Блэк. Эрминия. Корсиканские братья - Дюма Александр - Страница 87

— Верно. В таком случае, мои ангелочки, я более не играю.

— Ну вот! Теперь еще и Клеманс не дает отыграться.

— Да посмотри! Я выиграла всего лишь пятьдесят франков.

— Я их у тебя беру, — сказала Мари.

Клеманс соединила мизинец одной руки с большим пальцем другой и, приставив свободный большой палец к носу, пошевелила руками — получился знакомый всем жест.

— Если Клеманс выходит, то мы больше не играем, — сказала Мари.

— Ну ладно, ставлю двадцать франков, — передумав, сказала Клеманс.

— Держу.

Вновь замелькали карты.

— Ты хорошо знаешь Ламбера? — спросил у Эдуара Анри.

— Да, он изучал право.

— Он недавно поступил на медицинский.

— А, вот кому я доверю лечить моего дядюшку!

— Я выиграла, — сказала Мари, беря двадцать франков Клеманс.

— Ставлю тридцать франков, — сказала та, — с условием, что ты мне передашь талию… Решай скорее, мне нужно уходить.

— Согласна.

Клеманс выложила семерку и девятку — девятка выиграла.

Более огорченную физиономию редко можно увидеть, лицо Клеманс могло заставить плакать турка.

— Ставлю мой остаток, — сказала она.

— Держу, — ответила Мари.

На третьей карте Мари выиграла.

Теперь лицо Клеманс могло выжать слезу у ростовщика.

— Голосуем двадцать два су в пользу Клеманс, чтобы она могла заплатить за кабриолет, — предложил Анри.

— Подите вы к черту! — бросила Клеманс, надевая шляпку.

— Послушай, Клеманс, — сказал Эдуар, — ставлю за тебя двадцать франков, играй, и даю тебе честное слово, что в любом случае деньги будут твои.

— Ладно.

Выиграв двадцать франков и забрав деньги, она накинула шаль и исчезла, только ее и видели.

— Бедная Клеманс! — сказал Анри.

— Брось! Вчера вечером она выиграла восемнадцать луидоров у Жюльетты.

Завязался разговор, потом стали понемногу расходиться. Эдуар и Анри уходили последними, и Мари согласилась отпустить их с условием, что они вернутся после ужина.

— Славная девушка эта Мари! — сказал Эдуар, спускаясь по лестнице.

— А где ты с ней познакомился?

— У бедняги Альфреда, который теперь в Африке.

— Она лучше Клеманс.

— Несравненно.

Молодые люди удалялись, расточая похвалы женщине, которая в эту минуту приникла к окну и, адресуя улыбку Анри, а взгляд Эдуару, провожала их до тех пор, пока оба не скрылись за углом.

— Теперь, когда мы одни, сударь, — слегка недовольным тоном сказала Мари, — вы мне поведаете, что вы делали в последние два дня и отчего забыли бывать здесь.

Эдуар улегся у ног своего красивого и строгого судьи и принялся разворачивать перед ним систему защиты, которая сделала бы честь опытнейшему адвокату.

Разбирательство длилось долго. Суд, поразмыслив и приняв во внимание любовь, которую он испытывал к обвиняемому, учел смягчающие обстоятельства и объявил подсудимого невиновным.

Вот чем в общих чертах были заполнены дни Эдуара, когда милое утреннее видение ненадолго погрузило его в сладостные мечты.

III

В МАСКЕ

Близился бальный сезон в Опере. Надобно заметить, что балы в Опере — это то место в Париже, где публика более всего скучает и куда вновь и вновь устремляется, уж и не знаю почему, с наибольшим удовольствием. Мари тоже с радостью ожидала наступления сезона, намереваясь не пропустить ни одного бала.

Впрочем, Мари была из тех умных женщин, которые берут своего кавалера под руку лишь при входе, а очутившись в зале, предоставляют ему свободу до того момента, когда нужно ехать домой или идти ужинать.

На сей раз все происходило так, как обыкновенно происходит в первую субботу. Однако едва Мари оставила Эдуара, как тот почувствовал, что кто-то взял его за руку.

Он обернулся.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросило его домино, которого совершенно невозможно было узнать, так оно было спрятано, укутано, укрыто в своем развевающемся наряде с капюшоном.

— Нет.

— Не хочешь ли дать мне руку?

— С удовольствием, — ответил Эдуар, сжимая тонкую аристократическую ручку и пытаясь по глазам распознать ту, которая запросто к нему подошла.

— Напрасно стараешься, — сказало домино, — ты меня не узнаешь.

— А ты-то меня знаешь?

— Прекрасно.

— Докажи.

— Нет ничего проще. Но поскольку то, что я хочу сказать, интересно только тебе, не нужно, чтобы другие это слышали. Иди за мной.

Незнакомка стремительно пошла сквозь толпу и, дойдя до ложи, постучала. Другое домино открыло дверь и вышло, оставив ее с Эдуаром наедине.

— А теперь ответь, — сказала незнакомка, — любишь ли ты Мари.

— Смотря как.

— Не понимаю.

— Если как подругу, то очень люблю, если как любовницу, то люблю в меру, головы не теряю.

— А Луизу ты любишь?

— Меньше, чем я думал, но, быть может, больше, чем думаю теперь, — с улыбкой ответил Эдуар.

— А когда тебе бывает грустно?

— На следующий день после маскарада. Завтра, например, будет грустно.

— Отчего же?

— Оттого, что я видел тебя слишком, слишком мало.

— Сегодня ты не можешь видеть меня больше. Смирись. В утешение тебе скажу, что я молода и красива.

— От этого мне будет еще грустней.

— А что нужно, чтобы развеселить тебя?

— Нужно, чтобы я увидел тебя вновь пли, вернее, просто увидел.

— Ты меня увидишь.

— Когда?

— Завтра.

— Где?

— Не все ли тебе равно, лишь бы увидеть?

— А послезавтра я снова тебя увижу?

— Возможно.

— И я тебя узнаю?

— Нет.

— Но кто же ты?

— Кто я? Женщина, которая никогда не говорила с тобой и которая хочет тебя узнать.

— А!

— Теперь прощай!

— Ты уходишь?

— Да.

— Почему?

— Так нужно.

— У тебя есть муж? — спросил Эдуар, зная, что такое предположение всегда лестно для женщины в маскараде.

— Нет.

— Мы уйдем вместе?

— Дитя!

— Почему же дитя?

— Потому что это невозможно.

— Но почему невозможно?

— Потому, что я еще недостаточно люблю тебя, и потому, что я, быть может, уже слишком тебя люблю.

— Ты говоришь как сфинкс.

— Постарайся отвечать как Эдип.

— Да ты умна!

— Иногда.

— А сердце у тебя есть?

— Всегда.

— Ты знаешь, что я последую за тобой?

— А ты знаешь, что я запрещаю тебе делать это?

— Но по какому праву?

— По праву, которое всякая женщина имеет над благородным мужчиной.

— Тогда прощай!

— До свидания, забывчивый!

Эдуар поцеловал руку незнакомки, и та, открыв дверь ложи, скрылась в толпе.

Оставшись один, Эдуар принялся искать Мари и вскоре нашел ее. До конца вечера он был если не печален, то, по меньшей мере, крайне заинтригован.

Назавтра он шагу не мог ступить без того, чтобы не посмотреть по сторонам, не заглянуть вопросительно в каждое лицо, в каждые глаза. Однако не обнаружил ни малейшей черточки, которая позволила бы ему распознать домино. К вечеру он впал в совершенное отчаяние.

Когда он вернулся к себе, консьерж вручил ему письмо, написанное мелким красивым почерком. Вот что в нем говорилось:

Эдуар бил себя по голове, чесал кончик носа, допытывался у консьержа, час целый стоял и смотрел на горящую свечу, потом перечитывал письмо, но, так ничего и не разгадав, решился лечь спать.

Между тем, как бы ни был Эдуар склонен к неверности и болтливости, он не смел рассказать о своем приключении друзьям; он опасался мистификации, и всякий раз, когда ему говорили хоть слово, имеющее отношение к балу в Опере, он непременно думал, что его хотят изобличить и насмеяться над ним. Ближайшей субботы он ждал с некоторым нетерпением, которое его самолюбие именовало любопытством.