Капитан Ришар - Дюма Александр - Страница 35

Вся армия следила за ним, задыхаясь от волнения; он дошел до другого берега, не давая себе труда обходить препятствия и избегать опасные места.

Это было все, чего можно было ожидать от бесстрашного молодого человека; возгласы благодарности донеслись до него.

Тогда, хотя его об этом и не просили, он снова ступил на лед и с той же беспечностью по отношению к своей жизни вернулся к колонне.

— Пешие пройдут, господин маршал, если будут идти по одному и принимая предосторожности; быть может, до другого берега доберутся и несколько лошадей, но все остальное придется бросить, и надо спешить: лед начинает таять.

Ней огляделся вокруг себя: на месте была едва одна тысяча человек. Колонна, состоящая из ослабевших, раненых и больных, женщин и детей, распалась в поисках продовольствия.

— Даю на сбор три часа, — сказал Ней.

— Переходите, господин маршал; я же останусь и буду следить за переправой колонны, — сказал генерал Рикар.

— Я перейду последним, — заявил Ней, — только отдохну эти три часа, так как не спал всю ночь. Пусть меня разбудят, когда наступит время переправы.

И, завернувшись в свой плащ, он лег на снег и заснул, как сделал бы Цезарь, Ганнибал или Александр. Маршал обладал неукротимым темпераментом великих военачальников и могучим здоровьем, каким наделены герои.

Через три часа его разбудили. Все, кого можно было собрать, сгрудились на берегу реки; однако до темноты оставалось лишь два часа: надо было спешить.

Луи Ришар перешел первым и так же успешно; но те, кто шел за ним, объявили, что чувствуют, как под ними прогибается лед; немного дальше они закричали, что лед уходит под воду, а они идут по колено в воде; затем им не надо было уже ничего говорить: все услышали, как трещит лед.

— Переходить по одному! — скомандовал маршал.

Все подчинились из чувства самосохранения.

Длинный ряд солдат, идущих на некотором расстоянии один от другого, стал робко переходить реку; подвижная поверхность ее колебалась у них под ногами.

Первые добрались до противоположного берега; но там крутой, обледеневший, скользкий склон, казалось, толкал их обратно в реку. Они собирались покинуть землю древней России, но земля России словно хотела оставить у себя живых вместе с мертвыми!

Многие французы, наполовину преодолев склон, оступились, покатились вниз и, разбив своей тяжестью хрупкий слой льда, исчезли в реке.

Потом, к одиннадцати часам вечера, поскольку пришлось потратить пять часов на этот медленный опасный переход, наступила очередь больных, женщин и детей, шедших с колонной: до этого они передвигались в повозках, и теперь эти несчастные не хотели выходить из них, так как там было все, чем они обладали, да и к тому же — как двигаться дальше?

Было найдено место, где лед был покрепче и несколько лошадей уже перешли его; маршал разрешил пройти по тому же месту и повозкам.

Две или три рискнули на это.

Все шло хорошо, пока они не прошли треть реки; там лед начал прогибаться и трещать, раздались крики, но повернуть назад уже было невозможно. Спасение было лишь в том, чтобы большой вес не задерживался на одном и том же месте.

Пришлось подталкивать лошадей и, несмотря на инстинкт, подсказывающий им, что не следует идти по подвижной поверхности, лошади, подобно людям, преодолели свой страх и двинулись вперед, шумно храпя.

И те, кто уже прошел, и те, кому еще предстояло перейти, тревожно следили за этой переправой… Неожиданно они увидели, как, едва видимые во мраке, эти массы людей, лошадей и повозки вдруг неуверенно остановились; лошади забили ногами по воде, раздались вопли ужаса, потом стоны, затем жалобные крики, которые постепенно затихали и вскоре затихли вовсе… Тогда взгляды людей, отвернувшихся было в отчаянии, снова обратились на лед: он был пуст — все исчезло, поглощенное бездной. Только в двух-трех местах бурлила вода — и больше ничего!

Пришлось покинуть наполненные добром телеги и взять оттуда лишь то, что хотелось спасти. Выбирали долго: мешал страх. Затем женщины с детьми на руках и раненые, поддерживающие друг друга, начали переходить через реку, словно длинная вереница молчаливых привидений.

Одна треть осталась в реке, две трети перешли ее.

Можно сказать, это была репетиция ужасной драмы у Березины, но в уменьшенных размерах.

Наконец к полуночи все кончилось: одни переправились, другие утонули.

Оставалось около полутора тысяч человек, которые в состоянии были держать оружие, и три-четыре тысячи раненых, больных, женщин и детей.

Что же касается пушек, то их даже не пытались спасти, а затопили.

Ней перешел последним, как он и обещал. Добравшись до другого берега реки, он повел вперед эту несчастную толпу.

Луи Ришар шагал первым; глубокая душевная боль, испытываемая им, казалось, делала его нечувствительным к холоду и опасностям.

Через четверть льё он наклонился и пощупал землю: им удалось наконец добраться до настоящей дороги — глубокие колеи указывали, что тут прошли артиллерия, зарядные ящики и телеги.

Они избежали столкновения с неприятелем, день сражались с морозом, день с людьми, день с рекой — и теперь надо было сражаться снова!

Все выбились из сил и окончательно потеряли надежду. Но Ней крикнул: «Вперед!» — и все пошли вперед.

Дорога привела к деревне, и они захватили ее.

И тогда в этой бродячей орде людей на мгновение проснулась радость, как бывает во время грозы, когда на секунду блеснет молния. Тут нашли всё, чего не хватало с самой Москвы: продовольствие, теплые жилища, живых людей! Правда, эти люди были врагами, но тишина, безлюдье, смерть были еще более опасными врагами!

На два часа остановились в деревне, потом вновь тронулись в путь: впереди, в двадцати или тридцати льё находилась Орша, где они надеялись встретить французскую армию.

В десять часов, когда все отдыхали в деревне (третьей по счету, встреченной ими с часу ночи), среди темных стволов елей, что, казалось, шли вместе с колонной беглецов, послышался шум и началось движение: это появились казаки Платова, узнавшие о передвижении армии Нея, если можно было назвать армией тысячу двести — тысячу пятьсот бойцов и пять или шесть тысяч отставших.

На берегу Днепра встретилась еще одна деревенька; спрятались там: по крайней мере слева они были защищены рекой.

С самой зари шесть или восемь тысяч русских солдат с двадцатью пятью пушками следовали по правому флангу колонны. Почему они не стреляли? Почему они не воспользовались двумя или тремя переходами, чтобы нас атаковать?

Командир был пьян, он не мог отдавать приказы, а солдаты не решались действовать самостоятельно!

На этот раз Провидение было не на стороне пьяниц.

Однако наступил момент, когда надо было сражаться, — во всяком случае, это казалось очевидным. Но Ней знал этих несчастных.

— Солдаты, — сказал он своим людям (в это время они ели). — Заканчивайте спокойно свою трапезу; чтобы удержать противника, нам хватит двухсот человек — тех, кто лучше вооружен.

Двести солдат, отобранных Луи Ришаром, окружили маршала.

Ней не ошибался: с этими двумя сотнями солдат он удержал на расстоянии шесть тысяч казаков. Правда, их предводитель еще не пришел в себя.

Одновременно с этим был отдан приказ трогаться в путь, как только все поедят.

Через час колонна двинулась.

Может быть, казаки хотели уберечь деревню, поскольку они начали сражение лишь после того, как последний человек из французской колонны отошел от последней избы в деревне, — только тогда загремели пушки, засверкали пики, и колонна, со всех сторон окруженная казаками, подверглась яростной атаке.

Одновременно раненые, больные, мародеры, женщины, дети, охваченные ужасом, бросились на фланг маленькой армии в поисках укрытия и едва не опрокинули солдат в реку.

Ней приказывает преградить дорогу этой толпе штыками, и она вынуждена остановиться.

Тогда, вместо того чтобы быть виновницей разгрома, она помогает спасению: теперь она не препятствие, а защита.