Галлоуэй, мой брат - Ламур Луис - Страница 35

— Холодное, — сказал он. — Приятно после драки и перед дальним путем.

Бак взглянул на него.

— Можешь не вдалбливать это мне в мозги, — сказал он. — Надо было мне послушать Рокера…

Снаружи, на улице, было жарко. Ник Шэдоу стоял перед платной конюшней, укрывшись от посторонних взглядов. Галлоуэй поместился в проеме двери, держась в тени, чтобы лучше видеть. Шум драки в салуне прекратился.

— Кто-то победил, — сказал Шэдоу, — а кто-то проиграл.

Из лавки вышел Пармали.

— Полагаю, все кончено, — сказал он.

— Не совсем, — сказал Олли Хаммер, — не совсем.

— Почему же нет? — поинтересовался Пармали. — Там внутри все закончилось. Если победили ваши люди, они выйдут сюда, на улицу, искать остальных наших.

— А как насчет вашей компании? Они что, не выйдут? Пармали улыбнулся.

— Они знают, что мы тут справимся, — сказал он спокойно.

— Мы? Ты, пижон такой? Оставь это дело Шэдоу, или своему двоюродному братцу, или кем там он тебе приходится.

— Троюродным, я полагаю. О, они прекрасно могут с этим справиться, Хаммер, но если вы предпочитаете меня, то я к вашим услугам. Можете вытаскивать свой револьвер, когда вам будет угодно.

— Вот это разговор джентльмена, — сказал Олли Хаммер. — «Вытаскивайте, когда вам будет угодно», — передразнил он. — Уж конечно я…

Его рука молнией метнулась к револьверу.

Револьвер Пармали оказался на мгновение быстрее, его выстрел раздробил правую руку Олли, и револьвер выскользнул из нее на землю.

— И чтобы показать вам, что это было не случайно… — сказал Пармали и выстрелил снова. Пуля ударила в рукоятку револьвера, валяющегося в пыли. — Мне просто не хочется слишком взвинчивать счет, Хаммер, — сказал Пармали. — Я скотовод, а не ганфайтер.

— Ничего, еще не вечер, — сказал Олли Хаммер. — Хадди пока что там, на горе. И когда он свою работу кончит, ни одного Сакетта не останется. А кроме него, есть еще Рокер…

Пармали сунул револьвер обратно в кобуру и перешел через дорогу к Галлоуэю.

— А в самом деле, как с этим быть? Не подняться ли нам наверх, на помощь Флэгану?

— Флэган не нуждается в помощи. К тому же отлично знает, что он на горе один. Он будет стрелять во все, что шевельнется. И если мы полезем наверх, то просто усложним ему дело. Пусть заканчивает в одиночку.

Он подтянул брюки.

— Поехали-ка все домой. Нам еще надо кое-какие ограды поставить. А скоро придется устроить «постройку амбара», а после нужно будет срубить себе дом.

— Галлоуэй показал в сторону гор. — Я хочу выходить по утрам, глядеть на эти горы и знать, что ничего не может случиться слишком уж плохого, пока есть на свете такая красота. Мой папаша любил говаривать, что когда гниение и разврат приходят в грады человека, его все еще ждут пустыни и горы. Города созданы для денег, но высокие горы — чисто для души.

Я рассчитываю прожить свою жизнь именно здесь, где я могу слышать, как бежит вода, и видеть, как листья осин становятся золотыми осенью и снова зеленеют весной. Я хочу, проснувшись утром, видеть, как мой собственный скот кормится на лугу, и слышать, как лошади переступают с ноги на ногу в своих стойлах. У меня в жизни не много было возможностей учиться по книжкам, но все здесь — вроде книжки, которую может читать каждый, кто молча постоит на месте. Это — края Ла-Платы, и я пришел домой.

Глава 18

Ветер выводил свою прерывистую песню среди застывших на страже деревьев. Ниже разбросанных передовых постов теснились темные, батальоны сосен, как вражеская армия, готовая выступить против меня, и где-то у нижней кромки этой черной полосы лежал человек с винтовкой, которая уже меня подстрелила, и с пулей, которой он собирался добить меня.

Верн Хадди уже попробовал крови, ее вкус не остыл у него на губах, и его терзала жадная жажда — ему хотелось еще крови… а я лежал, и тело мое было разорвано его пулей и вздрагивало при каждом вдохе, куртка где-то потерялась, надвигалась ночь — а я лежал и ждал, пока он двинется.

Одно было хорошо — что он не знал точно, где я. Его пуля достала меня почти час назад, когда я пытался нырнуть в укрытие, но после того я извивался червяком, карабкался и сумел все же отползти немного в сторону.

Под камнем возле меня еще оставалось немного замерзшего снега, и я наскреб горсточку. Снег таял во рту, и я чувствовал восхитительную прохладу, когда талая вода стекала в горло и оживляла внутренности.

Я вытаскивал из-под себя камни и складывал их вокруг стеночкой, чтобы хоть немного защититься от холодного ветра и от пуль Верна Хадди. Слабость одолевала меня, в течение двух часов перед ударом пули меня гонял и подлавливал на каждом повороте человек, который мог иметь степень магистра в своем ремесле и который знал теперь, что я нахожусь где-то на границе лесного покрова и что податься мне больше некуда. В душе он, конечно, не сомневался, что вот-вот закончит дело.

Это была моя последняя позиция. Что бы ни случилось, случится оно вот на этом самом месте. Так я говорил себе, так я и думал. Я не могу отступить назад, потому что там открытое место и даже ночью света будет достаточно, чтобы разглядеть меня на этом бело-сером пространстве.

Я заткнул мхом дырку от пули и теперь ждал, пока он придет меня прикончить. Если он появится до того, как я потеряю сознание, то, может быть, я смогу достать его, а если позже — тут уж он, конечно, меня достанет…

Темнело. Внизу, в долинах, было уже совсем темно, и люди садились за стол, чтобы съесть горячий ужин в тепле и уюте. Там, внизу, Мег Росситер готовила ужин для своего папы или помогала ему, а мои братья и все остальные наши возле лагерного костра гадали, наверно, где я сейчас.

Я вытянул свое длинное тело поудобнее и ждал. Он не знал, где я, а я не знал, где он, а нам обоим это надо было знать. Я зарылся поглубже в гравий, но все равно дрожал от холода. Год клонится к концу, и здесь, на высоте двенадцать тысяч футов, ночью могут быть заморозки.

Это была не та гора, что в прошлый вечер, мы оба ее не знали. Она называлась не то Попугай, не то Сойди-С-Ума — обе эти горы стояли рядом, а я не знал, на какой из них мы находимся. Еще не разобрался как следует в местной географии.

Я вытащил из мешочка ломтик вяленого мяса и начал жевать потихоньку. Этот мешочек у меня был маленький и почти пустой — в нем едва хватало места на несколько кусков хлеба и мяса, так, лишь бы человеку перебиться денек.

Я потерял много крови, да и шок после ранения был силен. Кажется, пуля ударила в верхнюю часть бедренной кости — я от этого удара свалился на землю, и нога онемела; но пуля, отскочив от кости, зарылась в мясо и оставила глубокую дырку.

Даже если Хадди не доберется до моей шкуры, мне потребуется много счастья, чтоб протянуть эту ночь. Непрекращающееся кровотечение и ночные заморозки меня прикончат.

Внезапно что-то шевельнулось, я отпустил винтовку и схватился за револьвер. Как он смог подобраться так близко?!

Послышался тихий скулеж… этот проклятый волк. И как только он сумел забраться за мной следом на такую высоту? Впрочем, почему бы и нет? Он, кажется, выслеживал меня. Я ведь знаю, какие странные штуки могут иногда выделывать дикие звери. Мне рассказывали как-то про пантеру, которая две мили шла за мальчиком через темный лес, в двух шагах буквально, а мальчик всю дорогу с ней разговаривал — думал, это его собака. А потом он постучал в дом, и когда ему открыли, все увидели, что это пантера… а она сиганула в кусты.

Я вынул из мешка маленький кусочек мяса и тихонько позвал:

— Сюда иди, парень!

И кинул ему.

Жадные челюсти схватили мясо на лету, я слышал, как он жует. Я заговорил с ним тихим шепотом, начал подзывать к себе. Он долго выдерживал характер, а потом приблизился, переполз на брюхе через мою насыпь, как будто знал, что надо от кого-то прятаться, а потом замер, ожидая, пока я с ним снова заговорю. И вдруг подполз ближе.