Капитан Ришар - Дюма Александр - Страница 7

Быть может, из трех человек, вызванных императором, сильнее всего билось сердце у г-на де Талейрана; но безусловно именно он явился с самым улыбающимся видом.

Наполеон посмотрел на него с какой-то нервной дрожью, затем, протянув руку, чтобы тот не входил в его кабинет дальше, сказал ему:

— Князь Беневентский, я хочу сказать вам всего лишь два слова. Кого я ненавижу более всего на свете, так это не тех, кто отрекается от меня, а тех, кто, желая отречься от меня, отрекается от самих себя. Вы повсюду рассказываете, что непричастны к смерти герцога Энгиенского; вы повсюду рассказываете, что непричастны к войне с Испанией. Непричастны к смерти герцога Энгиенского? Да вы же мне письменно посоветовали это сделать! Не причастны к войне с Испанией? У меня есть письма, в которых вы заклинаете меня следовать политике Людовика Четырнадцатого! Господин де Талейран, в моих глазах слабость памяти — это большой недостаток: завтра вы пришлете мне ваш камергерский ключ, который не только предназначен господину де Монтескью, но и заранее обещан ему.

Затем, не добавив более ни слова, не попрощавшись с князем, Наполеон вышел в дверь, ведущую в апартаменты Жозефины.

Господин де Талейран покачнулся, как в тот день, когда Мобрёй на ступенях церкви Сен-Дени дал ему пощечину; но на этот раз удар пришелся только по его благополучию, а великий камергер рассчитывал, как Мефистофель, с помощью Сатаны вернуть себе больше, чем потерял.

А теперь вспомним, как в эту ночь Наполеон сказал Камбасересу, что до конца апреля он будет на Дунае с четырьмястами тысячами человек, — вот поэтому-то 17 апреля утром все население Донаувёрта заполнило улицы и площади города.

Оно ожидало Наполеона.

III

БЛИЗНЕЦЫ

Около девяти часов утра в толпе возникло большое волнение, и возгласы, распространявшиеся словно пороховая дорожка от Диллингенской улицы к центру города, свидетельствовали о появлении чего-то нового.

А произошло вот что: появился гонец в зеленом мундире с золотыми галунами. Он возвестил о том, что карета императора ехала за ним в полульё.

Гонец быстро пересек Диллингенскую улицу, помахивая хлыстом, чтобы расчистить себе путь; затем углубился в извилистые улицы, поднимающиеся в верхний город, снова появился на Замковой площади и скрылся за массивной дверью старинного аббатства Святого Креста, ставшего королевским дворцом.

Именно здесь были приготовлены апартаменты для императора, прибытия которого ждал начальник главного штаба Бертье.

Впрочем, появление гонца не было новостью для князя Невшательского: вооруженный великолепной полевой зрительной трубой, он поднялся на крышу аббатства и уже за десять минут до появления гонца узнал императорские экипажи, мчащиеся во весь опор по большой дороге.

Девятого апреля эрцгерцог Карл отправил в Мюнхен письмо, адресованное «Главнокомандующему французской армии»; ничего больше на конверте написано не было. Значило ли это, что эрцгерцог Карл именует так императора Наполеона? Следовательно, для него, как и для аббата Лорике, маркиз Бонапарт был лишь только главнокомандующим его величества Людовика XVIII? Если это так, то эрцгерцог проявил свое упрямство! Но кого бы он ни имел в виду под этим титулом — главнокомандующего, маршала, князя, короля или императора, — вот что содержалось в этом письме:

Это письмо было датировано 9-м числом, а 12-го вечером император Наполеон, находившийся в это время в Тюильри, был извещен телеграфной депешей о начале военных действий.

Он покинул Тюильри 13-го утром и 16-го прибыл в Диллинген, где встретился с королем Баварии, оставившим свою столицу и отступившим от нее на двадцать льё.

Утомленный после семидесяти двух часов дороги, Наполеон остановился в Диллингене, чтобы провести там ночь, и пообещал королю-изгнаннику не позже чем через две недели вернуть его в столицу.

На следующее утро в семь часов он уехал и, по-видимому желая наверстать потерянную ночь, гнал лошадей во весь опор.

Он молнией пронесся по улицам, не замедляя бега своих лошадей, преодолел откос горы и наконец остановился во дворе замка у крыльца, где его уже ждал начальник главного штаба.

Приветствия Наполеона были краткими; он поздоровался только с Бертье, на что князь Невшательский ответил ворчанием (при этом продолжая, как всегда, грызть ногти); сделал приветствующий жест остальным членам штаба, затем в сопровождении дюжины слуг, стоящих цепочкой друг за другом, устремился к приготовленным ему апартаментам.

Огромная карта Баварии, на которой были обозначены каждое дерево, каждый ручей, каждая лощина, каждая деревня и даже каждый дом, ждала его, полностью развернутая на огромном столе.

Наполеон подбежал к столу, в то время как его адъютант открывал портфель и размещал документы на маленьком круглом столике, а камердинер вытаскивал походную кровать из кожаного чехла и устраивал ее в углу той же гостиной.

— Ну, так что же, — обратился император к Бертье, приложив на карте палец к Донаувёрту, то есть тому самому месту, где он сейчас находился, — у вас есть связь с Даву?

— Да, сир, — ответил Бертье.

— С Массена?

— Да, сир.

— С Удино?

— Да, сир.

— Тогда все хорошо. Где они?

— Маршал Даву находится в Регенсбурге, маршал Массена и генерал Удино — в Аугсбурге; офицеры, присланные каждым из них, ждут ваше величество, чтобы сообщить вам все новости.

— Вы отправили лазутчиков?

— Двое уже вернулись, и я жду третьего, самого ловкого.

— Что вы сделали еще?

— Насколько было возможно, я действовал в соответствии с планом вашего величества, то есть продвигался прямо из Регенсбурга на Вену по большой дороге вдоль Дуная, транспортируя по реке больных, раненых, — иными словами, все, что затрудняет продвижение армии.

— Так! Судов нам хватит: я приказал купить все, которые можно было найти на речках и реках Баварии, и они должны спуститься к Дунаю по мере того, как преодолеют притоки; потом я взял тысячу двести моих лучших моряков из Булони — может быть, придется вступить в бой на островах. Вы приказали купить лопаты и кирки?

— Пятьдесят тысяч; этого достаточно?

— Не так уж и много. Короче, какие распоряжения вы отдали с вечера тринадцатого, с тех пор как вы здесь?

— Сначала я приказал сконцентрировать все войска в Регенсбурге…

— Разве вы не получили письма, в котором я вам приказывал, наоборот, объединить все силы в Аугсбурге?

— Получил и в соответствии с ним дал контрприказ Удино и его корпусу, находящемуся уже в пути; но я посчитал своим долгом оставить Даву в Регенсбурге.

— Значит, армия разделена на две части: одна — в Регенсбурге, а другая — в Аугсбурге?

— И с баварцами между ними.

— А было уже где-нибудь столкновение?

— Да, сир, в Ландсхуте.

— Между кем?

— Между австрийцами и баварцами.

— Какая дивизия?

— Дивизия Деруа.

— Баварцы действовали хорошо?

— Великолепно, сир; тем не менее они были вынуждены отступить перед четырехкратно превосходящими силами.

— Где они в данный момент?

— Здесь, сир, в Дюрнбухском лесу, под прикрытием Абенса.

— Сколько их там?

— Приблизительно двадцать семь тысяч.

— А где эрцгерцог?

— Между Изаром и Регенсбургом, сир, но район настолько покрыт лесом, что невозможно добыть точные сведения.

— Позовите офицера, прибывшего от маршала Даву.

Бертье передал приказ адъютанту, тот открыл дверь и ввел молодого, лет двадцати пяти-двадцати шести, офицера конных егерей.

Император быстро взглянул на вошедшего и удовлетворенно кивнул: невозможно было представить себе более красивого и более элегантного кавалериста.