Двадцать лет спустя (иллюстрации Боже) - Дюма Александр - Страница 56

Герцог бросился к стене. По ту сторону рва стояли три всадника с двумя запасными лошадьми. Герцог обменялся с ними знаком, — они поджидали именно его.

Тем временем Гримо прикрепил лестницу. Вернее, это была даже не лестница, а клубок шелкового шнура с палкой на конце. На палку садятся верхом, и клубок разматывается сам собою от тяжести сидящего.

— Спускайся, — сказал герцог.

— Раньше вас, ваше высочество? — спросил Гримо.

— Конечно. Если попадусь я, меня могут только опять посадить в тюрьму; если попадешься ты, тебя, наверное, повесят.

— Правда, — сказал Гримо и, сев верхом на палку, начал свой опасный спуск. Герцог с невольным ужасом следил за ним. Внезапно, когда до земли оставалось всего футов пятнадцать, шнур оборвался, и Гримо полетел в ров.

Герцог вскрикнул, но Гримо даже не застонал. Между тем он, должно быть, сильно расшибся, потому что остался лежать без движения на месте.

Один из всадников, соскочив с лошади, спустился в ров и подвязал Гримо под мышки веревку. Двое его товарищей взялись за другой конец и потащили Гримо.

— Спускайтесь, ваше высочество, — сказал человек во рву, — тут не будет и пятнадцати футов, и мягко — трава!

Герцог быстро принялся за дело. Ему пришлось потруднее Гримо. У него не было палки, и он вынужден был спускаться на руках с высоты пятидесяти футов. Но как мы уже говорили, герцог был ловок, силен и хладнокровен. Не прошло и пяти минут, как он уже повис на конце шнура. До земли оставалось действительно не больше пятнадцати футов. Герцог выпустил шнур и спрыгнул благополучно, прямо на ноги.

Он быстро вскарабкался по откосу рва. Там встретил его Рошфор. Два других человека были ему незнакомы. Бесчувственного Гримо привязали к лошади.

— Господа, я поблагодарю вас позднее, — сказал принц, — теперь нам дорога каждая минута. Вперед, друзья, за мной!

Он вскочил на лошадь и понесся во весь опор, с наслаждением вдыхая свежий воздух и крича с неописуемой радостью:

— Свободен!.. Свободен!.. Свободен!..

Глава 26

Д’Артаньян поспевает вовремя

Приехав в Блуа, д’Артаньян получил деньги, которые Мазарини, горя нетерпением поскорее увидеть его, решился выдать ему в счет будущих заслуг.

Расстояние от Парижа до Блуа обыкновенный всадник проезжает в четыре дня. Д’Артаньян подъехал к заставе Сен-Дени в полдень на третий день, а в прежнее время ему потребовалось бы на это не больше двух дней. Мы уже видели, что Атос, выехавший тремя часами позднее его, прибыл в Париж на целые сутки раньше.

Планше совсем отвык от таких прогулок, и д’Артаньян упрекнул его в изнеженности.

— Но ведь мы сделали сорок миль в три дня! — воскликнул Планше. — По-моему, это очень недурно для кондитера!

— Неужели ты окончательно превратился в торговца, Планше, — сказал д’Артаньян, — и намерен прозябать в своей лавчонке даже теперь, после того как мы встретились?

— Гм! Не все же созданы для такой деятельной жизни, как вы, сударь, — возразил Планше. — Посмотрите хоть на господина Атоса. Кто узнает в нем того храбреца и забияку, которого мы видели двадцать лет тому назад? Он живет теперь как настоящий помещик. Да и на самом деле, сударь, что может быть лучше спокойной жизни?

— Лицемер! — воскликнул д’Артаньян. — Сразу видно, что ты подъезжаешь к Парижу, а в Париже тебя ждут веревка и виселица.

Действительно, они уже подъезжали к заставе. Планше, боясь встретить знакомых, которых у него на этих улицах было множество, надвинул на глаза шляпу, а д’Артаньян закрутил усы, думая о Портосе, поджидавшем его на Тиктонской улице. Он придумывал, как бы отучить его от гомерических пьерфонских трапез и немножко сбить с него владетельную спесь.

Обогнув угол Монмартрской улицы, д’Артаньян увидел в окне гостиницы «Козочка» Портоса. Разодетый в великолепный, расшитый серебром камзол небесно-голубого цвета, он зевал во весь рот, так что прохожие останавливались и с почтительным изумлением глядели на красивого, богатого господина, которому, по-видимому, ужасно наскучило и богатство и величие.

Портос тоже сразу заметил д’Артаньяна и Планше, как только они показались из-за угла.

— А, д’Артаньян! — воскликнул он. — Слава богу, вот и вы!

— Здравствуйте, любезный друг, — сказал д’Артаньян.

Кучка зевак в одну минуту собралась поглазеть на господ, перекликавшихся между собой, пока сбежавшиеся конюхи брали их лошадей под уздцы. Но д’Артаньян нахмурил брови, а Планше сердито замахнулся, и это быстро заставило рассеяться толпу, которая становилась тем гуще, чем меньше понимала, ради чего она собралась.

Портос уже стоял на крыльце.

— Ах, милый друг, — сказал он, — как здесь скверно моим лошадям.

— Вот как! — сказал д’Артаньян. — Мне от души жаль этих благородных животных.

— Да и мне самому пришлось бы плохо, если бы не хозяйка, — продолжал Портос, самодовольно покачиваясь на своих толстых ногах. — Она очень недурна и умеет понимать шутки. Не будь этого, я, право же, перебрался бы в другую гостиницу.

Прекрасная Мадлен, вышедшая в это время тоже, отступила и побледнела как смерть, услышав слова Портоса. Она думала, что сейчас повторится сцена, происшедшая когда-то у д’Артаньяна с швейцарцем. Но, к ее величайшему изумлению, д’Артаньян и ухом не повел при замечании Портоса и, вместо того чтобы рассердиться, весело засмеялся.

— Я понимаю, любезный друг! — сказал он. — Где же Тиктонской улице равняться с Пьерфонской долиной! Но успокойтесь, я покажу вам местечко получше.

— Когда же?

— Черт возьми! Надеюсь, что очень скоро.

— А, прекрасно!

При этом восклицании Портоса за дверью послышался слабый стон, и д’Артаньян, соскочивший с лошади, увидел рельефно выступающий огромный живот Мушкетона. Взгляд у него был жалобный, и глухие стенания вырывались из его груди.

— Должно быть, эта гнусная гостиница оказалась неподходящей и для вас, любезный Мустон? — спросил д’Артаньян, то ли сочувствуя Мушкетону, то ли подшучивая над ним.

— Он находит здешний стол отвратительным, — сказал Портос.

— Кто же мешает ему приняться за дело самому, как, бывало, в Шантильи?

— Здесь это невозможно, сударь, — грустно проговорил Мушкетон. — Здесь нет ни прудов принца, в которых ловятся такие чудесные карпы, ни лесов его высочества, где попадаются нежные куропатки. Что же касается до здешнего погреба, то я внимательно осмотрел его, и, право, он немногого стоит.

— Я охотно пожалел бы вас, господин Мустон, — сказал д’Артаньян, — не будь у меня другого, гораздо более неотложного дела… Любезный дю Валлон, — прибавил он, отводя Портоса в сторону, — я очень рад, что вы при полном параде: мы сию же минуту отправимся к кардиналу.

— Как? Неужели? — воскликнул ошеломленный Портос, широко открыв глаза.

— Да, мой друг.

— Вы хотите меня представить?

— Вас это пугает?

— Нет, но волнует.

— Успокойтесь, мой дорогой, это не прежний кардинал. Этот не подавляет своим величием.

— Все равно, д’Артаньян, вы понимаете — двор!

— Полноте, друг мой, теперь нет двора.

— Королева!

— Я чуть было не сказал, что теперь нет королевы. Королева? Не беспокойтесь: мы ее не увидим.

— Вы говорите, что мы сейчас же отправимся в Пале-Рояль?

— Сейчас же, — сказал д’Артаньян, — но чтобы не было задержки, я попрошу вас одолжить мне одну из ваших лошадей.

— Извольте. Все четыре к вашим услугам.

— О, в этот раз я удовольствуюсь только одной.

— А возьмем мы с собой слуг?

— Да. Возьмите Мушкетона, это не помешает. Что же касается Планше, то у него есть свои причины не являться ко двору.

— А почему?

— Гм! Он не в ладах с его преосвященством.

— Мустон! — крикнул Портос. — Оседлайте Вулкана и Баярда.

— А мне, сударь, прикажете ехать на Рюсто?