Другой Синдбад - Гарднер Крэг Шоу - Страница 30

Да, это ничуть не улучшало ситуацию; хотя, обдумав эти слова, я понял, что Малабала, видимо, переводит что-то, на самом деле сказанное мною прежде. От этого сложного процесса у меня разболелась голова.

Каким бы ни было решение вопроса, я понимал, что оно не может основываться на одних лишь «уук». Я должен более осмотрительно смешивать звуки.

— Скрии, — начал я спокойным тоном. — Уук скрии гиббер хоо.

Малабала перевел один из обезьяньих ответов то ли на то, что я сказал, то ли на какую-то более раннюю часть этого разговора:

— Нет, обезьяны не могут взять всю команду в свидетели на свадьбе. Однако они считают, что попросить об этом было очень мило с вашей стороны.

Немного утешало лишь то, что, принесенный в жертву нечеловеческой похоти, по крайней мере всех своих спутников я избавил от подобной животной участи. Как бы то ни было, не успел я утешиться в своей мученической доле, главная обезьяна неспешно направилась к моим товарищам по путешествию и указала на Ахмеда, Джафара и торговца Синдбада на удивление человеческим жестом.

— Уук? — осведомилась обезьяна.

— Уук, — ответил я, поскольку других слов у меня не нашлось.

Малабала переводил дальше:

— Обезьяны ответили, что, видя подобную любезность у скромного человека, могут ли они поступить иначе, нежели ответить на нее такой же любезностью? Поэтому они позволят вам выбрать несколько человек для участия в свадебной церемонии.

А после этого я дал обезьяне какой-то ответ. Хотел бы я знать какой.

Первая обезьяна повернулась и оглядела мага.

— Скрии? — спросила она.

— Скрии, — подтвердил я, поскольку от меня ожидали чего-то в этом роде.

— Да, — продолжал Малабала, — трое ваших товарищей могут сопровождать вас.

Я чувствовал себя ужасно. Своим неосторожным замечанием я обрек Ахмеда, Джафара и второго Синдбада разделить мою участь. Если бы не они, я бы… да, если задуматься, не повстречайся я с ними, я бы не оказался сейчас здесь. И все же, хоть это, возможно, было бы лишь справедливо, я полагал недопустимым силой впутывать кого бы то ни было в свои дела.

Ахмед глянул на меня и пожал плечами:

— Бутерброд всегда падает маслом вниз.

Но первая обезьяна пошла дальше и остановилась перед Кинжалом, Шрамом и паланкином, скрывающим таинственную Фатиму. И теперь, по-видимому, обезьяна спросит меня, хочу я или нет взять с собой и этих троих тоже. Фатима! Сердце мое заныло при мысли, что я не только женюсь на горилле, но и никогда не увижу мою Фатиму снова. Не то чтобы, конечно, я уже видел ее всю прежде, но я лелеял в душе возможности, таящиеся в этой ручке и этом смехе. Однако я никоим образом не мог себе представить существо столь прекрасное и утонченное, как женщина в этом паланкине, на отвратительном корабле, кишащем обезьянами. И уж, по правде говоря, жалеть об утраченной компании Кинжала и Шрама я тоже не стану.

Так что на этот раз я должен дать обезьяне отрицательный ответ. Я ждал, что скажет она; что это будет — уук или скрии? Как бы то ни было, хотел бы я лучше знать, что я ответил насчет мага.

Обезьяна указала на двух мужчин и паланкин.

— Гиббер? — спросила она.

Гиббер? Что мне сказать на это? Я знал, что два «уук» означают «да», и до сих пор не имел представления о последствиях двух «скрии». Делу не помогало то, что, пока я пытался принять решение, Кинжал и Шрам грозно смотрели в мою сторону. Тем не менее любые два звука могут означать на обезьяньем языке «да». Поэтому я решил, что стоит попробовать что-нибудь совсем иное.

— Хоо хоо, — ответил я.

— Теперь обезьяна и носильщик решили взять с собой придурковатого старика в ярких одеждах. — Малабала запнулся. — Эта обезьяна что, говорит обо мне?

Я испытал огромное облегчение. Явно любые два слова обозначали утвердительный ответ. Быть может, я обрек на гибель Ахмеда, Джафара, торговца Синдбада и Малабалу, но, по крайней мере, моя возлюбленная Фатима будет спасена. Обезьяна махнула рукой в сторону капитана и остальной команды.

— Уук? — снова спросило существо.

Итак, мы опять вернулись к первому вопросу, тому, на который я уже знал ответ. До меня дошло, что, зная, что я говорил с момента появления обезьян, возможно, я сумею исправить то, что натворил. Поскольку, если я отвечу утвердительно и на этот вопрос, может быть, обезьяны решат, что я снова прошу слишком многого, и тогда оставят в покое и всех остальных тоже.

— Уук! — с великим жаром подтвердил я.

— Они решили взять двух больших мужчин и женщину в паланкине тоже, — крайне сухо сообщил Малабала.

— Уук уук! — скомандовала первая обезьяна, и по его приказу на борт корабля вскарабкалась еще пара дюжин этих существ.

— Уук? — ответил я, больше от замешательства, чем от желания общаться.

— Кое-кому действительно повезло, что носильщик решил оставить капитана и команду, — были последние слова Малабалы, прежде чем он поднялся в воздух на руках обезьян.

Я решил? Но я сказал «уук». Я решил, что насчет этого не может быть сомнений. Язык — действительно хитрая штука.

На дальнейшие размышления времени уже не было, поскольку меня тоже подхватили и понесли на плечах с полдюжины обезьян.

У меня появилось предчувствие, что моя свадьба не за горами.

Глава четырнадцатая,

в которой неприятности нашего носильщика перестают углубляться, зато начинают множиться

Я сделал еще одно из слишком часто совершаемых теперь мной открытий.

Эта ситуация с Малабалой и обезьянами была для меня, мягко выражаясь, совершенно исключительной. Тем не менее я извлек из нее очень важный урок. До встречи с Синдбадом Мореходом — неужели это было всего день назад? — я думал, что худшее, что может случиться с человеком, — это оказаться беспомощным перед силами хаоса, уступить неодолимым силам природы, или сверхъестественному, когда судьба твоя всецело от тебя не зависит.

Лишь теперь я понял, как ошибался. На самом деле было нечто худшее, много худшее, чем не иметь представления о том, что случится дальше. И это было — иметь это самое представление, что будет дальше, но только после того, как это уже случилось.

Такова была сама суть переводов Малабалы, оказывавшихся, в соответствии с его заклятием, — истолкованием не сказанного только что, а прозвучавшего некоторое время назад. И заклятие, наложенное на мага, по-видимому, было усложненным до крайности, поскольку оно, похоже, замедляло восприятие речи и обезьян, и людей, так что маг воспринимал ее совершенно по отдельности и этим запутывал меня еще больше. Прежде я боялся магии джинна. Теперь, должен нехотя признать, я еще и восхищался ею.

Таковы были мои мысли, пока обезьяны перетаскивали меня с нашего корабля на свой. Будущее мое сомнений не вызывало. Если планы этих антропоидов на мой счет останутся прежними, то о моем будущем говорить не приходится; и, бросив прощальный взгляд на покинутый нами корабль, я увидел, что капитан и матросы торопливо похватали весла и изо всех сил гребут прочь, так что от них помощи ждать тоже не приходилось. А кроме того, я был в руках той самой судьбы, которую так обожал мой старший тезка.

Однако именно обезьяньи руки опустили меня на палубу другого корабля. Вскоре за мной последовали и остальные, так что ко мне присоединились три моих изначальных спутника, а также маг и два головореза со своим паланкином. Судя по воплям, раздавшимся, когда меня подняли в воздух, я предположил, что Кинжал и Шрам сначала попытались сопротивляться. Вскоре, однако, они сдались, как и остальные, поскольку казалось, что снующим по палубе обезьянам просто нет числа. Так что теперь эти двое присоединились к нам; растрепанные, свирепые, но по сути невредимые.

— Уук, — обратилась первая обезьяна к волосатому собрату в капитанской форме. — Гиббер уук!

— Уук? — переспросил обезьяний капитан, разглядывая меня с некоторым изумлением. — Гиббер гиббер скрии!

Команда антропоидов нашла это чрезвычайно забавным. Но капитан быстро оборвал их веселье, рявкнув что-то, что могло быть только командой.