Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Дюма Александр - Страница 65

Любопытно было бы измерить весь ужас европейских сюзеренов при одном упоминании Франции и Бонапарта стоимостью подарков или подношений, полученных Нельсоном от них, лишившихся ума от радости при виде униженной Франции и уверовавших, что Бонапарту пришел конец.

Их легко перечислить: мы располагаем копией записки, написанной рукой самого Нельсона.

От Георга III: звание пэра и золотая медаль.

От Палаты общин: ему и его ближайшим потомкам — титул барона Нильского Бернем-Торпа с рентой в две тысячи фунтов стерлингов, начисление которой начиналось с 1 августа 1798 года, дня сражения.

От Палаты лордов: такая же рента, в том же размере, на тех же условиях и начислявшаяся начиная с того же дня.

От Парламента Ирландии: пенсия в тысячу фунтов стерлингов.

От Ост-Индской компании: единовременную премию в две тысячи фунтов.

От султана: пряжа, усыпанная алмазами, и триумфальное перо, оцененные в две тысячи фунтов стерлингов, и роскошная каракулевая шуба, оцененная в тысячу фунтов стерлингов.

От матери султана: шкатулка, инкрустированная бриллиантами, оцененная в двенадцать тысяч фунтов стерлингов.

От сардинского короля: табакерка, усыпанная бриллиантами, оцененная в двенадцать тысяч фунтов стерлингов.

С острова Зант: шпага с золотым эфесом и трость-шпага из золота.

От города Палермо: табакерка и золотая цепь на серебряном блюде.

Наконец, от своего друга Бенджамина Хэллоуэлла, капитана судна «Свифтшур», — подарок чисто английский, которого очень не хватало бы в нашем списке, обойди мы его молчанием.

Мы уже говорили, что корабль «Восток» взлетел на воздух; Хэллоуэлл подобрал большую мачту этого корабля на борт своего судна. Затем он приказал корабельному плотнику и столяру изготовить из этой мачты и ее металлических креплений и частей гроб, украшенный табличкой, удостоверявшей происхождение этого предмета:

«Сим удостоверяется, что этот гроб полностью изготовлен из древесины и металла, принадлежавших кораблю «Восток», большая часть коего спасена судном Его Величества по моему приказу в бухте Абукира.

Бен Хэллоуэлл».

Итак, сертифицировав происхождение гроба, он преподносит его Нельсону в подарок вместе со следующим письмом:

Достопочтенному Нельсону Г.Б.

«Милейший сударь,

посылаю вам, а заодно и дарю гроб, сбитый из мачты французского корабля «Восток», с тем, чтобы вы могли, когда наступит время покинуть этот мир, найти себе покой на своих трофеях. С надеждой и искренним желанием, что этот день наступит еще очень не скоро, ваш подчиненный и преданный слуга,

Бен Хэллоуэлл[67]».

Не преминем заметить, что из всех подношений и подарков последний растрогал Нельсона больше всего: он принял его с явным удовольствием и распорядился поместить его в своей каюте, прислонив к стене, как раз за креслом, которое занимал, когда ел. Старый слуга, на которого этот посмертный гарнитур нагонял тоску, добился от адмирала, чтобы гроб перетащили вниз, в кубрик.

Когда Нельсон покинул ужасно пострадавший «Венгард» и переместился на «Гремучий», гроб, не найдя себе места на новом корабле, провел первые несколько месяцев, притулившись на полубаке. Однажды, когда офицеры «Гремучего» любовались подарком, послышался крик Нельсона из его каюты:

— Любуйтесь, сколько угодно, господа, но знайте, что он предназначен не вам!

Наконец, при первой же возможности, Нельсон отправил гроб в Англию своему мебельщику, прося немедленно обить гроб бархатом, так как, мол, при его ремесле гроб может пригодиться когда угодно и он хотел бы найти его полностью готовым, в какой бы момент он ему ни понадобился.

Стоит ли теперь говорить о том, что, когда семь лет спустя Нельсон нашел свою смерть у Трафальгара, он был погребен именно в этом гробу.

Вернемся к нашему повествованию.

LXXXVIII

ЭММА ЛИОННА

Кара небесная, назначенная победителю при Абукире и Трафальгаре, была та, что Божье правосудие пожелало на веки вечные связать имя Нельсона с именем Эммы Лионна. Нами уже упоминалось легкое судно, которое взялось доставить весть о победе Нельсона в Лондон и Неаполь.

Едва только получив письмо Нельсона, Эмма Лионна — а именно ей и была сообщена новость о великой победе — бросилась к королеве Каролине с распростертыми объятиями. Та воздела взор к небу и закричала, или, скорее, зарычала от удовольствия.

И вот, не беспокоя этой новостью французского посла Гара, того самого, который зачитывал смертный приговор Людовику XVI и которого Директория без колебаний отправила в Неаполь как предупреждение неаполитанской монархии[68], она приказала, решив, что Франции бояться больше нечего, начинать открыто и с большой помпой приготовления к торжественному приему в честь возвращения Нельсона-триумфатора в Неаполь.

И чтобы не плестись в хвосте других сюзеренов, она во всеуслышанье признала себя более ему обязанной, нежели другие, и в то время как ей грозили с одной стороны — французские войска в Риме, а с другой — Римская республика[69], через своего любовника, первого министра Актона, попросила у короля для Нельсона патент на титул герцога Бронте — то есть одного из тех трех циклопов, что ковали громы и молнии, — с тремястами тысяч фунтов стерлингов годовой ренты[70]. Король, даровав ему титул, оставил себе право вручить Нельсону шпагу, подаренную Людовиком XIV своему сыну Филиппу V, когда тот уезжал принимать испанский престол, а от Филиппа V перешедшую к его сыну Дону Карлосу перед его отправлением в поход на Неаполь.

Помимо своего исторического значения, которое бесценно, эта шпага, которая, по завещанию Карла III, должна была переходить только во владение защитников и спасителей Сицилийского двора, была оценена, по причине бриллиантов, щедро усыпавших ее, в пять тысяч фунтов стерлингов, или в двадцать пять тысяч франков на наши деньги.

Что же до королевы, то она припасла для Нельсона подарок, с которым не шли ни в какое сравнение все милости и титулы земных королей: она собиралась подарить ему Эмму Лионна, предмет его пятилетних страданий и пылких грез.

И потому в утро того дня, когда ожидался въезд Нельсона в Неаполь, она сказала Эмме Лионна, откидывая ее каштановые волосы и касаясь губами ее лица, на первый взгляд столь чистого и открытого, что его можно было принять за лик ангела:

— Моя любимая Эмма, для того чтобы я оставалась королем, и, следовательно, чтобы ты оставалась королевой, нужно, чтобы этот человек принадлежал нам, а чтобы он принадлежал нам, нужно, чтобы ты принадлежала ему.

Эмма опустила глаза и молча, схватив руки королевы, покрыла их страстными поцелуями.

Объясним, каким образом Мария-Каролина могла обратиться с такой просьбой или, точнее, отдать подобный приказ леди Гамильтон, супруге английского посла.

Эмма была дочерью бедного уэльского крестьянина. Она не знала ни своего возраста, ни места своего рождения. Самым далеким и ранним ее воспоминанием была девочка трех или четырех лет, одетая в платье из грубого холста, босоногая, кремнистой дорогой идущая под звуки грозы из северной страны, крепко держась своими ледяными ручками за платье матери, бедной крестьянки, которая всегда ее брала на руки, когда та слишком утомлялась или когда надо было перейти ручьи, преграждавшие путь.

Она навсегда запомнила холод и голод, сопровождавшие их в этом переходе.

Она помнила и то, как они проходили по улицам города и ее мать останавливалась перед дверями какого-нибудь большого дома или перед дверью булочной и умоляющим голосом просила подать ей несколько монет, в чем ей всегда отказывали, или хлеба, в чем не отказывали почти никогда. Наконец две странницы дошли до маленькой деревни в графстве Флинт, конечной цели их путешествия. Это была деревня, в которой родились мать Эммы и ее отец, Джон Лион. В поисках работы он покинул графство Флинт и перебрался в графство Честер. Но работа не пошла впрок. Джон Лион умер молодым и в бедности, а его вдова решила вернуться в родную землю и посмотреть, примет ли она ее как радушная мать или как бесчувственная мачеха.