Клеймо Сэкеттов - Ламур Луис - Страница 8

Обследовав все вокруг и ничего не найдя, я снова поехал на поляну, где когда-то оставил фургон. Я был настороже, в любой момент ожидая появления всадников, и винтовку держал на луке седла. Неизвестно, сколько у меня было врагов, но если меня найдут, за жизнь свою не дам и ломаного гроша.

Сидя у костра, я чувствовал себя бесконечно одиноким. Мое сердце разрывалось от боли при мысли об Энджи. Я долго жил один до того, как встретил ее. Никто бы не мог похвастаться передо мной более верной и преданной женой.

В семье Сэкеттов я был старшим. Когда пришла беда, первым покинул родное гнездо и ушел на войну. Жили мы в Теннесси, на высоких холмах. У нас никогда не было рабства, и мы ни на кого не смотрели свысока. Поэтому, когда началась Гражданская война, я по зову сердца отправился на Север и присоединился к Союзу.

Я сражался за Союз и в его лице за мою страну. А все Сэкетты и их родственники — потомственные бойцы. Мы всегда готовы взять оружие и идти сражаться. Это у нас в крови.

Так я присоединился к Шестой кавалерии в Ойо и прошел с ней до конца войны. После победы отправился на Запад в поисках удачи.

Туда же двинулись Тайрел и Оррин. Они ушли незадолго до конца войны или сразу после нее — искали дом для мамы и нашли его. Тайрел приобрел себе имя благодаря меткой стрельбе, но в мирное время пошел учиться и стал юристом. Оррин тоже изучал право, и его назначили на важную должность, так что теперь он сидел в офисе.

А я вот сидел здесь ни с чем. У нас с Энджи в высоких горах Колорадо были золотые прииски, но добыча золота — дело нелегкое, мы могли работать только два месяца в году. Но что я действительно хотел, так это иметь собственное ранчо. На то золото, что я добыл, купил скот, имущество, и мы направились на Запад, к Тонто-Бэйсин. Теперь по чьей-то злой воле все разрушено, Энджи погибла, а за мной охотились. И не было ни одного друга, который мог бы встать со мной плечом к плечу. Только кольт и винчестер.

В этой стране нас, Сэкеттов, было много. Ландо, Фэлкон, Тайрел, Оррин и еще многие другие — все прекрасные ребята. Члены нашей семьи умели постоять друг за друга, но мы были рассредоточены по огромной территории, рассчитывать на чью-то помощь я не мог.

Загасив костер, я забрался под деревья, где привязал коня, вытянулся на одеялах, закрыл глаза и заснул.

Когда я поднялся и повел лошадь к воде, солнце было уже высоко. Пока варил кофе и жевал вяленое мясо, мой жеребец пасся на маленькой лужайке, где сквозь мерзлую землю пробивалась трава. Меня не оставляло беспокойство, раздражение росло, и я знал, что это такое. Гнев во мне вскипает долго, и какое-то время я могу владеть собой, но это до определенного предела. Когда перейден Рубикон, рыдают даже черти…

В то утро я нашел Энджи.

Совсем рядом с поляной, где когда-то стоял фургон, не более чем в десяти ярдах, мое внимание привлекла трещина в скале. Несколько минут я стоял, разглядывая ее, и в душе зародилось страшное предчувствие. До последней секунды мозг мой никак не хотел смириться с обрушившейся на меня бедой. Я все еще хотел верить, что Энджи жива, что ей как-то удалось спастись и что я найду ее.

Эта трещина ничем не отличалась от остальных. Кусок скалы по каким-то причинам стал отламываться, и трещина глубоко ушла в глубь горы. Расщелину кто-то совсем недавно завалил землей, камнями и сухими ветками. Работа, видно, делалась в жуткой спешке. Все здесь настораживало. Я тронул завал и под обломками и ветками нашел Энджи.

Ее задушили, но она оказала яростное сопротивление. Ее ногти стали темными от засохшей на них крови, а под ними были кусочки кожи. Она дралась и царапалась, отбиваясь от своего мучителя.

Сильный холод сохранил ее тело, но я не мог найти в себе сил смотреть ей в лицо. Через некоторое время, которое показалось мне вечностью, я взял одеяло и завернул ее. Потом поехал вниз, туда, где был костер — там осталась моя лопата. Убийца воспользовался ею, чтобы регулировать огонь, а потом отбросил в сторону и забыл о ней.

Выше на горе я нашел площадку, где было побольше земли, вырыл могилу и похоронил свою жену. Когда все было закончено, я обложил могилу камнями, а потом, взяв свой охотничий нож, сделал грубый крест. Острым концом вырезал на нем слова:

ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ

ЭНДЖИ СЭКЕТТ

УБИТА НЕДАЛЕКО ОТ ЭТОГО МЕСТА

25 АПРЕЛЯ 1877 ГОДА

Теперь, кто бы это ни сделал, мог больше не сомневаться, что я жив. Не те, кто преследует меня и, скорее всего, не знает всей правды, а он, убийца Энджи, теперь узнает об этом.

Проверив оружие, я поехал вниз с горы. Ставки были сделаны. Они будут охотиться за мной, но я тоже буду охотиться за ними, и жалости к ним не будет. Во мне горело неутомимое, болезненное, страстное желание настичь их по кровавым следам. И пусть они узнают — это им бороться не с одинокой беззащитной женщиной.

В те дни в Глоубе было совсем мало настоящих домов — несколько лачуг и палаток рассыпались вдоль берега Пайн-Крик. Но здесь было три салуна. Я подъехал к первому из них, соскочил с седла и предстал перед людьми, уставившимися на меня.

Я был выше большинства мужчин — шесть футов три дюйма. Сапоги еще прибавляют росту. Обычно люди на меня смотрят — такой великан всегда привлекает внимание. Но на этот раз интерес, возможно, вызван чем-то другим.

В баре сидело семь или восемь мужчин. Человек с квадратной челюстью недолго изучал меня, потом поднял свой стакан и, посмотрев на меня поверх него, крикнул:

— Эй, приятель, ты, кажется, пришел сюда не веселиться?

— Мне нужны сведения. Я ищу хозяина того ранчо, люди которого работали в районе Моголлон пару недель назад.

Никто не ответил. Наконец человек, стоявший рядом со мной, сказал:

— А в чем проблема, мистер?

— На владельца этого ранчо работают двое людей, имена которых мне известны — Макон и Дэнсер.

— Послушайся доброго совета, — заговорил коренастый человек, — забирай свою лошадь и проваливай отсюда.

— Я не просил советов.

Смуглый человек усмехнулся, глядя на меня, но это была отнюдь не дружеская усмешка.

— Как, проклятый ты дурак! — воскликнул он. — Макон — самый ловкий стрелок по всей стране.

— Ты назвал меня проклятым дураком?

Он поставил на стол свой стакан.

— Так что же?

Он ждал, что я потянусь к револьверу, но я не мог полагаться на израненную руку и надеяться удержать оружие. Поэтому я просто ударил его.

Мой противник был почти так же высок, как и я, и немного тяжелее — может быть, около двухсот фунтов. Но первый удар имеет большое значение. На это я и рассчитывал. Мой левый кулак влепился ему в зубы, а правый, описав дугу, обрушился на ухо. Ухо треснуло, из него потекла кровь. Рука смуглолицего скользнула к револьверу, но я схватил его за пояс, дернул к себе, а потом резким движением отбросил назад. С глухим треском он стукнулся о стену, но тут же вскочил и ринулся на меня. И снова я дал ему отведать вкус суставов моих пальцев, а потом двумя кулаками ударил в живот. Он согнулся и стал оседать, а я отшвырнул в сторону его револьвер.

— Когда снова захочешь со мной поговорить, — заметил я, — обращайся ко мне «мистер».

Потом подошел к бару и взял виски.

— Почему вы разыскиваете хозяев этого ранчо? — спросил человек с квадратной челюстью.

Человек, которому только что здорово досталось, медленно поднимался с пола. Мне пришлось достать оружие. Долгая стрельба была мне не под силу, но один раз, если понадобится, мой шестизарядник должен послужить. Теперь дуло его смотрело на моего противника.

— Если ты — приятель Макона, — сказал я, — то передай ему, что он меня не убил. Но в следующий раз я надеюсь посмотреть ему прямо в лицо.

Человек с квадратной челюстью взглянул на меня холодным, твердым взглядом.

— Вы хотите сказать, что Сонора Макон выстрелил вам в спину?

Левой рукой я сдвинул шляпу. Теперь все могли видеть бледный шрам от пули, еще свежий, вокруг которого военный врач выбрил волосы.