Меченосец - Кук Глен Чарльз - Страница 26

Миньяк задумался.

— И? — переспросил Готфрид.

— Что? Ах, да. Один я не справлюсь, и колдунья сядет на вентимильский трон. С покоренной империей и с древним чародейством она кинется на мир, как раненый тигр, и разорвет его в клочья. Она уничтожит все.

— Видно, ты не впервые об этом задумался.

— Постоянно думаю.

Алер вдруг остановился.

— Меченосец, я отдамся на твою милость. Уверен, ты сумеешь воспротивиться искушению на время, достаточное, чтобы понять. — Дрожащей рукой мужчина снял Диадему. — Склонись!

Готфрид, перепугавшись, хотел сказать, что верит, что обойдется и без доказательств, но внутри шевельнулось подозрение: может, на это миньяк и рассчитывает?

Юноша опустился на колено, и Алер, сотрясаясь, водрузил на его голову венец.

Змейка показалась невесомой — и не заметишь, что надел.

Меченосец поднялся. Бледный, осунувшийся повелитель Вентимильи глянул на рубин сверкающими глазами, и его мысли, память, чувства обрушились вдруг холодным, сокрушительным ураганом. Готфрид пошатнулся и прислонился к стене. Он попробовал совладать с бурей, открыть путь, отшлифованный душами, выпитыми Добендье…

Нет, хватит доказательств! Юноша сорвал диадему и протянул миньяку. Постоянно жить с таким грузом, видеть чернейшие глубины каждого… Какая же сила воли нужна, чтобы это выдержать?

— Ты увидел? Понял?

Готфрид кивнул. Да, Алер не лжет: его западная армия взбунтовалась, солдат нужно укротить и образумить. Немыслимое стало единственно возможным, выбора нет. Чтобы спасти своих, придется помогать врагу.

Тоал поджидал у выхода из пещеры и, только увидев миньяка, швырнул копье. Добендье прыгнул в ладонь, ударил, но слишком поздно и слабо — огненное острие царапнуло левую руку Алера. Тот закричал от боли и ярости.

Толпа кинулась на мертвого вождя и принялась кромсать, терзать, точно свора обезумевших псов. Морхард Хогребе, одержимый нечеловеческим духом, сек, рубил направо и налево. Черное лезвие свистело над головами неуловимой тенью, доспехи отражали и клинки, и колдовство.

Алер, сквозь зубы процедив заклинания, обезвредил заклятие. Он спас себе жизнь, но не руку — за секунды она ссохлась, исчахла, омертвела. Если б не проворство Меченосца, с миньяком стало бы то же самое.

— Проклятье! — пробормотал раненый. — Я ведь ожидал!

Чувствуя себя гигантом в сотню футов роста, Готфрид протолкался сквозь толпу, окружившую тоала, и дал Добендье волю.

Мертвый вождь не отступил, однако теперь силы разнились еще больше, чем в прошлой схватке. Готфрид и его клинок свыклись, слились, соединились. Добендье одолел противника в считаные мгновения. Вражеское оружие погибло, испустив истошный лязгающий визг, и Добендье рассек безжизненную сталь.

Тоал был таким же, как в Савое: холодным, злобным, чужим. Глубоко в подсознании мерцало отчаяние того, кто когда-то был Морхардом Хогребе, великим воином, известным на весь мир.

Тень легла на каньон. Холодный ветер взвихрил пыль, закрутил небольшие смерчи. По склонам раскатился издевательский хохот. Тварь, кружившая над головой, понеслась на запад, в кровавое марево заката. С нею — или в ней — исчезло и то, что владело мертвым телом Морхарда Хогребе.

Миньяк схватил магический лук и выпустил заговоренную серебряную стрелу вслед летуну, но та упала всего в миле: подвела ссохшаяся рука.

Нерода предвидела союз меча и диадемы. Она умела учесть и случайное, и неизбежное. Теперь осталось лишь выждать.

Кто-то снова гаденько захихикал.

— Неплохо, парень, неплохо!

— Что за чертовщина?

Тайс Рогала протолкнулся сквозь толпу, поклонился Готфриду, миньяку и вдруг отскочил, завидев недобрый блеск в глазах Меченосца. Поразмыслив, стоит ли потрошить гнома, тот пожал плечами. А какой смысл? Юноша отвернулся и пошел искать Лойду.

Подозрения не обманули: коротышка в самом деле выслеживал его да преследовал. И, надо сказать, преуспел.

11

Сентурия

Отряд выехал не сразу: три дня Алер приходил в себя после стычки. Готфрид провел это время, бродя по Анзоргу, общаясь с Лойдой и усердно избегая Тайса Рогалы. Надежды узнать что-то новое о себе в заброшенном городе оказались тщетными, навеянными мороком. Кроме Ока Бельфильо, по-видимому, все сокровища подземелий перекочевали в Сентурию, во дворец повелителя. Близ Дедеры остались лишь пыль да развалины.

Люди миньяка показали глубокие пещеры, где были похоронены тоалы. Двенадцать гробниц выглядели неимоверно старыми, а от места, где покоилась Невенка Нерода, ощутимо тянуло злом.

Юноша вернулся из катакомб утром третьего дня, вызнав, что на завтра намечен отъезд. Их с Лойдой палатка стояла чуть на отшибе, и, подходя, Готфрид заметил скользнувшую среди скал тень.

— Кто это?

— Рогала.

— Что он здесь делал?

— С Гасиохом разговаривал.

— Два сапога пара, — пробурчал Меченосец. — Я не хочу, чтоб он здесь околачивался.

— Брюзга ты! — Девушка поморщилась. — Как там внизу сегодня?

Она однажды решилась заглянуть в Анзорг, но подземелья слишком ее напугали.

— Пусто и делать нечего. Все ценное уже вынесли, а если что и осталось, запросто не отыщешь. От рисунков да завитушек на стенах толку мало.

— Лорд Телани сказал, завтра уезжаем.

— Я знаю. Это к лучшему, надоело мне тут.

Он подобрал веточку, прочертил в пыли.

— Хочется идти куда-нибудь, просто двигаться.

— Никуда ты от себя не денешься.

— Угу. Сегодня пробовал оставить Добендье внизу, но тот не позволил. Я на пятнадцать футов отошел и затрясся — боль адская. Пришлось назад бежать, скорей за него хвататься.

— Жуть.

— Да уж. С ним погано, а без него жизни нет.

— Не бери в голову. — Лойда склонилась над побулькивающим котелком. — Меня солдатик одарил кроликом и зеленью, я костерок развела, и — посмотри!

Девушка приподняла крышку, и от одного запаха у Готфрида потекли слюнки.

— Пахнет чудесно!

— Тогда про ужин думай, а не про меч.

— Уже думаю. Когда ж готово будет?

— Понятия не имею. Откуда мне про стряпню знать? Что солдат сказал, то я и сделала.

— И что он сказал насчет «когда»? — спросил Готфрид, а сам подумал: «Неспроста вояка подле девушки вьется, а та и рада».

— Еще с полчаса.

— Тогда я прогуляюсь.

Юноша побежал — быстро, легко, уверенно. До того как стал Меченосцем, с детским-то параличом, разве смог бы? Приятно чувствовать силу! Клинок не так уж плох — пусть дал немногое, но ведь и в долгу не остался.

Плохо, что с Лойдой и не побеседовали толком, не узнали друг друга. Его уныние, ее страхи — вот и выходит, что только по надобности общаются. С молоденькими солдатами у девушки куда лучше выходит, не говоря уж про Гасиоха. С демоном вообще как в потешной семейной ссоре — ни дать ни взять брат с сестрой переругиваются.

Хоть бы ее успокоить, но как? Тревоги-то не выдуманные. Завтра — в столицу, и там Лойда будет в большой опасности. Да и не только она. Впрочем, миньяк покамест и не давал повода сомневаться в своем слове.

Уже завершая пробежку, Готфрид заметил гнома. Тот карабкался по скалам, стараясь не отставать. Юноша ухмыльнулся — поделом коротышке, пусть попрыгает, за мечом погоняется — и припустил что было духу.

Сентурия вобрала в себя всю сумятицу, нищету и отчаяние, изгнанные из богатых усадеб и с ухоженных полей. Готфрид знал ее трущобы: многие из выпитых Добендье жизней проходили здесь. Солдатчина была для бедняков единственным путем наверх: за границей ждала добыча, приз для самых удачливых. Если пережил поход, можешь выбраться из грязной лачуги. Юноша с удивлением глядел на нехитрые мечты этих людей — крохотных, близоруких, нелепых — и жалел их.

Когда кортеж проезжал сквозь жалкий район, никто не приветствовал миньяка, не размахивал радостно шапками. Будто не замечали. За трущобами высились роскошные особняки, известные солдатским душам, собравшимся у Готфрида, лишь по слухам. Последнее столетие Вентимилья процветала, старые здания снесли и на их месте построили богатые дома. А бараки окружили этот остров благополучия стеной отчаяния.