Поездка за наследством - Ламур Луис - Страница 16

— Если поедете через Уилинг, — принялась советовать она, — то от конторы на Уотер-стрит ходит дилижанс. Это новая линия, но у них несколько почтовых карет.

— За каретами они будут следить, — сказала я. — Боюсь, что и за пароходами.

И тут я вспомнила одну вещь.

— По пути к вам я заметила на пустырях фургоны.

— Это все переселенцы, — пренебрежительно заметила хозяйка пансиона.

— В свое время мы все были переселенцами, миссис О'Брайен, — напомнила я. — Даже вы, когда покинули Ирландию.

— Вероятно, это так. Но почему-то теперь кажется, что было все иначе.

— Те, кто уже обосновался, на новых переселенцев смотрят свысока, — сказала я. — Но ведь кому-то надо осваивать новые земли. Когда они обживутся, тоже станут чувствовать себя вроде вас. — Тут мне в голову пришла одна мысль: — Пойду-ка взгляну на них.

— Очень прошу вас, надо быть поосторожнее! Особенно такой молоденькой, как вы! Вам придется идти мимо канатного двора мистера Джона Ирвина. А там встречаются такие грубияны!

— Все будет в порядке.

Несмотря на дым фабричных труб, висевший на городом, Питтсбург был очень красив. Я шагала по улице. На плече, доставая до кончиков пальцев, болтался ридикюль.

На канатном дворе рабочие были заняты, и, хотя некоторые взглянули в мою сторону, никто меня не окликнул. Только один парень, стоявший поближе, приподнял кепку. Я лишь кивнула в ответ, не улыбнувшись, даже не взглянув.

За двором расположились по крайней мере две дюжины фургонов. Вокруг бегали и играли дети. Женщина, набрав в рот прищепок, вешала белье. Выглядела она очень опрятно. Рядом играли двое чистеньких веселых ребятишек.

Я остановилась.

— Мэм, позвольте вас отвлечь на минутку?

Она вынула изо рта прищепки и быстрым движением поправила волосы.

— Конечно. Чем могу быть полезной?

— Вижу, вы переселенцы. Вы, случаем, направляетесь не в сторону Уилинга?

— Как раз туда.

— Мэм, мне надо в Уилинг, я могу заплатить. — И, не давая ей возразить, пояснила: — Не хочу ехать дилижансом. — Потом добавила: — За мной гонятся.

— У нас очень тесно, но…

— Я живу в горах. К работе привыкла. Сяду, где скажете, помогу стряпать. Маленьким буду сказки рассказывать…

— Вон идет Ральф, мой муж. Спросим его.

Ральф был крепко сложенный мужчина лет тридцати пяти, твердый, на вид решительный, но, как видно, и добрый.

— До Уилинга? Можем взять. — Он окинул меня быстрым пытливым взглядом. — Тебе ничего не будет стоить, но поможешь с ребятишками.

— Помогу. И заплачу, — ответила я. — Даю три доллара и еще два по приезде.

— Многовато, — отозвался он и ухмыльнулся. — Но деньги никогда не помешают. Видит Бог, жизнь дорогая. Надеялся найти здесь работу, но не повезло. Да и жить здесь нам не по карману. Подумать только, простая комнатенка обошлась бы мне за год в сто долларов! Сто долларов! Представляешь? Говядина семь центов за фунт… даже кукурузная мука по доллару за бушель! Мне здесь не прожить. — Он снова быстро взглянул на меня. — Знаешь ли, у нас никаких удобств. Один фургон и тот загружен.

— Ральф, она говорит, что приехала с гор. Наверно, привыкла обходиться попросту.

— Да, конечно! Обо мне не думайте. Я постараюсь никого не стеснить. Прошу только об одном — не говорите никому, что я с вами еду. Завтра, еще до рассвета, буду у вас.

Он снова поглядел на меня.

— А те люди, что тебя преследуют, как они выглядят?

Я коротко, но точно их обрисовала. Он кивнул.

— Не беспокойся. Можешь сидеть в фургоне, а когда захочешь, пройдешься пешком. Вряд ли они догадаются, что ты выберешь такой транспорт.

Когда я спустилась на кухню, миссис О'Брайен пила кофе. Взглянула на меня.

— Никого — только что смотрела. Пейте кофе. Я подогреваю вам суп, надо немножко поесть на дорогу.

— Как раз успею. Вы очень добры.

— Не стоит благодарности. Главное — берегите себя.

Тихо. Я надела шляпку и выглянула в окно. Ни огонька. Темно хоть глаза выколи. Саквояж я взяла в левую руку. Развязала ридикюль, обхватила рукоятку своего «дауна».

В комнате свет не включали. Миссис О'Брайен тихонько открыла дверь.

— Ступайте, и да поможет вам Господь!

Крыльцо скрипнуло. Я замерла, оглядываясь вокруг. Ничего. С реки несло сыростью, пахло мокрым шлаком. Спустившись с крыльца на цыпочках, я решительно шагнула вперед. До фургона нужно было пройти три больших квартала. Сначала жилой квартал, в этот час темный и безмолвный; за ним канатный двор и лесной склад с примыкающей к нему конюшней. Оттуда начинался пустырь, где стояли фургоны.

Вроде бы все шло нормально. Я отпустила револьвер и быстро зашагала вперед, подобрав юбки, чтобы их шуршание не мешало мне слышать каждый звук. Ридикюль свободно болтался на плече. Саквояж оттягивал руку. Я поменяла руки, но через полквартала, подходя к канатному двору, снова взяла саквояж в левую.

Далеко впереди показался слабый свет, должно быть фонарь. Наверняка Ральф запрягает лошадей. Тут я с беспокойством заметила неясную фигуру. До чего же темно…

Услыхала я его слишком поздно. Кто-то, зловонно дыша мне в лицо, грубо обхватил меня.

— Не кричать, убью. Теперь слушай. Тим в другом конце города, следит за почтовой станцией. Будь хорошей девочкой, и я ему не скажу, что отыскал тебя, — тихо говорил он. — Не знаю, куда ты собралась в такую ночь, но знаю, чем мы можем заняться, ты и я. Мы…

Подняв ногу, я изо всех сил ударила сапогом ему в ногу и одновременно двинула головой в лицо. Он был выше ростом, поэтому мой затылок пришелся ему аккурат в нижнюю челюсть. Он выпустил меня и, спотыкаясь, попятился. Размахнувшись, я ударила его по голове ридикюлем — а в нем были пистолет, патроны и несколько тяжелых монет. Я, может, и не вышла ростом, но всю жизнь трудилась, и силенки хватает. Он как миленький растянулся в грязи. Застонал, попробовал подняться и снова упал в грязь. Я посмотрела на него без малейшей жалости и пошла дальше. Скоро я уже была у своего фургона.

Несколько семей были уже готовы тронуться в путь. Ральф молча указал мне сесть в самый конец фургона, я забралась внутрь, и мы поехали.

Отыскав себе местечко среди узлов и свернутых постелей, я скоро заснула и проснулась уже при свете дня. На меня смотрели круглые глазенки двух малышей.

— Ну! — весело сказала я. — Меня зовут Эхо, а вас?

Девчушка, перебирая пальчиками, отвернулась, а мальчик произнес:

— Джимми. Я Джимми Дреннан, а это моя сестренка, Эмпили. Она боится.

— Эмпили? — переспросила я.

— Эмили! — обиделась она. — Эмпили! Он всегда так обзывает! — Глядя на меня, она спросила: — Разве Эхо — это имя?

— Меня так зовут, — заверила я. — Такое имя есть. Правда. Теперь мы так называем эхо, которое слышим, но раньше это было имя. Так звали нимфу. Это, как бы вам объяснить, вроде русалки. Она без конца болтала, и тогда Гера — это была богиня — постановила, чтобы Эхо никогда не говорила первой и никогда не молчала, когда говорят другие. Эхо влюбилась в Нарцисса и, когда он умер, зачахла. И остался от нее один только голос.

— Это сказка! — заявил Джимми.

— Верно, причем очень, очень старая. Когда я поступила в школу, мне обо всем этом рассказал учитель.

— Ты тоже зачахнешь, пока не останется один голос? — спросил Джимми.

— Надеюсь, что нет, — ответила я. — Мне еще ни разу не повстречался Нарцисс.

— Еще повстречается, — сказала, усаживаясь рядом, его мать. — Меня зовут Лаура Дреннан. Надеюсь, они не слишком вам надоедают.

— Нет, как видите. Там, где я живу, мне как раз ребятишек и не хватает.

— Где вы живете?

— В горах Теннесси. Далеко в горах. У нас там много медведей.

— А людей они едят? — строго спросил Джимми.

— Не часто, — заверила его я, — хотя если сильно проголодаются, то могут и съесть.

— А ты видела медведя? Дикого. Близко, а?

— Много раз. Мой дядя и сейчас не встает с постели, потому что схватился с одним из них. Потревожил медведя, вот он и набросился на него, а у дяди не было с собой ружья.