Джубал Сэкетт - Ламур Луис - Страница 4

Кеокотаа посмотрел на меня сквозь огонь костра:

— Ты — сын Барн-а-баса. Я — кикапу. Мы пойдем вместе.

Так оно и случилось.

Глава 3

Высокие деревья стояли голые и черные, но на их ветвях уже появилась легкая, нежная весенняя зелень. Почки вот-вот готовы были распуститься. Я пошел к реке напиться и спугнул крупного окуня, фунтов на двадцать по крайней мере. Он уплыл, потревоженный моим присутствием. Ниже по течению олень поднял голову от воды, и прозрачные капли упали с его морды. Он равнодушно взглянул на меня и удалился, очевидно ничуть не обеспокоенный нашей встречей.

С наступлением утра дым от костра смешался с поднимавшимся от земли туманом, и мы не слышали никаких звуков, кроме слабого потрескивания огня и тихого шипения влажных веток. Какое-то движение в зарослях дикого клевера заставило нас обернуться. Что-то огромное, темное, устрашающее двинулось к нам по луговой траве, медленно проявляясь из тумана.

Чудовище остановилось, почуяв запах костра, и уставилось на нас. Теперь и мы разглядели, что перед нами стоит крупный рогатый бизон. Его голову, грудь и загривок покрывала густая шерсть, на которой сверкали капли утренней росы. Вокруг него клубился туман, и он изучал нас маленькими черными глазками, почти скрытыми шерстью.

Бизон находился всего ярдах в пятнадцати, за ним виднелись другие.

Так и не поняв, что мы из себя представляем, бык опустил голову и стал рыть копытом землю.

— Мясо, — указал Кеокотаа, — много мяса.

Я достал пистолет, прицелился в точку на груди бизона около его левой передней ноги и нажал на спуск. Пистолет подпрыгнул от выстрела, я положил его на землю рядом с собой и взял второй, но стрелять пока не стал.

Огромный бизон продолжал стоять, глядя на нас, потом ноги его медленно подкосились, зверь рухнул на колени, затем опрокинулся и вытянулся на земле.

Остальные животные явно не понимали, что произошло. Звук выстрела не встревожил их, поскольку они не имели представления об огнестрельном оружии и могли принять грохот выстрела за раскат грома.

Один молодой бычок подошел и понюхал лежавшего вожака. Запах крови ему совсем не понравился. Тогда мы встали и направились к ним. Молодой бычок опустил голову, однако при нашем приближении повернул назад, стадо потянулось через луговину.

Взглянув на Кеокотаа, я не заметил на его лице признаков удивления. Слышал ли он раньше выстрелы из огнестрельного оружия, видел ли его? Позже я узнал, что и не видел, и не слышал, но он был кикапу и ничему не удивлялся.

Специальными ножами мы начали свежевать тушу, каждый делал это по-своему, но вместе получилось неплохо: шкуру сняли, выбрали лучшие куски мяса. Поправив наш костер и сделав приспособление для сушки мяса, мы нарезали на полоски вырезанные куски и повесили их коптить. Затем растянули шкуру, чтобы оскоблить и высушить ее.

Никто в наше время не имел такого прекрасного вооружения, как я. На охоте я обычно использовал большой английский лук, стрельбе из которого нас обучал отец, и, надо сказать, добился неплохих результатов. Кроме того, я носил острый как бритва нож с двенадцатидюймовым лезвием. Но моя истинная сила, которую я намеревался демонстрировать только в случае крайней необходимости, заключалась в двух длинноствольных пистолетах, которые отец добыл на пиратском судне. Очевидно, к пиратам пистолеты попали в качестве трофеев, а делались, скорее всего, на заказ для какого-то важного лорда.

Их украшали хорошо пригнанные рукоятки из резного орехового дерева, искусно украшенные резьбой и золотыми фигурками. Стреляющий механизм представлял собой шедевр конструкторской мысли. Как рассказывал отец, его изготовил некий Фернандо, незаконнорожденный сын главы семейства оружейников Коминаццо, проживавшего в Бресции. Когда эта известная семья попала в немилость и ее схватили инквизиторы, Фернандо сбежал во Флоренцию, захватив с собой только свои инструменты.

Страстно мечтая найти для себя подходящее место, он тайно трудился над созданием двух пистолетов. Пороховой заряд и пуля размещались в трубчатом магазине в рукоятке. Канал ствола закрывался вращающимся затвором, в котором создатель вырезал две камеры. Чтобы зарядить пистолет, стоило только направить дуло вниз и повернуть рычаг, находившийся на боковой стороне оружия. Таким образом пуля и мерка пороха падали в одну камеру, камера запиралась, происходило воспламенение и производился выстрел.

Пистолет позволял сделать двенадцать выстрелов без перезарядки. Фернандо принес законченные и отделанные пистолеты Лоренцони, и тот взял его на работу. Гораздо позже такие образцы стал изготавливать и Лоренцони.

Барнабас никогда не пользовался этими пистолетами, так как его смущал слишком сложный механизм. Когда мне разрешили осмотреть оружие, я понял, что смогу надлежащим образом обращаться с ним. Пистолеты были и красивы, и смертоносны, но, путешествуя, я предпочитал беречь боеприпасы и пользовался луком, а их носил в специальных чехлах.

Мой отец вырос с луком в руках, который является самым эффективным оружием для охоты на болотную птицу и дичь… Подрастая, мы, мальчики, соревновались в стрельбе из лука по мишеням, часто с неправдоподобно большого расстояния.

Пока я не убил бизона, Кеокотаа видел только чехлы, в которых лежали мои пистолеты. О существовании огнестрельного оружия он знал от французов, с которыми встречался в стране, расположенной в долине реки Иллинойс. Мне пришло в голову убедить его, что мое оружие однозарядно.

Кеокотаа еще не стал моим другом. Мы оставались просто попутчиками. И в любой момент он мог изменить решение и попытаться убить меня. Правила поведения, которых европейцам полагалось придерживаться в общении друг с другом, — результат развития нашей культуры. Индеец, к какому бы племени он ни принадлежал, выходец из иной среды, в которой отсутствовали подобные нашим этические понятия. Он имел свои собственные представления, и на большинстве индейских языков слова «незнакомец» и «враг» означали одно и то же. Его долго учили, что самый лучший способ поведения — внезапное нападение, и то, что нам могло бы показаться подлейшим предательством, он считал вполне логичным.

Мой отец достаточно долго общался с индейцами, но доверял немногим, и немногие доверяли ему. Так складывались их отношения. Чтобы индейцы и европейцы пришли к взаимопониманию, если это вообще возможно, потребовались бы годы. То, в чем белые видели милосердие, индейцы сочли бы слабостью. Если чужак случайно проникал в индейскую деревню, то его не трогали, пока он находился в ее пределах, дабы не нарушить мир в своем жилище. Но стоило бедняге выйти за пределы поселения, его могли тут же прикончить совершенно безнаказанно. Обычно так и случалось, хотя доходили слухи и о других вариантах.

Кеокотаа мог идти со мной много дней, а затем, когда я перестану интересовать его, убить меня и продолжить свой путь в одиночку, не думая больше обо мне. Того же он ожидал и от меня.

Мне все время предстояло быть начеку и в любой момент ждать нападения без всякого предупреждения.

Мы имели шанс стать друзьями, но нескоро, если вообще этот шанс был. Пока что и я, и он держались настороже.

По дороге к Великой реке я спрятал каноэ, сделанное из березовой коры, которым пользовался в своем предыдущем путешествии, и теперь мы шли туда не спеша, изучая землю, которую топтали.

Меня интересовал друживший с кикапу, и я хотел разузнать о нем побольше. Откуда он? Пленник французов? Подобран в море или где-то на берегу? Кто он, чем занимался?

К этому времени я уже понял, что на прямые вопросы Кеокотаа не отвечает.

На уступе невысокого холма мы остановились, чтобы осмотреться. Наперерез нам шел олень.

Кеокотаа огляделся, потом обернулся ко мне:

— Кто-то идет.

Я не увидел ничего, но сознавал, что не следует показывать ему это. Мои возможности и способности должны соответствовать его. Демонстрировать свое превосходство выглядело неумно, да и представляло опасность. Лучше, если ему не будет известно, сколько я знаю и что могу.