Южная звезда (с иллюстрациями) - Верн Жюль Габриэль - Страница 11

Сиприен слушал молча, не высказывая ни одобрения, ни возражений.

— Хотите, я расскажу вам, как они поступили со мной, человеком, сидящим перед вами? — со все большей горячностью продолжал Якобус Вандергаарт.— Выслушайте меня и после скажете, возможны ли на сей счет два мнения!

И когда Сиприен Мэрэ заверил старика, что ничто не доставило бы ему большего удовольствия, тот продолжал:

— Я родился в Амстердаме в тысяча восемьсот шестом году, во время путешествия, которое совершали мои родители. Позднее я вернулся туда, чтобы выучиться ремеслу, однако все мое детство прошло в Капе, куда наша семья эмигрировала лет пятьдесят назад. Мы были голландцами, но Великобритания завладела этой колонией,— временно! — как она утверждала. Только Джон Булль[41] никогда не отдаст того, что однажды захватил, и в тысяча восемьсот пятнадцатом году, на Европейском конгрессе нас торжественно объявили подданными Соединенного Королевства. И вот я спрашиваю вас, какое было дело Европе до африканских провинций?

Мы стали подданными Англии, хотя вовсе не желали ими быть, месье Мэрэ! Тогда, полагая, что в Африке достанет места и нам, чтобы обрести родину, которая стала бы действительно нашей — и только нашей!— мы оставили Капскую колонию и углубились в земли все еще дикие, которые окружали колонию с севера. Нас называли «бурами», то есть крестьянами, или еще «фоортреккерс», что значит первопроходцы.

И вот, едва мы подняли эти новые земли, едва успели ценой огромного труда наладить там приличную жизнь, как британское правительство объявило эти территории своими,— под предлогом, что мы — английские подданные!

Тогда-то и свершился наш великий исход. Это произошло в тысяча восемьсот тридцать третьем году. Мы вновь эмигрировали целыми поселениями. Погрузив в фургоны, запряженные быками, нашу мебель, орудия и зерно, мы еще дальше углубились в пустыню. В то время территория Наталь была почти полностью опустошена. Кровавый завоеватель, носивший имя Чака, настоящий чернокожий Атилла[42] зулусского племени[43], уничтожил там с тысяча восемьсот двенадцатого по тысяча восемьсот двадцать восьмой год более миллиона человек. Его преемник Дингаан тоже не отличался гуманностью. Именно этот король-дикарь и позволил нам поселиться в краю, где нынче высятся такие города, как Дурбан и Порт-Наталь. Однако Дингаан, давая нам разрешение, имел заднюю мысль — напасть на нас, как только мы обживемся. Вот почему каждый из нас вооружился и был готов к сопротивлению, и лишь благодаря чудесам доблести, проявленным в более чем ста сражениях, когда бок о бок с нами бились женщины и даже дети, нам удалось сохранить за собой земли, орошенные нашим потом и кровью.

Между тем, едва нам удалось окончательно восторжествовать над черным деспотом и сокрушить его могущество, как правитель Капской колонии направил колонну британских войск с заданием, во имя Ее Величества Королевы Англии, захватить территорию Наталь!… Как вы видите, мы по-прежнему оставались английскими подданными! Происходило это в тысяча восемьсот сорок втором году. Другие эмигранты из наших соотечественников точно так же завоевали Трансвааль и уничтожили на реке Оранжевой власть тирана Мозелекатце. У них тоже путем простого постановления была изъята их новая родина, оплаченная ценой тяжких страданий!

Я опускаю детали. Борьба эта длилась двадцать лет. Мы уходили все дальше, и все время Великобритания своей хищной рукой дотягивалась до нас, своих крепостных, закрепленных за ее землей, даже после того, как они ее покидали! Наконец, после бесконечных мучений и кровавых битв, нам удалось добиться признания нашей независимости в Свободном Оранжевом государстве. Указ, подписанный королевой Викторией восьмого апреля тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года, гарантировал нам свободное владение нашими землями и право управлять собой на свой лад. Мы объявили свое государство республикой. Основанное на строгом выполнении закона, свободном развитии частного предпринимательства и на широчайшем образовании для всех классов, оно могло бы и сейчас служить образцом для многих наций, которые небось считают себя куда как цивилизованнее маленькой страны Южной Африки!

Грикваленд составлял ее часть. Как раз тогда я, фермер, поселился в том самом доме, где мы сидим сейчас, вместе с моей бедняжкой-женой и двумя детьми! Тогда же я набросал чертеж своего крааля[44] — парка для скота на месте того самого рудника, где вы работаете! Через десять лет в страну приехал Джон Уоткинс и построил там свое первое жилье. Тогда еще не знали, что в этих землях находятся алмазы, а что до меня, то за последние тридцать лет мне так редко случалось заниматься своим прежним ремеслом, что я и забыл о существовании этих драгоценных камней! И вот около тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года вдруг разнесся слух, что наши земли алмазоносные. Один бур с берегов Харта находил алмазы чуть ли не в испражнениях своих страусов и в глинобитных стенах собственной хижины[45].

Английское правительство, верное своей системе присваивания, в нарушение всех договоров и всех прав объявило Грикваленд частью своих владений. Тщетны были все протесты нашей республики! Напрасно предлагала она передать тяжбу на рассмотрение главы одного из европейских государств! Англия отвергла арбитраж[46] и захватила нашу территорию. Оставалось надеяться, что наши бесчестные хозяева будут хотя бы уважать права частных лиц!

Оставшись бездетным вдовцом вследствие ужасной эпидемии тысяча восемьсот семидесятого года, я уже не чувствовал в себе достаточно мужества отправиться на поиски новой родины и нового дома — шестого или седьмого за мою жизнь! И я остался в Грикваленде. Почти единственный на всю страну человек, избежавший алмазной лихорадки, я продолжал возделывать свой огород, словно бы это богатейшее месторождение не открыли на расстоянии ружейного выстрела от моего дома! Каково же было мое удивление, когда однажды утром я увидел, что стена моего крааля, сложенная по обычаю из высушенного кирпича, отнесена на триста метров в глубь равнины. Вместо моего крааля Джон Уоткинс с помощью сотни кафров[47] возвел другой, соединявшийся с его собственным и включавший в свои границы вздувшиеся песчаные почвы красноватого цвета, до той поры неоспоримо являвшиеся моей собственностью.

Я подал на разбойника жалобу… Он только посмеялся! Я пригрозил ему судом… Так он даже подбил меня на это!

Спустя три дня загадка получила объяснение. Грунтовое вздутие, принадлежавшее мне, оказалось алмазным месторождением. Джон Уоткинс, удостоверившись в этом, за одну ночь перенес границу моего загона; затем он помчался в Кимберли — официально зарегистрировать рудник на собственное имя.

— Я подал в суд… Дай вам Бог, месье Мэрэ, никогда не узнать, чего стоит суд в английской стране… Одного за другим я потерял всех своих быков, потом лошадей и овец!… Пришлось продать все, вплоть до обстановки и скотины, чтобы насытить человекоподобных кровопийц, прозывающихся судьями, адвокатами, шерифами и судебными исполнителями!… Короче, после года мер и контрмер, ожиданий, беспрестанно рушившихся надежд, постоянных тревог и возмущений вопрос о собственности был окончательно решен, без права на обжалование или кассацию… Я не только проиграл процесс, но еще и разорился! Судебный приговор с соблюдением всех формальностей объявлял мои претензии недостаточно обоснованными и указывал, что суд лишен возможности четко установить взаимные права сторон, но что на будущее важно назначить меж их владениями неизменную границу. Соответственно, по двадцать пятому градусу долготы к востоку от гринвичского меридиана устанавливалась линия, которая отныне должна была разделять два владения. Местность к западу от этого меридиана предназначалась в собственность Джону Уоткинсу, а земли к востоку от него отводились Якобусу Вандергаарту.