Малыш (илюстр) - Верн Жюль Габриэль - Страница 41

Тем не менее в церковных приходах, пораженных столькими несчастьями и нищетой, волнения усиливались. В первую очередь в графстве Керри это ознаменовалось частыми митингами и дерзкими выступлениями сторонников автономии, исколесивших все графство из конца в конец и размахивавших знаменем земельной лиги. В прошлом году господин Парнелл уже прошел по трем округам.

К великому ужасу жены и матери, Мердок очертя голову бросился в эту круговерть. Ни голод, ни холод не могли его остановить. Он обходил поселок за поселком, с тем чтобы добиться общего согласия по поводу отказа от внесения арендной платы и принятия мер против сдачи земли внаем после лишения фермеров имущества по суду. Напрасно господин Мартин и Сим пытались его удержать. К тому же, разве они сами не одобряли его действий, тем более что все их старания привели лишь к крайней нужде и они уже предчувствовали, что их вот-вот выдворят с фермы Кервен, на которой они жили и трудились так долго всей семьей?

Однако администрация, прекрасно понимая, как легко вызвать недовольство фермеров после столь голодного года, приняла меры предосторожности. Лорд-наместник поспешил отдать соответствующие распоряжения на случай возможного выступления националистов. Целые бригады конной полиции рассеялись по сельским районам с целью оказания помощи судебным исполнителям и полицейским. Они были также обязаны, в случае нужды, разгонять митинги силой и арестовывать самых ярых фанатиков, взятых на заметку ирландской полицией. Естественно, Мердок вскоре оказался бы в их числе, если этого уже не случилось. Но что могли поделать ирландцы против системы, опиравшейся на тридцать тысяч солдат регулярной — прекрасное слово! — армии, стоявшей в Ирландии?

Можно себе представить тот ужас, в котором постоянно пребывала семья Маккарти! Едва заслышав шаги на дороге, Мартина и Китти смертельно бледнели. Бабушка поднимала голову и через секунду снова бессильно роняла на грудь. А может быть, то были полицейские, направлявшиеся на ферму, чтобы арестовать Мердока, а возможно, увести вместе с ним отца и брата?…

Мартин неоднократно умолял старшего сына каким-либо образом избежать преследований, коим подвергались главари аграрной лиги. Ведь многочисленные аресты уже имели место в городах: они будут произведены и в сельских районах. Но где бы Мердок мог спрятаться? Попытаться укрыться в пещерах на Побережье или в лесной глуши? Зимой, при ирландских морозах, об этом нечего было и думать. К тому же Мердок не хотел разлучаться с женой и ребенком, и, даже если бы он нашел безопасное место где-нибудь в северных графствах, где полицейский надзор менее строг, у него все равно не было денег, чтобы перевезти туда Китти и обеспечить ей и малышке сносное существование. Хотя касса националистического движения и насчитывала два миллиона, этого, однако, было явно недостаточно, чтобы поднять открытое восстание против лендлордов.

Итак, Мердок оставался на ферме, готовый в любую минуту скрыться, как только констебли заявятся с обыском. Поэтому-то за дорогой и велось постоянное наблюдение. Малыш и Бёк обходили окрестности. Никто не смог бы приблизиться незамеченным к ферме ближе, чем на полмили.

Но у Мердока была и еще одна причина для беспокойства: предстоящий новогодний визит сборщика арендной платы.

До последнего времени Мартин Маккарти всегда был в состоянии расплатиться за счет продуктов своего хозяйства и некоторых сбережений, сделанных в предыдущие годы. И только один-два раза ему пришлось просить о небольшой отсрочке для того, чтобы набрать требуемую сумму. Но где было взять деньги сегодня и что бы он мог продать, если ничего не осталось — ни скота, погибшего зимой, ни накоплений, съеденных налогами?

Следует помнить, что владельцем всей рокингемской округи был английский лорд, ни разу так и не побывавший в Ирландии. Даже если допустить, что его милость питал добрые чувства к своим арендаторам, он их знать не знал и никогда ими не интересовался, поэтому взывать о помощи было бесполезно. Что касается управляющего, то им был Джон Элдон, живший в Дублине. Его отношения с фермерами носили эпизодический характер, а всю заботу о своевременном сборе арендной платы он возложил на агента.

Этого агента, что наведывался раз в год к Маккарти, звали Харберт. Суровый и даже жестокий, слишком привыкший к виду крестьянской нужды, чтобы принимать ее близко к сердцу, он представлял собой разновидность полицейского, тип человека «хватай и не пущай», этакого непробиваемого служаки, чье сердце было глухо к любым мольбам. Занимаясь своим ремеслом, он не знал ни жалости, ни пощады. И многие фермеры уже испытали на собственной шкуре, что означают визиты этого монстра — семьи, выгнанные без зазрения совести под открытое небо из жалких лачуг, решительный отказ в малейшей отсрочке выплат, даже если такая мера действительно могла спасти положение. Получив формальный приказ, этот человек, казалось, испытывал удовольствие от его исполнения в полном объеме. Увы! Разве Ирландия не оставалась страной, где еще совсем недавно бытовал омерзительный принцип: «Убить ирландца — не значит нарушить закон!»

Поэтому беспокойство, охватившее обитателей фермы Кервен, достигло предела. Визита Харберта ожидали со дня на день. В последнюю неделю декабря он обычно совершал объезд рокингемской округи.

Утром двадцать девятого декабря Малыш, заметивший агента первым, примчался со всех ног предупредить всю семью, собравшуюся в зале нижнего этажа.

Здесь собрались все: отец, мать, сыновья, бабушка… Даже малютка Дженни, которую Китти держала на коленях.

Управляющий толкнул калитку, уверенным шагом — с видом хозяина — пересек двор, открыл дверь в зал и, даже не потрудившись снять шляпу, не произнеся ни слова приветствия, уселся на один из стульев около стола, достал из кожаной сумки бумаги и жестко произнес:

— За прошедший год мне следует сто фунтов, Маккарти. Вы согласны, надеюсь?…

— Да, господин Харберт, — ответил фермер, и голос его слегка дрогнул. — Именно сто фунтов… Но я хотел бы попросить вас об отсрочке… Вы мне несколько раз шли навстречу

— Отсрочка… отсрочка!… — воскликнул Харберт. — Что все это значит?… Именно эти слова только и слышу на каждой ферме!… Так что же, по-вашему, с вашими отсрочками господин Элдон и отправится к лорду Рокингему?…

— Год выдался тяжелым для всех, господин Харберт, и можете мне поверить, у нас нет сбережений…

— Это меня не устраивает, Маккарти, я не могу дать вам отсрочку.

Малыш, забившись в темный угол, скрестив руки, слушал разговор с широко открытыми глазами.

— Но, послушайте, господин Харберт, — продолжал фермер, — проявите же сострадание к несчастным… Речь ведь идет лишь о том, чтобы дать нам чуть-чуть времени… Прошла уже половина зимы, и она не была суровой… В будущем году мы все наверстаем…

— Вы будете платить или нет, Маккарти?

— Мы бы очень хотели заплатить, господин Харберт… но послушайте… уверяю вас, в данный момент это невозможно…

— Невозможно! — воскликнул управляющий. — Так достаньте деньги, продав что-нибудь…

— Мы так и сделали, а все, что у нас оставалось, унесло наводнением… Нам бы не выручить сейчас и ста шиллингов[146] за все движимое имущество.

— И сейчас, когда вы не можете даже начать пахоту, — воскликнул управляющий, — вы рассчитываете на будущий урожай, чтобы погасить долг?… О чем вы говорите! Вы что, издеваетесь надо мной, Маккарти?

— Нет, господин Харберт, упаси меня Бог, но, ради всего святого, не лишайте нас последней надежды!

Мердок с братом, застывшие в молчании, едва сдерживали возмущение, видя, как отец пресмыкается перед мерзким типом.

В этот момент бабушка, с трудом выпрямившись в своем кресле, сказала твердым голосом:

— Господин Харберт, мне семьдесят семь лет, и все эти годы я провела на ферме, которой управлял еще мой отец, до моего мужа и сына. И мы всегда аккуратно вносили арендную плату. И вот теперь, когда мы впервые просим немного подождать, — я никогда не поверю, чтобы лорд Рокингем захотел вдруг нас отсюда выгнать…