Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Дюма Александр - Страница 6

— Ба! Оставьте — с золотом жить спокойнее. Теперь ты меня хорошо понял?

— Великолепно.

— Не пускайтесь вплавь до самого конца.

— Но как — разве нам нужно плыть? — воскликнул удивленно Блик.

— Нет. Но когда вода дойдет до лодыжек, ты повернешься в сторону «Сибиллы» и будешь звать на помощь на отличном английском. Решено?

— Да, капитан, решено.

— Что ж, пожмем друг другу руки и скорее за дело.

Потом Сюркуф обратился к капитану ялика.

— Кернош, мальчик мой, ты веришь мне, не так ли?

— Гром и молнии! Коли я верю — я верю, и дело с концом!

— Отлично, не сомневайся, выпей кружку за мое здоровье, возьми этот багор, и, когда будешь на полдороге к фрегату, врежь для меня пару-тройку раз по дну ялика, чтобы он основательно прохудился.

Тогда, приблизив губы к уху Керноша и засунув руку в карман, капитан шепнул ему несколько слов и опустил в жилетный карман свиток бумаги.

— Не беспокойтесь, — сказал Кернош, — все обойдется, капитан.

— Обнимемся?

— А как же! С большим удовольствием! — ответил моряк.

И, сплюнув огромный кусок жевательного табака размером с куриное яйцо, Кернош запечатлел на каждой щеке Сюркуфа по смачному поцелую из тех, что в народе именуют нянюшкиными.

Вскоре ялик под командованием Блика покинул наш борт.

Уже совсем рядом с фрегатом «Доверие» свернуло все паруса, кроме марселей, обвисших в ожидании ветра, и с выстрелом из пушки взметнуло английский флаг. Судно вновь встало левым галсом с наветренного борта и легло в дрейф. Со своей стороны «Сибилла» не давала знака, что уверена в нашей национальности, и продолжала держать нас на прицеле. Уронив в воду несколько мнимых тюков, которые закрывали бортовые люки батареи, фрегат открыл нашим глазам великолепный пояс пушек, нацеленных на наш левый борт.

Как только мы пошли тем же курсом и ходом, что и англичане, нас спросили, откуда мы идем и почему подходили так близко и так быстро.

Переводчик, по подсказке Сюркуфа, отвечал, что мы узнали «Сибиллу» под ее маскировкой и подошли с такой поспешностью, потому что у нас есть хорошая новость для капитана.

— Что за новость? — осведомился через рупор сам капитан.

— Новость о вашем производстве в высший чин! — отвечал переводчик с восхитительным хладнокровием.

Сюркуф, продиктовавший этот ответ, сделал ставку на хорошее знание человеческого сердца: тот, которому принесли добрую весть, редко сомневается в правдивости посыльного. И верно — тотчас же сомнение испарилось с лина английского капитана.

И в то же время он покачал головой:

— Странно, что ваш корабль так похож на французского корсара!

— Но это он и есть, капитан! — отвечал переводчик. — Да еще какой! Мы захватили судно у берегов Гаскони. И поскольку корсары Бордо лучшие ходоки в мире, мы предпочли пересесть на него, чтобы завершить плавание. Мы намерены и далее преследовать Сюркуфа и захватить его!

Пока происходило это объяснение между нашим переводчиком и английским капитаном, люди с ялика внезапно начали звать на помощь, а ялик стал набирать воду с невиданной скоростью.

Мы немедленно окликнули фрегат, умоляя спасти людей, так как наши корабельные шлюпки еще сильнее тонущего ялика пострадали от ядер и шрапнели, и потому мы не можем спустить их на воду.

Первый, самый важный закон моряков — спасать попавших в беду, друзей или врагов, все равно. С «Сибиллы» спустили на воду большие шлюпки и поспешили на помощь лейтенанту Блику и его матросам.

— Спасайте наших моряков! — кричал переводчик, что же до нас, мы сменили галс, якобы для того, чтобы пойти на помощь шлюпке.

Чтобы совершить этот маневр, «Доверие» поднял часть парусов и обогнал фрегат.

Это было воистину озарение, и теперь, когда ничто не мешало спасению, Сюркуф разразился радостными криками:

— Вы только посмотрите на этих бравых англичан — ну как же нам не любить их? Вот они помогают нашим людям подняться на борг. О! Вот Кернош, у которого истерика, и Блик, слово чести, вот Блик без сознания. Ах, молодчины, я им это еще припомню; они восхитительно играют роль! Наши друзья спасены, да и мы тоже. Теперь — внимание, маневр! Все паруса поднять! Взять восточнее! Идем бейдевинд! А ты, юнга, притащи-ка мне зажженную сигару.

Морской бриз дул во всю мочь, и никогда еще «Доверие» не развивал скорость так быстро. Можно было подумать, что судно сознавало серьезность положения, из которого нас вызволяло.

Сдвинувшись с места прочь от «Сибиллы», мы следили за водой, все быстрее журчащей вдоль борта, — корабль набирал ход.

На «Сибилле» наконец разгадали нашу уловку — как только мы подняли паруса, они подняли шлюпки и развернулись на нас. Но достать до нас ядра уже не могли.

Погоня началась и длилась до самого вечера. Пришла ночь, и мы обманным маневром увильнули от англичан, натянув им нос от кончиков мачт до самого киля[9].

Всю последнюю часть рассказа, за которым мы следили, Рене не прекращал подливать сотрапезнику то рому, то тафии, то коньяка, с последними словами голова рассказчика упала на стол, и раскатистый храп не преминул показать, что тот перекочевал, в прихотливое царство сновидений.

LII

СЮРКУФ

Рене знал, что этим утром, с восьми до десяти, Сюркуф набирает команду на новый корабль.

В половине восьмого утра молодой человек достал старые одежды, которые высохли за ночь и указывали на проделанный долгий путь. Они лучше подходили для встречи с Сюркуфом, чем те, что недавно покинули лавку портного. К восьми часам юноша добрался до улицы Поркон де ла Барбине. Потом по улице Бушери вышел к улице Динан, на углу которой, вплотную к валу, за воротами с именем хозяина, стоял дом Сюркуфа, большое здание с двором и садом.

Несколько матросов, пришедших прежде него, ожидали очереди в передней. Чтобы избежать споров, матрос у входа выдавал кандидатам порядковые номера.

Рене оказался шестым. Ожидая встречи, он любовался трофейным оружием из разных стран, украшавшим стены.

Шкура черной яванской пантеры несла на себе коллекцию отравленных малайских ножей, стрел со смертельно опасным ядом, сабель, которые наносили изорванные, неизменно смертельные, раны. А шкура атласского льва — коллекцию канджаров из Туниса, алжирские флиссы[10], пистолеты с литыми серебряными рукоятями и изогнутые, словно полумесяцы, дамасские клинки.

Шкуру бизона из прерий украшали луки, томагавки, ножи для снятия скальпов и длинноствольные карабины.

И, наконец, на шкуре бенгальского тигра висели сабли с позолоченными лезвиями и рукоятями из нефрита, кинжалы с вытравленными узорами и рукоятками из слоновой кости с сердоликом, перстни и браслеты из серебра.

Итак, все четыре части света были представлены оружием на четырех стенах передней.

Пока Рене изучал собрание трофеев и рассматривал жесткую линию позвоночника каймана в двадцать шагов длиной и извивы колец боа вдвое того больше, трое или четверо кандидатов дождались очереди и зашли, а десять других явились, взяли номера и расположились в ожидании.

Время от времени снаружи гремели выстрелы. Это под окном, возле которого, положив перед собой два пистолета, сидел Сюркуф, двое или трое его офицеров забавлялись стрельбой по мишени. В саду через равные промежутки были развешаны на деревьях дощечки, которые хранили в своих недрах расплющенные пули.

Во втором зале, который служил оружейной, несколько молодых людей, которые, должно быть, на борту корсара были кем-то вроде гардемаринов, обучались владеть шпагами и саблями.

Хотя Рене и был одет как простой матрос, Сюркуф с первого взгляда определил, что это человек более высокого происхождения, чем можно судить по одежде. Он осмотрел Рене с ног до головы, и взгляд его встретился с решительным взглядом молодого человека. Капитан изучил фигуру, заслуживающую всяческих похвал, изящную, превосходно постриженную бороду и взглянул на руки, желая утвердиться в подозрениях. Но руки юноши были скрыты перчатками — поношенными, но свежей чистки; и было ясно, что хозяин их привык во всем к самому лучшему.