Собрание сочинений в 15 томах. Том 15 - Уэллс Герберт Джордж - Страница 17

Но как же обмануть бдительность м-ра Майэма и добраться до богатого и таинственного друга, укрывшегося за тем блистательным фасадом?

8. Силки для мистера Майэма

Письмо Эдварда-Альберта стилем своим напоминало образец из учебника коммерческой корреспонденции и отчасти «Домашнюю переписку», которую проходили у них в школе в конце учебного года. Оно гласило:

«Милостивый государь!

В ответ на Ваш уважаемый запрос имеем («имеем» зачеркнуто и поставлено «имею») честь сообщить Вам о своем местонахождении. Я нахожусь в настоящее время в Коммерческой Академии для Молодых Джентльменов, руководимой директором и моим глубокоуважаемым опекуном м-ром Абнером Майэмом, кандидатом-экстерном Лондонского университета и пр., который является моим попечителем и опекуном. Считаю своим приятным долгом выразить Вам свою признательность за Вашу доброту, выразившуюся в присылке на ее гроб («ее гроб» зачеркнуто и поставлено «на гроб моей матери») прекрасного венка. Я уверен, что он доставил бы ей большое удовольствие, если бы она могла узнать о нем, — что, к сожалению, не имело места. Мне очень хотелось бы увидеть Вас и о многом поговорить с Вами, но м-р Майэм держится другого взгляда. Мне необходим Ваш совет, сэр. Пожалуйста, напишите мне по указанному выше адресу, а не прямо на школу.

С искренней благодарностью за Ваше неоценимое внимание и заверением в моих постоянных усилиях заслужить Ваше уважение и покровительство остаюсь, сэр, Ваш покорный слуга — Э.-А.Тьюлер.

Не пишите на школу».

Перечитав это письмо в шестой раз, м-р Джим Уиттэкер передал его своему приятелю — сэру Рэмболду Хуперу, всеведущему ходатаю по делам, «Старому Пройдохе», всеобщему другу и угоднику, любезному, но умеющему молчать. Они сидели в уютном уголке курительной комнаты Реформ-клуба после плотного завтрака, потягивая превосходный, но вредный для здоровья портвейн, и окружающее окрашивалось для них в теплые, золотистые тона. Обоим казалось бесспорным, что они — мудрые, почтенные люди.

— Документ номер один, — произнес м-р Джеме Уиттэкер. — А вот номер два… Картина яркая, ничего не скажешь… А это — донесение Кихоля и Следжа. У меня такое впечатление, что почтенный Майэм испуган и раздражен. Что его вывело из равновесия? Да вы прочтите…

Документ номер два гласил следующее:

«Милостивый государь!

Несколько дней тому назад я был неприятно поражен посещением частного сыскного агента — одного из тех орудий шантажа и запугивания, которые стали настоящим бедствием в наши дни. Он назвал Вас, и я не сразу понял, с каким поручением он явился. Он засыпал меня вопросами, часть которых, как я сообразил уже потом, он вовсе не имел права задавать. Если Вы желали обратиться ко мне, то, кажется, можно было прибегнуть к более подходящему посреднику. Из слов Вашего агента я мог заключить, что Вы желаете отыскать своего юного друга, а моего подопечного Эдварда-Альберта Тьюлера. Как я понял, письма, отправленные Вами по его прежнему адресу, не дошли по назначению и были возвращены Вам. Эдвард-Альберт в добром здоровье и делает достаточные успехи в науках, особенно во французском языке (элементарный курс), в коммерческой корреспонденции и в законе божием. Кроме того, он теперь гораздо лучше играет в крикет. Он просил меня передать Вам его благодарность за присылку венка на гроб его матери, почившей среди праведников божиих. Он тяжело пережил ее утрату, но я верю и молюсь о том, чтобы это испытание пошло ему на благо, направив его мысли к тем более глубоким жизненным проблемам, к которым он до сих пор не относился с достаточным вниманием. Не знаю, известно ли Вам, что он, как и его родители, принадлежит к частным баптистам и в настоящее время под руководством нашего мудрого пастора м-ра Бэрлапа готовится к тому, чтобы стать полноправным членом нашей маленькой общины. Он очень занят теперь этим вопросом, и мне представляется крайне нежелательным отвлекать его. Со своей стороны, я хотел бы, чтобы в дальнейшем Вы обращались непосредственно ко мне, не прибегая к наемным осведомителям.

Готовый к услугам — Абнер Майэм,

кандидат-экстерн Лондонского университета».

— Видно, наемный осведомитель взял его на испуг, и, не сообразив как следует, он ответил на многие такие вопросы, на которые отвечать не следовало. А вот и донесение сыщика. Донесение толковое. Кихоль и Следж… Я знаю, что такое Кихоль и Следж. Ловить рыбу в чистой воде для них, должно быть, — новое дело… В общем, выходит, что Чэдбэнд — и душеприказчик, и опекун, и все на свете. Он занимает довольно сильные позиции.

— Чэдбэнд? А я думаю, мы имеем дело скорей со Сквирсом.

— Какая голова этот Диккенс! — воскликнул м-р Уиттэкер. — Как он знал англичан! «Холодный дом» — это самое полное и беспощадное изображение Англии, какое только можно себе представить. А его типы, характеры — все эти Титы Полипы и прочее. Никто с ним не сравнится. Как он все это вывернул перед читателем! Пополам с грязью. С целым потоком грязи. Как Шекспир. Как настоящий англичанин. («Как Достоевский, например, или Бальзак», — шепотом вставил Хупер, но это не дошло до внимания собеседника.) А публика, для которой он писал! Ведь ему приходилось указывать ей, когда надо смеяться, когда плакать. А он жить не мог без того, чтобы она кудахтала и фыркала вместе с ним. Он все-таки прекрасно знал нашу закваску. Как он ее знал! Не мудрено, что педанты ненавидят его. Микобер, Чэдбэнд, Гарольд Скимпол, миссис Джеллиби, Сквирс. Нет такого англичанина, в котором нельзя было бы узнать тот или другой из этих образцов или их сочетание. Решительно нет. Как он нанизывал их один к одному, начиная с Талкингхорна и кончая несчастным маленьким Джо! Изумительно!

Сэр Рэмболд заметил:

— Я никогда не испытывал такого восторга перед Диккенсом. Конечно, он создал большие полотна, это верно. Когда вы последний раз перечитывали «Холодный дом», Уиттэкер?

— Я зачитывался им, когда был в Кембридже, — нет, в Винчестере.

— Больше никогда не читайте. Есть период в жизни юноши, когда он должен читать Диккенса, а потом приходит такой момент, когда надо перестать читать Диккенса.

— Я перечел бы сейчас «Пикквикский клуб» с тем же наслаждением.

— Не перечли бы…

— Говорю вам…

— Не говорите. Это будет неправда, Уиттэкер. Вам кажется, что это так, и вы раздражаетесь, когда я выражаю сомнение. Зачем такая несдержанность, Уиттэкер? Что у вас за страсть к Неумеренным восторгам? Вы во всем хватаете через край, если только не проходите равнодушно мимо. У Шекспира не все удачно. Но вы скорей согласитесь умереть, чем признать это. Если бы вам пришлось выбрать две книги, перед тем как ехать на необитаемый остров, вы выбрали бы Библию и Шекспира не задумываясь. Я никогда бы этого не сделал. Я их слишком хорошо знаю. А если бы позволили взять третью, вы назвали бы Диккенса…

— Эта литературная беседа, конечно, очень приятна, — прервал м-р Уиттэкер, — но куда она заведет нас?

— А кто начал?

— Ну, пусть будет по-вашему. Но меня занимает сейчас вопрос о Сквирсе-Чэдбэнде. Что нам с ним делать?

— Нам нужно подумать о бедняжке Джо из «Одинокого Тома», — сказал Рэмболд. — Помните бедняжку Джо? Он умер прекрасно, хотя довольно неправдоподобно — повторяя «Отче наш».

— Я очень хорошо помню о бедняжке Джо. Но не знаю, что могу для него сделать. Его письмо — крик о помощи, но, по-видимому, Сквирс-Чэдбэнд завладел его душой и телом и готовится его пожрать.

— Вы думаете?

— Разве иначе я обратился бы к вам за советом?

— Еще стаканчик портвейна не повредит нам…

— Ведь как обстоит дело? Сбережения мамаши Тьюлер, все до последнего гроша, в его руках, пока мальчику не исполнится двадцать один год. И, как сказано в донесении, ничто не помешает ему выплачивать самому себе не только из процентов, но и из основного капитала за учение и содержание, помещать средства куда вздумается, и так далее и тому подобное. Он, кажется, развертывает и расширяет свое заведение? Что помешает ему превратить нашего бедняжку в совладельца школы? Он может сделать его младшим компаньоном и чем-то вроде бесплатного помощника. В донесении сказано, что он проговорился как будто именно в этом смысле. И кто тут вправе вмешаться?