Южная звезда (с иллюстрациями) - Верн Жюль Габриэль - Страница 21

На следующее утро Сиприен вышел из дому и, погруженный в свои мысли, обходил разные участки рудника. Порой он ловил на себе отнюдь не доброжелательные взгляды. И если не обращал на них внимания, то просто потому, что забыл о тех последствиях своего открытия, которые раскрыл ему накануне Джон Уоткинс, а именно — об опасности более или менее скорого разорения концессионеров Грикваленда и их концессий. Между тем в этом полудиком краю недоброжелательный взгляд, направленный на вас, уже является серьезным поводом для беспокойства. Разумеется, рудокопы прекрасно понимали, что стоит производству искусственных алмазов стать промышленным, как тотчас они, да и все миллионы людей, забившиеся в недра копей Бразилии и Южной Африки, будут обречены на неизбежную гибель.

А в это самое время сам владелец алмазных копей Джон Уоткинс размышлял вот о чем.

Ясно, что Аннибал Панталаччи и другие старатели с раздражением отнесутся к открытию Сиприена, ибо для них оно представляет опасную конкуренцию, сам он, как хозяин фермы, тоже оказывается в невыгодном положении. Без сомнения, если из-за падения стоимости драгоценных камней алмазные месторождения окажутся заброшены, если шахтерское население в конце концов покинет просторы Грикваленда, то стоимость его фермы весьма заметно понизится, ибо продукты уже некому будет сбывать, за отсутствием жильцов упадет спрос и на его лачуги. Так что, возможно, в один прекрасный день ему придется оставить неприбыльный край. «Ладно,— говорил себе Джон Уоткинс,— пока до этого дойдет, много воды утечет! До массового производства искусственных алмазов пока еще далеко — при всех выдумках месье Мэрэ! Да и многое тут зависело небось от чистой случайности! Впрочем, случайность или нет, но он получил камень огромной ценности, и если по ценам природных алмазов стоимость его миллионов пятьдесят, то, пусть даже искусственный, он может стоить еще дороже! Да! Этого молодого человека надо удержать любой ценой! Хотя бы на какое-то время помешать ему кричать со всех крыш о его великом открытии! Камень должен насовсем остаться в семье Уоткинсов, а если и уйдет из нее, то лишь ценой приличного количества миллионов! А насчет того, чтобы удержать его создателя, то это, право, и вовсе уж просто,— даже не беря на себя серьезных обязательств! Алиса при мне, и с ее помощью я, конечно, смогу задержать отъезд Мэрэ в Европу! Да!… пусть даже пришлось бы пообещать мою дочь ему в жены!… и даже отдать!

В конце концов у Алисы нет основания жаловаться! Молодой ученый сумасброд — парень что надо! Он любит ее, и, сдается мне, она никак не бесчувственна к его вниманию. Разве не благородно — соединить сердца, созданные друг для друга?… Или хотя бы дать им надежду на такой союз, пока дело полностью не прояснится?… Так вот, именем святого Джона, моего покровителя,— к черту Аннибала Панталаччи и его приятелей, пусть будет каждый за себя… даже в краю Грикваленд!»

Так рассуждал Джон Уоткинс, добиваясь идеального баланса интересов. И наконец достиг равновесия меж будущим своей дочери и простым куском кристаллизованного углерода. Теперь, при мысли, что обе чаши весов находятся на одной горизонтальной линии, он чувствовал себя счастливым. Главное, полагал мистер Уоткинс,— это не торопить событий и позволить делам идти своим чередом, ибо он предугадал уже тот путь, по которому они пойдут.

Прежде всего важно было увидеться с жильцом, что было нетрудно, ибо молодой инженер каждый день приходил на ферму. Но хотелось еще раз увидеть алмаз, приобретший в его мечтаниях сказочные размеры. Поэтому мистер Уоткинс отправился к Сиприену, который как раз вернулся домой к обеду.

— Ну что, мой юный друг,— добродушно обратился фермер к Сиприену,— как вы провели ночь… первую после вашего великого открытия?

— Да хорошо, мистер Уоткинс, очень хорошо! — холодно ответствовал молодой человек.

— Как? Вы смогли заснуть?

— Как обычно!

— И все эти миллионы, что вылезли из той печки, не нарушили вашего сна?

— Никоим образом,— ответил Сиприен.— Поймите же, мистер Уоткинс, такой алмаз мог бы стоить миллионы лишь при условии, что он — произведение природы, а не дело рук химика…

— Конечно!… Конечно, месье Сиприен! Но вы уверены, что сможете изготовить и второй… а потом еще и еще?… Вы могли бы за это поручиться?

Сиприен колебался, он знал, сколько неудач может сопровождать эксперименты такого рода.

— Вот видите! — продолжал Джон Уоткинс.— Не поручились бы! Стало быть, вплоть до следующей попытки и новой удачи ваш алмаз представляет огромную ценность! А раз так, то к чему всем объявлять, что он искусственный?

— Повторяю вам, я не могу скрывать научный секрет такой важности!

— Да знаю, знаю! — перебил Джон Уоткинс, делая молодому человеку знак помолчать, словно его могли услышать с улицы.— Да, конечно!… Об этом мы еще поговорим! Но не принимайте во внимание Панталаччи и прочих. Они о вашем открытии не проронят ни слова, поскольку в их интересах о нем помалкивать. Поверьте мне… надо повременить! И главное — имейте в виду, что мы оба — моя дочь и я — очень рады вашему успеху… Да! Очень рады! Однако нельзя ли мне еще разок взглянуть на этот замечательный алмаз? Вы мне позволите?

— Но у меня его уже нет! — ответил Сиприен.

— Вы отправили камень во Францию? — воскликнул мистер Уоткинс, подавленный новостью.

— Нет… еще нет! Пока он не обработан, нельзя судить о его качестве. Успокойтесь!

— А кому же вы его передали? Ради всех святых — кому?

— Я дал отшлифовать его Якобусу Вандергаарту, но не знаю, куда он его унес.

— Вы доверили такой алмаз старому сумасброду? — вскричал Джон Уоткинс вне себя от ярости.— Но это же безумие, месье! Просто безумие!

— Ба! — ответил Сиприен.— А что, по-вашему, Якобус или кто другой может сделать с алмазом, который для людей, не знающих о его происхождении, стоит по меньшей мере пятьдесят миллионов? Думаете, его можно продать и чтоб это осталось в тайне?

Казалось, этот аргумент мистера Уоткинса убедил. От алмаза такой стоимости отделаться было бы, разумеется, не так легко. И все-таки фермер чувствовал беспокойство, он много бы, да… много бы отдал, чтобы неосторожный Сиприен не доверил камень старому гранильщику… или, но крайней мере, чтобы старый гранильщик вместе с драгоценным камнем уже вернулся в Грикваленд!

Однако Якобус Вандергаарт выговорил себе месяц, и при всем, нетерпении Джону Уоткинсу оставалось только ждать. Нечего и говорить, что в последующие дни его обычные сотрапезники Аннибал Панталаччи, герр Фридель и еврей Натан не упускали случая как-нибудь съязвить в адрес шлифовщика.

— Да и зачем бы ему возвращаться в Грикваленд,— рассуждал Фридель,— ведь ему так легко присвоить этот алмаз: он ничем не выдает своего искусственного происхождения.

— А затем, что ему все равно не найти покупателя! — отвечал мистер Уоткинс, повторяя аргумент молодого инженера, хотя теперь он уже и не приносил успокоения.

— Хорош довод! — возражал Натан.

— Да, довод хорош! — подхватывал Аннибал Панталаччи.— И поверьте, в настоящий момент старый крокодил уже далеко! Нет ничего проще, а уж для него особенно, взять да извратить природу этого камня, сделав неузнаваемым! Вы ведь даже не знаете, какого он цвета! Кто может помешать ему разрезать его на четыре или шесть частей и путем дальнейшего расщепления сделать из него несколько алмазов все еще внушительной величины?

Эти рассуждения тревожили душу мистера Уоткинса, который начинал думать, что Якобус Вандергаарт и впрямь уже не объявится. Один лишь Сиприен твердо верил в порядочность старого гранильщика и во всеуслышание утверждал, что в условленный день он непременно вернется. И он оказался прав.

Якобус Вандергаарт вернулся на сорок восемь часов раньше срока. Таково было его прилежание и усердие, что он сумел отшлифовать алмаз за двадцать семь дней. Мастер возвратился среди ночи, чтоб успеть обработать камень на точильном круге, тем завершив его шлифовку, и утром двадцать восьмого дня старик предстал перед Сиприеном.