Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Дюма Александр - Страница 59

Через почти шестьдесят лет остров Франции стал называться Маврикием и отошел к Англии. Прошло шестьдесят лет, сменились три поколения, а он и по сей день остается таким же французским по духу, как и в те времена, когда здесь, в Порт-Луи или на Бурбоне, стояли на причале суда, над которыми развевались белый штандарт или триколор.

Но сегодня, когда все эти имена нормандских и бретонских героев несколько стерлись в нашей памяти, когда в тумане воспоминаний с трудом всплывают имена Сюркуфов, Кузинери, Термитов, Энонов и Гонидеков, в Порт-Луи невозможно найти ребенка, который не знал бы об этих людях и не рассказал бы об их деяниях, рядом с которыми меркнут проделки флибустьеров Мексиканского залива. Даже в часы поражений и катастроф наши суда находили на острове Франции прием такой же теплый, как и в дни триумфов. Сколько раз случалось, когда одной подписи было достаточно, не надо далеко ходить, знаменитого банкира г-на Рондо, чтобы возместить понесенный урон или восстановить корабли стоимостью в двести и даже в двести пятьдесят тысяч франков?

Верно то, что наши храбрые моряки всегда стояли друг за друга, и если один из них не мог выполнить свои обязательства, остальные объединялись и делали это вместо него.

Рене, посвятивший себя морскому делу и невозмутимый перед лицом опасности, понимал, сколь превосходен был совет Фуше, как ему начинать карьеру, но он понимал и то, что, прояви он себя помощником капитана на борту корабля французского флота пусть наполовину таким, каким был помощником Сюркуфа или даже капитаном своего маленького судна, и он уж точно получил бы благодарность начальства и капитан-лейтенанта "на одном из императорских кораблей.

Но все, чего он добился, он добился на глазах человека, душа которого была свободна от любых ощущений зависти. Сюркуф, которому предлагали командование фрегатом, был одним из самых уважаемых офицеров нашего флота. Одной его рекомендации хватило бы, чтобы Рене рассчитывал на должность на первом же корабле, проплывавшем мимо. Все складывалось в пользу возвращения Рене во Францию и поступления на службу под начальством одного из тех славных капитанов, которые командовали «Гремящим», «Грозным», «Бицентавром», «Необузданным», «Ахиллом», «Дерзким» и многими другими кораблями.

Для этого требовалась только рекомендация Сюркуфа, который, разумеется, не отказал бы в ней.

Сюркуф был знаком с губернатором острова Франции, генералом Деканом; он посетил его и попросил оказать ему любезность и принять одного из его самых отважных лейтенантов, пожелавшего вернуться во Францию для участия в боевых действиях, которые теперь перенеслись из вод южных морей на просторы испанских и северных. Он рассказал ему с энтузиазмом, который обычно вызывали в нем подобные дела, как вел себя Рене при захвате «Штандарта» и как пожертвовал своей частью добычи, чтобы сопроводить в Бирму двух юных француженок, отец которых, пассажир на борту «Штандарта», погиб.

Бирма, находившаяся под властью местных князей, была почти не известна не только Европе, но на острове Франции. В то же время значение ее было весьма велико: это была единственная земля, избежавшая влияния англичан.

Генерал Декан ответил, что будет рад принять у себя храбреца, расхваленного Сюркуфом.

На следующий день, в назначенное время, Рене был у генерал-губернатора и назвал свое имя секретарю, который медлил впускать его. От Рене не ускользнуло его замешательство, и он спросил секретаря о причине.

— Вы уверены, — спросил его секретарь, — что действительно являетесь помощником господина Сюркуфа и командиром «Нью-Йоркского скорохода»?

— Абсолютно уверен, — ответил Рене.

Нерешительность славного секретаря была тем более оправданна, что Рене, вместо морского мундира, вовсе не обязательного у корсаров, был одет по моде того времени и со своим прирожденным изяществом, от которого так и не смог избавиться, напрасно пытаясь скрывать свою принадлежность к сословию, в котором родился и был воспитан.

Он был облачен так, — разумеется, это не было для него жизненной необходимостью на острове Франции, — словно собирался с визитом к мадемуазель де Сурди или госпоже Рекамье.

Генерал Декан, которому сообщили о прибытии господина Рене, помощника капитана Сюркуфа, ожидал увидеть перед собой моряка с волосами ежиком, с косматыми бакенбардами и бородой и в военной форме, более живописной, чем изящной. Между тем перед ним предстал красивый юноша с бледным лицом, добрыми глазами и вьющимися волосами, руки которого скрывали безупречные перчатки, а легкие усики едва оттеняли верхнюю губу.

Когда доложили о Рене, он поднялся… Но тут же и замер на месте.

Рене, напротив, подошел легкой походкой завсегдатая светских салонов высшего общества и безупречным движением приветствовал генерала.

— Как, сударь, — спросил его изумленный генерал, — вы и есть тот человек, о котором мне рассказывал наш бравый корсар Сюркуф?

— Боже мой, генерал, — ответил Рене, — вы меня пугаете! Если он вам говорил о ком-то другом, которому не двадцать четыре — двадцать пять лет, который совершенно не известен у себя на родине и у которого, к тому же, за плечами не более года плаваний, я готов откланяться и признать, что недостоин того впечатления, которое, после этой рекомендации, вы имели любезность составить обо мне.

— Нет, сударь, — ответил генерал, — напротив, мое удивление — а я далек от намерения обидеть вас — это молчаливая хвала вам, и вашей внешности, и вашим манерам. До сегодняшнего дня я и подумать не мог, что на свете могут быть пираты, которые не ругаются при каждом слове, не носят шляпу набекрень и не ходят размашисто и вприпрыжку по суше, словно у них под ногами поверхность еще менее твердая, нежели морская гладь. Простите меня за мое заблуждение и доставьте мне удовольствие, скажите, какой доброй фортуне я обязан вашим посещением.

— Генерал, — сказал ему Рене, — вы можете оказать мне большую услугу: вы можете помочь мне погибнуть достойно и с честью.

И Рене сел, поигрывая легкой камышовой тросточкой с изумрудной головкой.

— Вам погибнуть, вам, сударь? — спросил генерал, с трудом сдерживая улыбку. — В вашем возрасте, с вашей удачей, вашим изяществом, с тем успехом, которого вы уже, несомненно, добились, и с тем, которого еще добьетесь в этом мире! Позвольте…

— Спросите Сюркуфа, каков я перед лицом неприятеля. Он меня видел.

— Сударь, Сюркуф рассказывал мне невероятные вещи о вашей храбрости, вашей ловкости и силе. Вот почему, увидев вас, я стал сомневаться в том, что вы тот, о ком он мне рассказывал, и рассказывал не только о вашем противоборстве людям, но еще и о требующем куда большей храбрости — о противоборстве диким животным. Если верить всему, то вы уже совершили двенадцать подвигов Геракла.

— В этом нет особых заслуг, генерал. Человек, который не только не боится своей смерти, но и был бы благодарен найдя ее, — плохая мишень для пули и к тому же почти непобедим. И потом, я имел дело только с тигром, а тигр хоть и жестокий зверь, но трусливый. Каждый раз, когда я оказывался перед ним, я смотрел ему в глаза, и он опускал свой взгляд. Человек или животное, опустившее глаза, — повержены.

— По правде говоря, сударь, — сказал генерал, — вы меня разубедили, и, если вы окажете честь отужинать со мной, я представил бы вас госпоже Декан и предложил бы пожать руку моему сыну, которому вы могли бы рассказать о некоторых из ваших случаев на охоте.

— Принимаю предложение с удовольствием, генерал; редко случается такое, когда бедняге матросу выпадает судьба оказаться в компании с человеком такого положения, как вы.

— Бедняга матрос, — усмехаясь, повторил генерал, — которому досталась добыча в пятьсот тысяч франков! Позвольте заметить, что беднягой матросом вас сделала не совсем судьба.

— Это заставило меня вспомнить то, о чем я забыл вам сказать, генерал; в то время, когда я только обучался ремеслу свободного корсара, у меня была привычка отдавать свою часть добычи на благотворительность. Теперь о моих пятистах тысячах. Я оставляю своим товарищам четыреста тысяч; последние же сто позвольте передать на ваше попечительство и завещать их тем бедным французам, которые желают возвратиться на родину, а также вдовам моряков. Вы не будете против, не так ли?