Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Дюма Александр - Страница 81

— Молодец! Но все же еще не так, как нужно.

Капитан посмотрел на него с улыбкой и продолжил:

— Как только уберут брамсели, прикажите убрать также три рифа, а затем спустить еще и большой парус.

Приказ был выполнен с такой точностью, которая является главной отличительной чертой морской дисциплины. С горизонта подул ветер, и под его порывами море пришло в волнение; бурое пятно, которое приносил с собой зюйд-вест, растекалось по небу, как огромная чернильная клякса; ветер из легкого стал сильным и угрожающим.

— А теперь, старик, что бы ты стал делать? — обратился капитан к старому советчику.

— Я бы, — ответил старик, — не во гнев будет вам сказано, продолжал бы убирать паруса и не оставил бы ни одного из них.

— Лечь в дрейф под фок и малый ???? — закричал капитан.

Приказ был выполнен.

Волны все увеличивались, а шум все возрастал.

— За стол, господа, за стол! — закричал гардемарин, показавшись из люка с салфеткой в руке.

Б этот момент он закачался.

— Смотрите, смотрите! Ветер, а ведь он не чувствуется внизу!

— Да, но уже чувствуется здесь, — возразил ему капитан, — а вскоре и до вас дойдет.

— Ну, как тебе здесь? — спрашивали офицеры у гардемарина, казалось, лишившегося на палубе дара речи.

— Но я видывал и пострашнее, — ответил гардемарин.

— Спустится ли пообедать капитан? — спросил кто-то из офицеров.

— Нет! Он остается на палубе с этим молодым пленником, которого рекомендовал нам капитан Люка и о котором говорят, будто он и убил Нельсона.

— Если он опасен, — сказал второй помощник, — могу пообещать ему в награду за такой высокий поступок отправить его в путешествие по морскому дну на десять минут раньше меня, если и мне суждено там оказаться.

— Мой дорогой, вы несправедливы, — возразил его товарищ, — если он и убил Нельсона, то совершил это по долгу служения Франции. Вы бы удостоились чести быть выброшенным за борт, убив, например, капитана Люка? Я знаю, что всех Люка на свете не сравнить с Нельсоном, но он тоже храбрец, этот капитан Люка. Вы видели, как трижды на леере «Виктории» сверкал в толпе его мундир? Видели, как сиял его абордажный топор посреди огня и дыма, словно радуга? И если вы встретитесь с Люка лицом к лицу, в хорошую ли погоду или в шторм, поклонитесь ему почтительно и поскорее проходите. Что касается меня, то я так бы и поступил.

Пока происходил этот спор в кругу офицеров, на палубе вдруг наступила мрачная тишина. Удар обрушился внезапно: корабль, на секунду точно ставший легче перышка, устрашающе повернуло бортом к волнам. Волна обрушилась на борт корабля, и, когда он с трудом вздымался из морской пучины, только что омывшей его, морская вода стекала с палубы обратно в океан, создавая на своем пути множество небольших переливающихся порогов.

Еще через мгновение небо озарилось огромной вертикальной вспышкой, добравшейся до палубы с небес.

— Ужасный вечер, капитан Паркер, — заметил первый помощник, который по своей должности был вправе заводить беседу с капитаном.

— Я заметил изменение направления ветра, по крайней мере, по приметам, — уверенно ответил капитан.

— Но, — проворчал старый матрос, которому его сорок лет, проведенные в море, давали некоторые привилегии, мало-помалу признаваемые и офицерами, — это изменение сопровождалось признаками, которые не пропустит и самый дряхлый моряк.

— Господа, что скажете? — спросил капитан. — Ни малейшего дуновения, а корабль оголен до самых брамселей.

— Да, — ответил тот же старик, — и я скажу больше: «Самсон» ьовсе не так уж плох для приличного торгового судна. Немного найдется кораблей с прямыми парусами, не плавающих под флагом короля Георга, что смогут догнать и задержать его. Однако настал час, когда и матрос должен пораскинуть мозгами. Видите там этот сероватый свет, который быстро движется на нас? Кто мне скажет, откуда он взялся? Может, с полюса, а может, и из Америки. Во всяком случае, не с Луны.

Капитан подошел со стороны люка, услышав смех молодых офицеров и звон их стаканов.

— Так пить и так ржать! — возмутился он. — Всем на палубу.

И через мгновение все, кому был адресован этот крик, вскочили и бросились к палубе. Едва он оценил состояние небес и моря, как команда, офицеры и матросы, думали уже только о том, как достойно встретить грядущую бурю.

Ни один не тратил слов, но каждый приложил все свои усилия, всю свою энергию, словно боясь в этом уступить кому-то другому. И действительно, вскоре оказалось, что лишних рук нет и для всех нашлось дело.

Бледный и зловещий туман, который четверть часа назад приближался с юго-запада, теперь двигался на корабль с быстротой лошади, задумавшей получить на скачках приз. В воздухе исчезла та влажность, которая всегда сопровождает восточный ветер, а в паруса задули короткие порывы, предвестники надвигавшегося урагана.

Затем послышался ужасный шум и все возраставший рокот над поверхностью океана, который, неспокойный вначале, теперь окончательно разбушевался и покрылся искрящейся пеной чистейшей белизны. Мгновение спустя ветер всей силой своей ярости обрушился на неуклюжую и грузную махину корабля.

Корабль, столкнувшись с ураганом, оказался в положении пехотного каре на поле боя, которое ждет кавалерийскую атаку неприятеля.

По приближении ветра капитан распорядился приспустить некоторые из парусов, чтобы использовать изменения ветра и ловить попутный. Но судно, созданное для перевозки, а не для быстрого плавания, не откликалось ни на его нетерпеливые возгласы, ни на нужды ситуации. Его нос постепенно отворачивался от выбранного направления на восток, подставив под удар стихии незащищенный борт. К счастью для тех, которые уже вручили свои жизни беззащитному кораблю, ему не суждено было испытать на себе всю мощь одного-единственного удара стихии. Те паруса, которые опустили, теперь трепетали на толстых реях, надуваясь, а затем хлопая поочередно много раз в течение минуты, и в это мгновение на них с чудовищной силой обрушился порыв урагана.

Небо было таким черным, что продвигаться можно было лишь на ощупь. Люди, бледные словно призраки, могли разглядеть друг друга только при мгновенных вспышках молний или таком же недолговечном блеске больших пенистых волн, которые на секунду ослепляли зрение, а в следующее мгновение погружали его во мрак, который был тем чернее, чем ярче и короче были вспышки. Все, что было в силах человеческих и что можно было сделать, чтобы хоть как-то уберечься от первых ударов стихии, было сделано. Все ждали дальнейших событий. Отсчет шел на минуты.

Оглушенные частыми ударами по бортам и мачтам корабля, на котором их бросало из стороны в сторону бортовой качкой и наклонами, попав под удары остатков разбитых снастей, которые стихия поднимала в воздух, словно заостренные и невидимые бичи, уставшие от работы и от страха, теряющие последние надежды, — матросы «Самсона» прислонились к стене фрегата со стороны ветра, согнув спины, чтобы дать пройти огромным волнам, бушевавшим сейчас на палубе, подбиравшимся сзади или двигавшимся справа налево. Никаких разговоров, каждый был сосредоточен на своих мыслях; мрачное молчание, лишь временами нарушаемое то ругательствами, то жалобами, то обращенными к небесам проклятиями и обвинениями.

Море, забавлявшееся с кораблем, словно великан с пушинкой, било его по переду и с тыла, и по бокам, по всем частям одновременно, неся на него огромные движущиеся холмы или восставая на него снизу из толщ океана откуда меньше всего можно было ожидать его ударов.

Один из них по левому борту был такой силы, что корму за доли секунды унесло сначала вправо, затем влево; вышла из строя фок-мачта. Ветер обрушился на нее и разорвал ее крепкий парус в клочья.

Все было разорвано, раздроблено, унесено ветром — от мачты не осталось и следа; руль был разбит, а корабль начал крениться на правую сторону; он был уже заполнен водой, быстро перетекавшей из стороны в сторону и не позволявшей держать равновесие.