Киллоу - Ламур Луис - Страница 18

— Помнишь стычку Тэпа с Уэббом Холтом? Если Айра был с ними с самого начала, то понятно, почему они появились так неожиданно. Айра их предупредил.

— Я займусь им, — холодно сказал Майло. — Он мой.

— Тогда тебе придется найти его до того, как это сделаю я, — сказал Зено. — Он мне никогда не нравился.

От нашей команды осталась жалкая горстка: Тим Фоули, Зено Йерли и я. И еще три женщины и пятеро детей.

Мальчишкам Тима было четырнадцать и десять лет. Старшей дочери Эммы Старк исполнилось тринадцать, мальчику было девять, а второй — совсем малыш.

— Первым делом, — сказал я, — нам надо перебраться в пещеру. Женщины с детьми будут прятаться там, пока мы ищем лошадей. Вряд ли угнали всех, надо посмотреть в округе. Некоторые лошади могут сами вернуться в лагерь.

Мы взяли из фургонов все, что могли, включая кухонные принадлежности, оставшуюся еду и оружие с патронами.

Мы с Зено, каждый с лассо, двинулись в одну сторону. Майло с Тимом — в другую. К несчастью, гроза уничтожила все следы, однако мы договорились, что если не найдем лошадей в радиусе нескольких миль, то возвращаемся обратно.

Мы поднялись на пологий, скользкий от грязи склон широкого и низкого холма. Здесь росли редкие кусты опунций, сорняки и меските. Вдалеке что-то виднелось: то ли лошадь, то ли бычок — с такого расстояния нельзя было разобрать.

— Вот еще один! — показал пальцем Зено. — Пошли!

Мы зашагали по направлению к животному, и, пройдя всего полмили, я узнал старого знакомого — большого пятнистого быка, который вел стадо.

— Ты когда-нибудь ездил верхом на быке, Дэн?

— Когда был малышом, конечно ездил. Но, по-моему, на этом пятнистом никто не усидит.

— Может быть, — сказал Зено, оценивающе поглядывая на быка. — В последнее время он вел себя вполне дружелюбно. Словно работал с нами в одной команде. Пошли поймаем его.

Мы двинулись к нему, и скоро он нас заметил. Его огромная голова поднялась — рога были футов восемь от основания до кончика — и бык пошел на нас, чуть опуская рога, будто готовясь напасть. Пеший человек — легкая мишень для быков, на конных они нападают редко.

Он приблизился к нам, я заговорил с ним, и бык, подняв голову, стал наблюдать за нами большими круглыми глазами. Повернувшись к нему боком, я направился к другому животному.

— Пошли, приятель, — позвал я. — Мы ведь в одной команде.

И знаете что? Этот огромный старый бык действительно пошел следом, как большая собака на поводке: останавливались мы — останавливался и он, мы шли вперед — и он за нами.

— Можно попробовать нагрузить его провизией, — сказал я. — Если получится, нам меньше придется нести.

— Попытаемся.

А затем нам действительно повезло.

Обогнув заросли меските, мы увидели моего мышастого. Вместе с ним в небольшой ложбине стояли еще две лошади из запасных — гнедая и пятнистая.

Я позвал мышастого, но он отбежал. Тогда я вытряхнул лассо, и когда он зарысил по кругу, качая головой, накинул ему петлю. Как только она упала мышастому на шею, он остановился, и мне даже показалось, что конь был рад, ведь лошади и собаки любят находиться рядом с человеком.

Из полос свиной кожи я соорудил подобие уздечки, забрался на мышастого и поймал пятнистую кобылу. Зено сел на нее, одев уздечку, которую я снял с убитой лошади Бада Колдуэлла. С третьей пришлось повозиться — она никак не подпускала к себе, но в то же время не хотела покидать людей и, когда мы повернули назад, пошла рядом с нами, и скоро Зено уже накинул на нее лассо.

Фоули с Доджем вернулись с пустыми руками. Однако они видели совсем свежие следы лошадей и скота, оставленные уже после дождя.

Ночь мы провели в пещере, приготовив скромный ужин из солонины с бобами. На рассвете похоронили отца и остальных в общей могиле и тронулись в путь. Дети и женщины по очереди ехали верхом, а старый пятнистый бык, ко всеобщему удивлению, позволил нагрузить себя поклажей. Дело, наверное, в том, что он привык к людям, к тому же Кончита и ребятишки все время подкармливали его сухарями и кукурузой, подслащенной патокой.

Ни Зебони Ламберт, ни Джим Пур, ни семья Сэнди так и не объявились. Последний раз я видел Зеба, когда он запрыгнул на лошадь индейца и ускакал в темноту. Может быть, их взяли в плен, а может быть, им удалось уйти. Во всяком случае, мы не нашли их тела.

К ночи мы подошли к излучине ручья Делавэр. Здесь, в ложбине когда-то располагался большой лагерь: вокруг было раскидано много дров и даже стоял поломанный фургон с двумя снятыми колесами.

Трава здесь была прекрасная, мы не видели такую уже несколько недель, а по краям ложбины поднимались густые заросли меските.

Незадолго до захода солнца Зено убил антилопу, и мы впервые после стоянки у Пекоса хорошо поели.

Поскольку все знали, что с команчерос не покончено, мы поочередно дежурили. Наступила полночь, когда я услышал приближающуюся лошадь. Она шла ровной рысью, но где-то недалеко встала. Мой мышастый заржал, она ответила и подошла. Это была вороная Кончиты.

Я разбудил Кончиту и рассказал ей, в чем дело. Она позвала лошадь, и та подошла к ней, тычась мордой в ладонь, словно требуя хлеба, сахара или другого лакомства. На ней было высокое испанское седло и уздечка. В чехле лежала хорошая винтовка, а седельные сумки были заполнены доверху.

Кончита открыла их. Там лежали маленькие упаковки патронов и замшевый мешочек с золотыми монетами.

Она отдала их мне.

— Пригодятся.

О Мигеле не было сказано ни слова, но по ее напряженному лицу и выражению глаз я понял, что она сдерживается, чтобы не зарыдать. Тела Мигеля не нашли, и никто не видел его после того, как началась стрельба.

— На этой лошади не ездил ни один мужчина, — объяснила Кончита. — Она подчинилась чужому, но ждала удобного случая, чтобы его сбросить.

Пока мы шли на запад, облака исчезли, опять засияло солнце. Началась жара, и трава снова стала жухлой и редкой. Индейцев не было.

На третий день нам попался вол, очевидно брошенный давним караваном фургонов и разжиревший на вольном выпасе. Мы его убили, разделали и той же ночью ужинали отличной говядиной, да еще много навялили над костром в запас.

Вдали уже виднелась вершина горы Гвадалупе.

Как ни странно, но мы шли быстрее, чем когда гнали стадо. На следующий день после того, как в лагерь пришла лошадь Кончиты, мы сделали шестнадцать миль, но ночевка была краткой.

Наш маленький караван тронулся в путь перед рассветом, впереди шли мы с Зено, посередине — кто в седле, кто пешком — женщины с детьми, а замыкали его Фоули с Майло Доджем.

Волны нагретого жаркого воздуха размывали даль, на выжженной земле время от времени закручивались крохотные смерчи. Везде, где мы шли, от недавних дождевых луж остались лишь высохшие, потрескавшиеся пятна, земля в них постепенно превращалась в пыль. Наши фляги почти опустели, из еды остались только куски вяленого мяса.

Почва здесь была твердой и каменистой с вкраплениями известняка. На западе высился пик Гвадалупе. После захода солнца мы сделали привал в небольшой долине с хорошей травой. Там росли несколько деревьев и протекали три ручья: один с сильным запахом серы, второй — щелочной, а третий — с холодной, чистой и вкусной водой.

Фоули помог жене сойти с седла, и на секунду, рука к руке, она прислонилась к нему. Ее здоровый цвет лица сменился краснотой загара, но под ней угадывалась бледность. Он осторожно подвел ее под дерево и усадил.

Дети разбежались собирать хворост для костра, а Зено отвел лошадей под прикрытие деревьев.

К нам с Зено подошел Тим Фоули.

— Моя жена слишком устала, Дэн. Если у нас не будет нормальной еды и отдыха, боюсь, она долго не протянет.

— Ты и сам осунулся, Тим, — сказал я, — но ты прав. Кажется, пора раздобыть мяса.

— Это земля апачей, — сказал Майло Додж, — так что будь осторожен.

Договорились, что на охоту поеду я один, а остальные будут стеречь лагерь. Старшему сыну Фоули тоже дали винтовку, потому что ему исполнилось четырнадцать, он уже был почти взрослым.