Через пустыню - Ламур Луис - Страница 18

— Только не меня, — ответил я. — Ваши дела меня не касаются.

Бен Мандрин посмотрел на меня так, словно видел впервые.

— Да, конечно. Я и забыл.

Мы сидели молча, и каждый думал о своем. Доринде Робизо теперь придется самой о себе заботиться: она оказалась без крова и без обещанной доли денег.

Бен Мандрин, которым я восхищался за мужество, неожиданно оказался злобным, жадным и сварливым стариком. Он спас свое ранчо, но теперь ему приходилось принимать в расчет Нолана Сэкетта, потому что с какой стороны ни взгляни, а Нолан вполне недвусмысленно пригрозил Бену.

Нолан Сэкетт, как и все остальные, знал, что золото появилось не просто так. Старик Бен был близок к разорению, Дейтона заверил в этом Тэрнер. Родриго, его собственный внук, тоже так считал. И вдруг появляется Старик Бен с мешком золотых монет и выплачивает долг.

Где он взял золото?

И тут я внезапно подумал о себе. И хорошо сделал.

Старик привез это золото, из которого он уплатил лишь малую часть, во время нашей полуночной поездки. Когда Бен оставил меня на перевале и уполз в сторону хребта, он отправился за кладом.

Все ли он забрал? Или там осталось еще?

Отодвинувшись от стола, я встал, пошел в свою комнату и собрал вещи. Что-то подсказывало мне: надо скорее сматываться из этого дома.

Родриго вышел, когда я кинул свои вещи на пол веранды.

— Ты уезжаешь? — спросил он.

— Да.

— Дед хочет видеть тебя. Он говорит, что обещал тебе мулов.

Да, он обещал, и они мне понадобятся.

— Хорошо, — сказал я, и мы вернулись в дом.

Старик все еще сидел за столом, а за те несколько минут, что я отсутствовал, стол уже прибрали. Бен выглядел усталым, что было неудивительно после всего пережитого. Сказывалась и долгая скачка, и утомительное ползанье по скалам. Впервые, как я его встретил, Бен выглядел на столько лет, сколько ему было.

Родриго вышел из комнаты, и старик сказал:

— Ты помог мне выбраться из безвыходного положения. Я приказал пригнать мулов и дарю тебе двадцать голов.

— Это щедрый подарок.

Он пожал плечами.

— У меня их несколько сот. На ранчо больше шести тысяч голов скота и почти тысяча лошадей. Двадцать мулов — небольшая плата за то, чем я тебе обязан. Кроме того, — и в глазах у него мелькнула прежняя веселая искорка, — это избавит меня от лишних голов. Если до лета не пройдут дожди, сильные дожди, я потеряю много скота.

Он написал дарственную на мулов и передал мне.

— Родриго знает об этом. Все будет хорошо.

Затем он заворочался в кресле и взглянул на меня.

— Увидев мое золото, честность твоя осталась при тебе?

— Да. Потому что знаю, что многого на это золото не купишь.

— А это? А все это?

— На скольких человек вы можете положиться? Когда вы оказались в беде, вам пришлось прибегнуть к помощи совсем незнакомого человека.

— Может быть, я зря это сделал.

— Это ваши проблемы. — Я свернул дарственную и положил ее в карман рубашки. — Что вы собираетесь делать с Дориндой?

— Орлицу, мой мальчик, нельзя держать в клетке. Я могу оставить ее здесь и дать все, что она пожелает, и скоро она возненавидит меня, потому что будет от меня зависеть. Даже в золотой клетке орлица будет клевать прутья, стремясь вырваться на волю.

— Вы можете все изменить, дав ей денег. Плохо, когда у женщины нет денег.

Он развернулся в кресле.

— Ты чертовски сентиментален, Сэкетт. Это сослужит тебе плохую службу. Но если тебе нужна работа, оставайся. Я дам тебе долю в капитале.

— Нет.

— Ты слишком легко отказываешься от миллиона долларов, мой мальчик. Скоро ранчо будет стоить много. Все произойдет на твоих глазах. Неужели так легко отказаться от кучи денег?

Я лишь посмотрел на него, застегнул карман, в котором лежала дарственная на двадцать мулов, и грубо сказал:

— Мистер, я мог заполучить их прошлой ночью там, в горах. Я мог скинуть вас с обрыва, вернуться и лечь спать — никто ничего не заметил бы.

— Так ты об этом думал?

— Нет… но подумайте сами.

— Но ведь ты привез меня назад, — он оценивающе оглядел меня, — именно поэтому ты мне нужен здесь. Мне нужен честный человек.

— А Родриго?

Он фыркнул.

— Наверное, он честный и старательный. Но он слаб… он чистоплотный. Он будет драться справедливо и проиграет, а ты дерешься так, как дерутся с тобой, и ты выиграешь.

— Прощайте, Бен Мандрин, — ответил я, подошел к двери и секунду постоял, глядя на него. Старик засунул руку под плед, которым были укрыты его ноги, и я не собирался поворачиваться спиной к такому человеку. Надеюсь, вчера вы вывезли все, — сказал я. — Нолан Сэкетт или любой из их шайки может выследить белку на скалистом плато.

— Ты тоже, — ответил он. — Ты тоже.

Я вышел из комнаты пятясь, предварительно убедившись, что двор пуст.

Когда я подошел к корралю, она уже стояла там… очень красивая женщина с черными глазами и кораллово-красными губами, грациозная и обворожительная.

Ее темно-красное платье резко выделялось на побелевшей от непогоды стене корраля, и мне показалось, что она принарядилась неспроста. Я сразу стал прикидывать, что ей нужно.

— Никто, кроме вас, не смог бы сделать этого, — сказала она. — Спасибо, что помогли ему.

Ее слова требовали определенного ответа, поэтому я сказал:

— Мэм, мне надо оседлать коня. Для меня уже сгоняют мулов.

— Вы редкий человек, Телль Сэкетт. Жаль, что я не познакомилась с вами раньше.

— Думаете, что-нибудь изменилось бы? Мы все равно разошлись бы каждый по своей дорожке.

— Что вы собираетесь делать?

— Еду в Аризону, обратно на шахты.

— Опять через эту ужасную пустыню? — Ее передернуло. — Надеюсь, что больше никогда в жизни не увижу пустыню.

— Мне надо ехать именно этой дорогой, я должен вернуться к тому, что оставил.

— К девушке?

Ну как я мог ответить, если и сам не знал? Да, там была Девушка. Потом она поехала на Восток навестить кого-то из своей родни и не вернулась. Даже не написала.

Эндж… Эндж Керри.

— Нет, мэм, — сказал я, — не к девушке. Похоже, мне суждено одному бродить по диким местам, и конца тому не видно.

— Должен быть конец, Телль.

Ну, я глянул в ее огромные черные глаза, увидел влажные, чувственные губы и подумал, что если это западня, то приманка выбрана точно.

— Мэм, — ответил я, — снаружи вы совсем как женщина.

Она напряглась, словно я ее ударил.

— Что вы имеете в виду?

— Как вам сказать, мэм… Я человек, который совсем не разбирается в женщинах, но, кажется, чувства у вас все снаружи, а не внутри. Я не хочу оказаться в положении этого старика. Я с удовольствием бы вас поцеловал и все такое, но при условии, что буду видеть обе ваши руки, потому что не знаю, в какой вы прячете нож.

О, она разозлилась, да еще как! Губы сжались, лицо застыло в гневе, она хотела дать мне пощечину, но сдержалась. Она хорошо владела собой, и прошла секунда или две, прежде чем она заговорила.

— Вы ошибаетесь. Просто я не нашла своего мужчину… Мне приходилось держать себя в руках, приходилось быть осторожной. Но ради вас я могу стать другой.

— Ладно, — сказал я неожиданно для себя самого, — давайте попробуем. Я оседлаю для вас лошадь, и вы можете возвратиться со мной в Аризону. Если ваши чувства не изменятся, когда мы приедем в Прескотт…

Она снова схватила меня за руку, подступив так близко, что я вдохнул сладкий аромат ее духов.

— О Телль, возьми меня с собой! Ну возьми! Я сделаю для тебя все, что хочешь. Буду любить тебя, как никто еще не любил! Ради тебя я даже поеду через пустыню. Если нужно, я доеду до самого Далласа.

Тут появился Родриго с двумя вакеро и моими мулами. Надо отдать ему должное: он действительно выбрал самых лучших. Я редко встречал таких — не низкорослых испанских мулов, а больших миссурийских — неоценимое животное для путешествий.

— Если хотите, сеньор, мы подержим их здесь, пока у вас не готов груз.