«Грозный всадник», «Небывалое бывает», «История крепостного мальчика», «Жизнь и смерть Гришатки - Алексеев Сергей Петрович - Страница 2

Потянут люди соху, потянут, остановятся и снова за труд.

Подъехали конные к пахарю.

Главный из них глянул суровым взглядом:

— Ты что же, твоя душа, людишек заместо скотины!

Смотрит крестьянин — перед ним человек огромного роста. Шапка с красным верхом на голове. Зеленые сапоги на ногах из сафьяна. Нарядный кафтан. Под кафтаном цветная рубаха. Нагайка в руках крученая.

«Видать, боярин, а может, и сам воевода», — соображает мужик. Повалился он знатному барину в ноги, растянулся на борозде.

— Сироты, сироты мы. Нету коня. Увели за долги кормильца.

Лицо всадника перекосилось. Слез он на землю. Повернулся к крестьянину.

Мужик попятился, вскочил — и бежать с испуга.

— Да стой ты, леший, стой ты! Куда?! — раздался насмешливый голос.

Мужик несмело вернулся назад.

— На, забирай коня, — протянул человек мужику поводья.

Опешил крестьянин. Застыла жена и старуха мать. Раскрылся рот у малого сына. Смотрят. Не верят такому чуду.

Конь статный, высокий. Масти сизой, весь в яблоках. Княжеский конь.

«Шутит барин», — решает мужик. Стоит. Не шелохнется.

— Бери же. Смотри, передумаю! — пригрозил человек. И пошел себе полем.

Верховые ринулись вслед. Лишь один молодой на минуту замешкался: обронил он случайно кисет с табаком.

— Всевышний, всевышний послал! — зашептал обалдело крестьянин.

Повернулся мужик к коню. И вдруг испугался: да не колдовство ли все это? Потянулся он к лошади. Конь и дернул его копытом. Схватился мужик за побитое место.

— Настоящий! — взвыл от великого счастья. — Кто вы, откуда?! — бросился мужик к молодому парню.

— Люди залетные. Соколы вольные. Ветры весенние, — загадочно подмигнул молодец.

— Да за кого мне молиться? Кто же тот, в шапке, такой?!

— Разин. Степан Тимофеевич Разин! — уже с ходу прокричал верховой.

Степан Тимофеевич Разин родился на Дону в станице Зимовейской. Отец Степана, Тимофей Разя, воспитывал сына в казацких строгостях: будь честен, будь прям, друга не брось в беде, шапку не гни перед сильным. Вырос Разин статным, красивым, широкоплечим, широкогрудым. С малолетства сидел на коне как влитой. Кудри у Степана густы, как степные травы. Глаза черные. Словно черным огнем горят.

— Казак, казак, — говорил старый Разя, поглядывая на сына. — Кровью — казак, видом — казак. Береги, сынок, честь казацкую смолоду…

В 1667 году, собрав до тысячи таких же молодцев, как и он сам, Степан Тимофеевич Разин перешел с Дона на Волгу, потом на Яик и отсюда Каспийским морем двинул в заморские страны. Часто тогда казаки уходили на поиск далеких, свободных земель. Там, за морями, искали счастье. Ходили походами в Турцию, в Персию. Персию называли «страна Ишпагань». В гости к персидским ханам и повел своих казаков Разин.

Распустили паруса казацкие струги. С волны на волну, с волны на волну плывут они выводком лебединым. Все дальше и дальше уходит родная земля. За каспийской волной скрывается.

Казаки — удалой народ. Не занимать им у смелых храбрости. Однако морской поход не прогулка в леса за ягодой.

— Что же ждет нас в далеком краю?

— Как нас встретит страна Ишпагань?

— Суждено ли домой вернуться?

«Ишпагань, Ишпагань, — сам с собой рассуждает Разин. Стоит он на атаманском переднем струге. Смотрит на воду, на небо, в синюю даль. — «Ишпагань» — слово какое мудреное».

Прошли казаки по Каспийскому морю. Побывали в Дербенте, в Ширване, в Баку. Есть в Персии город Решт, есть Фарабад, есть Астрабад. И здесь лихих донцов повидали. Сотни верст прошли казаки. Вступали с персами в жаркие схватки. Чуть не погибли, зимуя в чужом краю. С эскадрой персидской бились. Проявили и ум и геройство. Однако свободной земли не нашли. Правда, вернулись назад с добычей.

Качает Каспий стрелецкие струги. Гонит к дому попутный ветер.

«Ишпагань, Ишпагань, — сам с собой рассуждает Разин, — нет свободной земли на свете. Да и стоит ли счастье искать за тысячу верст от дома. Эх, скрутить бы боярство в своем краю! Людям бы хлеб и волю».

Дерзкие думы у Разина.

«Ишпагань, Ишпагань, — нет свободной земли на свете».

Вот и берег родной вдали. Чайки криком людей встречают.

Вернулись казаки из похода. Стали на отдых в Астрахани. Уходили в персидские земли — жалко было на них смотреть. Обносились совсем казаки. Рубахи и те не у каждого были. На одежонках дырка к дырке тогда лепилась.

Ну, а теперь глянешь на казаков — зарябит в глазах. Кто в кафтане суконном, кто в бархатном. Кто в лисьей шубе, кто в соболиной. Халаты почти у каждого — алые, желтые, вишневые, в малиновый цвет.

Август. Солнце палит пожаром. Пот ручьями льется. Однако терпят лихие донцы. Ходят в кафтанах, халатах и шубах. Нарядом своим красуются.

При разделе персидской добычи Кривому Симошке досталась чалма. Чалма дорогая, шелковая. Золотом, жемчугом шитая. И размером как раз на Симошку. Напялил на чуб свой казак чалму. Глянешь теперь на Симошку, словно это идет не казак, а шествует важный турок.

Нравится Симошка себе в чалме. Народ на Симошку поразинувши рты глазеет. Следом мальчишки толпой бегут. Идет Симошка, глазом кривым на людей косит, по-глупому как-то, по-заячьи улыбается.

Встретил дружка Гаврилу Большого — похвастал своей чалмой.

Встретил Любимку Непейвода — этому тоже чалмой похвастал.

— Золотом, жемчугом шитая, — объясняет любому Симошка. — Такая чалма стоит двести казацких шапок. Ее до меня сам турецкий паша носил.

Гулял, расхаживал казак по улицам Астрахани и вдруг нос к носу столкнулся с Разиным. Остановился Разин, посмотрел на необычный вид казака, на чалму, на кривой глаз, на глупую улыбку Симошки, ткнул пальцем, проговорил:

— Турок?

Опешил Симошка.

— Батюшка атаман, я же казак. Я же Симошка Кривой, — поспешно добавил.

— Что кривой — это вижу, — ответил Разин. — Кривой есть, казака же не вижу.

— Я же с Дону, батюшка Степан Тимофеевич. Мы же разом с тобой в Ишпагань ходили. Я же казак, казак, — уверяет Симошка.

— Не вижу, не вижу, — повторил Разин. Голос стал у него суровым.

Сообразил Симошка, в чем дело, не таким уж был глупым, скинул поспешно чалму.

Посмотрел Степан Тимофеевич на казака и снова сказал:

— Нет казака. Не вижу.

Екнуло тут у Кривого Симошки сердце. Показалось ему, что Разин потянулся к острой казацкой сабле.

«Ну как возьмет зарубит!»

— Один минут! — закричал Симошка.

Рванулся он в сторону, к торговым рядам. Прошла минута — и впрямь вернулся. Нет у Симошки в руках чалмы. Смушковая шапка на голове.

Посмотрел Разин на шапку, усмехнулся:

— Ну, теперь вижу, что ты казак.

Расплылся в улыбке Симошка.

Сокрушался потом казак:

— Суров атаман, суров. И как я ему на глаза попался? Вдругорядь я бы за ту чалму выменял двести казацких шапок.

История с чалмой и другим послужила наукой. Скинули разинцы лисьи, собольи шубы. Вновь надели зипуны и казацкие свитки.

Передохнув после морского похода в Астрахани, Разин вместе с казаками вернулся к себе на Дон.

Радостно встретили разинцев на Дону. Многие и веру уже потеряли, что вернутся домой казаки. Разные слухи о них ходили. То шептались люди о том, что потонули донцы в неспокойном Каспийском море. То новые вести пришли на смену: положили где-то в каких-то боях казаки свои буйные головы.

И вдруг — целы, невредимы вернулись они домой.

— Эх, удалой народ!

— Ну как там, в краю чужом?

— Хороша ли страна Ишпагань?

— А верно, что нет там ни солнца, ни месяца?

Смотрят станичники на добычу заморскую. Лезут, как мухи, к Разину:

— Может, снова пойдешь походом? Мы бы тоже с тобой заодно. И нам бы сгодились халаты твои и шубы, не помешало бы золото и серебро.

Но дума другая у Разина:

«Да разве счастье в персидских халатах! Если даже каждый десятый мошну набьет, богаче не станут люди».