Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Дюма Александр - Страница 47

Имея на руках письмо от Кадудаля и Костера де Сен-Виктора, она должна была связаться с Соратниками Иегу и привезти деньги, которые были как никогда нужны теперь, когда гонения вот-вот начнутся с новой силой.

Сердце Дианы забилось от радости, но ни одним движением лица она не выдала того, что творилось в глубине ее сердца.

— Хотя задача трудна, — сказала она, — я буду рада выполнить ее. Но одних писем от генерала и господина Костера де Сен-Виктора недостаточно, мне понадобятся топографические сведения и пароли, без которых я не смогу добраться до Соратников Иегу.

Костер де Сен-Виктор все ей рассказал. Диана уехала с улыбкой на губах и жаждой мести в сердце.

XVII

СЕЙЗЕРИАТСКИЕ ПЕЩЕРЫ

Приехав в Париж, Диана испросила аудиенции у первого консула Бонапарта.

Это случилось через два или три дня после возвращения Ролана от Кадудаля. Мы знаем, что Ролан почти не обращал внимания на женщин. Он видел Порцию, но прошел мимо, даже не поинтересовавшись, кто она. Впрочем, возможно, приняв ее за шуана, он даже не понял, что перед ним женщина. Барраса она тоже не опасалась, так как он уже утратил свое былое влияние на консула.

В своем прошении Диана писала, что знает, как захватить Соратников Иегу, и расскажет все первому консулу при определенных условиях, которые она изложит ему лично.

Бонапарт терпеть не мог женщин, вмешивающихся в политику, и, решив, что имеет дело с авантюристкой, переслал письмо Дианы Фуше и поручил ему разузнать, кто такая эта м-ль де Фаргас.

— Вы когда-нибудь видели Фуше, мадемуазель? — прервал свой рассказ Гектор.

— Нет, сударь, — ответила Клер.

— Он в высшей степени уродлив. Оловянные глазки, смотрящие в разные стороны, редкие волосы цвета соломы, кожа пепельного цвета, приплюснутый нос, кривой рот с гнилыми зубами, скошенный подбородок и борода того рыжего оттенка, от которого лицо кажется грязным, — вот вам портрет Фуше.

Красивый человек испытывает естественное отвращение ко всему безобразному, и когда прекрасная Диана увидела полууниженную, полунаглую физиономию Фуше, за которой угадывался бывший семинарист, все чувства ее возмутились от негодования и физического отвращения.

Ей доложили о приходе министра полиции — это звание, открывавшее перед ним все двери, позволило ему войти и к Диане; но, увидев это гнусное создание, она инстинктивно вжалась в диван и забыла предложить гостю сесть.

Незваный гость сам взял кресло и уселся в нем развалясь; и поскольку Диана молча, не тая неприязни, разглядывала его, он заговорил первым:

— Итак, дамочка, у нас, значит, имеются кое-какие сведения, и мы хотим предложить полиции сделку?

Диана оглянулась с таким искренним изумлением, что видавший виды сыщик поверил в его неподдельность.

— Вы что-то ищете? — поинтересовался он.

— Я пыталась понять, с кем вы разговариваете, сударь.

— С вами, мадемуазель, с кем же еще, — нимало не смутившись, пояснил Фуше.

— Тогда, сударь, вы ошибаетесь. Я не дамочка, а знатная дама, дочь графа де Фаргаса, убитого при Авиньоне, и сестра виконта де Фаргаса, убитого в Бурге. И я не намерена ни предоставлять полиции каких-либо сведений, ни заключать с ней каких-либо сделок. Пусть этим занимаются те, кто имеет несчастье служить ей. Я искала правосудия, — добавила Диана, поднявшись с дивана, — но поскольку я подозреваю, что вы к этой целомудренной богине не имеете ни малейшего отношения, то буду вам весьма признательна, если вы соизволите понять, что, придя ко мне, ошиблись дверью.

Увидев, что Фуше, то ли от изумления, то ли от непоколебимой самоуверенности, не двинулся с места, она покинула гостиную и заперлась в своей спальне.

Через два часа Ролан де Монтревель прибыл к ней, чтобы пригласить к первому консулу.

Ролан проводил Диану в зал для приемов с предупредительностью и знаками внимания, которые следует оказывать женщине и которые стали частью его натуры благодаря утонченному воспитанию, данному ему под руководством матери. Затем он вышел, чтобы позвать первого консула. Бонапарт явился через несколько минут.

— Ах, — благожелательно кивнул он Диане в ответ на ее поклон, — кажется, этот грубиян Фуше, привыкший иметь дело со всяким отребьем, был весьма непочтителен с вами. Простите его, чего можно ждать от старого церковного служки?

— От него я не ждала ничего хорошего, гражданин первый консул, а вот от вас я ждала другого посланника.

— Вы правы, — согласился Бонапарт, — и, честное слово, вы разом проучили нас обоих. Теперь я перед вами, говорите, ведь вам есть, что сказать.

— Всем известно, что вы не умеете слушать, сидя на месте, а поскольку мне крайне важно, чтобы вы выслушали меня, может быть, нам пройтись?

— Пройдемся, — улыбнулся Бонапарт. — Признаюсь, именно это мне не нравится в женщинах: когда я даю им аудиенцию, они предпочитают торчать на одном месте.

— Понимаю. Но тот, кто два года служил адъютантом Кадудаля, привык к другому.

— Вы два года служили у Кадудаля?

— Да.

— Как же получилось, что мой адъютант Ролан не знает ни вашего имени, ни вашего лица?

— В Бретани все знали меня под именем Порции — это во-первых, а во-вторых, когда он был рядом с Кадудалем, я старалась не показываться ему на глаза.

— А, так это вы, чтобы вас приняли в ряды шуанов, рассекли себе руку?

— Да, и вот шрам, — Диана приподняла рукав платья.

Бонапарт бросил взгляд на ее великолепную руку, но, казалось, увидел только шрам.

— Интересная рана, — только и сказал первый консул.

— Кинжал, который нанес ее, еще более интересен. Вот он, — и Диана достала железный кинжал соратников Иегу.

Бонапарт взял кинжал в руки и внимательно изучил его форму, строгость которой сама по себе внушала невольный страх.

— Как он у вас оказался? — спросил Бонапарт.

— Я вынула его из груди моего брата, именно он поразил его сердце.

— Расскажите все, но побыстрее, мое время дорого.

— Не дороже времени женщины, которая два года ждет возмездия.

— Вы корсиканка?

— Нет, но я обращаюсь за помощью к корсиканцу: он поймет меня.

— Чего вы хотите?

— Жизни тех, кто отнял жизнь моего брата.

— Кто они?

— Я вам уже писала — Соратники Иегу.

— Вы также писали, что знаете, как их схватить.

— Я знаю их пароли, и у меня есть два письма к их главарю Моргану: одно от Кадудаля, другое от Костера Сен-Виктора.

— Вы уверены, что это поможет взять их?

— Уверена, если только мне дадут смелого и умного помощника, такого, как, например, господин Ролан де Монтревель, и достаточное количество солдат.

— И при каких условиях?

— Виновные не должны остаться в живых.

— Я не милую воров и убийц.

— И, кроме того, мне позволят полностью выполнить порученную мне миссию.

— Какую?

— Я получу деньги, тайну которых мне доверил Кадудаль.

— Так вы хотите забрать эти деньги себе?

— Ах, гражданин первый консул, — укоризненно вздохнула м-ль де Фаргас, — такими словами можно навсегда испортить воспоминание о нашей встрече.

— Черт побери, но что же вы хотите сделать с этими деньгами?

— Хочу, чтобы они были доставлены по назначению.

— Я не позволю вам переправить их тем, кто воюет против меня! Никогда!

— Тогда, генерал, позвольте откланяться, нам больше незачем тратить наше время.

— О, какой ум! — воскликнул Бонапарт.

— Скажите лучше, какое сердце, генерал.

— Почему?

— Потому что недостойные предложения мы отвергаем не умом, а сердцем.

— Но это же все равно что снабжать оружием своих врагов!

— Вы полностью доверяете господину Ролану де Монтревелю?

— Да.

— Вы знаете, что он не сделает ничего, что нанесло бы урон вашей чести или интересам Франции?

— Абсолютно.

— Хорошо! Поручите ему эту операцию. Я договорюсь с ним, каким образом провести ее и на каких условиях буду помогать ему.