.

— Ты, — сказал он, когда я проезжал мимо, — четыре часа после полуночи.

Это были единственные слова, произнесенные им за все время, что потребовалось каравану на въезд и размещение.

Для этих людей такая процедура — ежевечернее дело, так что особых указаний и не требовалось. Многие и раньше посещали эту гостиницу, а дела, связанные с въездом, развьючиванием, укладкой грузов и размещением животных, были достаточно просты.

К этому времени я знал уже большинство участников компании, но, кроме добродушного весельчака Лукки, единственным, с кем я сблизился, был человек с длинным костистым лицом по имени Иоганнес из Брюгге.

История его превращения в купца была самой обычной. Безземельный уроженец Брюгге, оставшийся сиротой после чумного мора, он нищенствовал, боролся и пробивал себе путь в жизнь, пока не стал взрослым. Путешествуя по морю, участвовал в захвате корабля, или «приза», как обычно выражались, и сошел на берег с небольшими деньгами в кармане.

В ту пору в глубине страны, вдали от побережья, царил голод, а в порту лежали запасы зерна, так что он купил и зерно, и мулов, повез товар в глубь страны и продал за хорошую цену. Все тогда строилось только на местных отношениях, перевозки товаров в сторону от речных путей были не в обычае, и люди могли умирать с голоду всего в нескольких днях пути от изобильной области.

В обществе, которое прежде было исключительно земледельческим, возникал новый класс — горожане. Старые времена, когда несколько сильных вождей владели всей окрестной землей, а крепостные работали на них, уходили в прошлое. Развивались новые виды богатства и новые способы обогащения. Причиной процветания купцов была неудовлетворенность. Они доставляли людям то, в чем те нуждались, но одновременно создавали новые потребности и желания, выставляя на продажу благовония, краски и притирания, ткани, шелка, драгоценности и множество менее изысканных товаров.

Другой из наших купцов, Гвидо, был пьемонтским земледельцем. Семью его смела война. Сам он, в то время совсем юнец, скитался вместе с другими беженцами, спасаясь от вторгшейся армии, и в конце концов попал во Флоренцию. Там он впервые увидел корабль и людей, которые сходили на берег достаточно состоятельными, так что решил тоже отправиться в плавание.

Его путешествие кончилось на греческих островах; судно затонуло, и лишь немногим из потерпевших крушение удалось добраться до берега. Они украли лодку, разграбили деревню и снова ушли в море. Второе его плавание тоже кончилось неудачно, но зато третье принесло успех. Гвидо стал играть в кости, просадил все, кроме нескольких монет, но на эту небольшую сумму купил свечей и стал продавать их паломникам; затем перешел к поставке товаров для продажи другим торговцам. Спустя несколько лет он впервые присоединился к купеческому каравану.

Мне рассказали, что первые купеческие компании были сами немногим лучше разбойников. Они состояли из бездельников, бродяг и воров и, помимо торговли, не брезговали грабежами и мародерством. Однако постепенно в этих предприятиях налаживался порядок; стали проводиться ярмарки, и купеческие компании превратились в почтенные предприятия.

Гостиница была большая, но когда мы толпой ввалились туда — сорок крепких молодцов да ещё пять наших женщин, — в помещении сразу стало тесно. Треть наших людей осталась при животных на лугу или на страже у стены. Кроме нас здесь отдыхали и другие путники. Монах-паломник, аббатиса женской обители, сопровождаемая небольшой охраной и двумя монахинями, пара солдат, возвращавшихся с войны, и гуртовщик, только что продавший свой скот.

В зале было жарко и душно. От нашей мокрой одежды валил пар. Само помещение не отличалось чрезмерной чистотой, но еду подавали в достаточном количестве.

Я пробрался к Сафии, которая присела, отдыхая.

— Вот, притащил тебя сюда… Извини.

— Да мне это все давно известно, Кербушар. Я такое видела с юных лет — не здесь, так в Персии, у себя на родине. Не беспокойся, все будет хорошо.

Дверь вдруг отворилась, и все подняли глаза. Я поторопился снова уставиться в пол. В помещение вошли несколько солдат, а начальником над ними был Дубан. Я поискал взглядом путь к бегству. Но бежать было некуда.

Еще минута — и он увидит меня.

Дубан повернул голову и посмотрел мне прямо в лицо.

И по его глазам я понял, что он меня узнал.

Глава 26

Он пересек комнату, и я встал ему навстречу. Тем временем Иоганнес демонстративно положил меч на стол перед собой, и Гвидо тоже.

От Дубана это не ускользнуло.

— У тебя есть друзья, — заметил он. В его глазах не было враждебности.

— Добрые друзья, — произнес я в ответ. — А у тебя, Дубан?

— Я начальник. Я служу, и мне служат… Лучше бы тебе не оставаться здесь на ночь. У въезда на перевал есть маленькая гостиница. Я бы посоветовал…

— Дубан, я теперь купец, а купец путешествует со своей «ганзой». Твой принц угрожал мне. Он меня бросил в тюрьму… но я человек терпеливый.

— Купец… Так ты не ищешь Азизу?

— Нет.

Он уставился мне в лицо, желая убедиться в моей правдивости, и должен был понять, что я не лгу, — если только был на это способен.

— Твой принц решил быть мне врагом, хотя я ему пока что не враг. Однако скажи ему, коли захочешь: уж если придется мне стать его врагом, то не буду я знать покоя, пока он не умрет. Правда, ему придется подождать своей очереди. У меня есть более старые враги.

— Ты смельчак, Кербушар, под стать своему отцу.

Я поклонился:

— Долго ещё мне шагать, чтобы сравняться с Жеаном Кербушаром, и далеко идти, чтобы найти его. Ладно, Дубан, тебе я пока что друг.