Пираты Черных гор - Черненко Дэн - Страница 69

Лимоза надует губы. Ланиус пожмет плечами. Орталис... Грас стиснул зубы. Кто мог угадать, что сделает Орталис? Грас иногда думал – знает ли его сын, что он будет делать в следующую минуту. Может быть, тоже пожмет плечами. Или испытает приступ раздражения, что, возможно, не останется без последствий... для кого-нибудь.

Стражник просунул голову в шатер и сказал:

– Ваше величество, Птероклс хотел бы поговорить с вами, если у вас найдется свободная минута.

Конечно, – ответил Грас. Стражник исчез. Спустя мгновение вошел волшебник. Грас кивнул ему. – Добрый вечер. Чем могу помочь тебе? Как твоя нога? Птероклс покосился на раненую ногу.

– Она заживает. Я все еще чувствую боль время от времени – ну, немного чаще, чем время от времени, – но я могу двигаться. Я пришел поделиться... мыслями.

Король внимательно посмотрел на него:

– И о чем или о ком твои мысли?

– О рабах.

Никакое другое слово не представляло большего интереса для Граса, чем это.

– Так что ты думал о них?

– Я хотел бы вернуться в Аворнис, чтобы попытаться использовать некоторые заклинания на тех, что вы привезли с юга, – ответил Птероклс – Я думаю... – Он помолчал и глубоко вздохнул. – Я думаю, ваше величество, что знаю, как вылечить их.

– Клянусь бородой Олора, я весь внимание! – Король усмехнулся. – Когда ты был там, где находятся рабы, тебе это было неизвестно. Теперь, оказавшись за сотни миль от них, ты утверждаешь, что знаешь. А ты не забудешь, когда мы окажемся в столице?

– Надеюсь, что нет, ваше величество. – Волшебник ответил ему такой же усмешкой. – Мое знание основывается на моих собственных размышлениях, а также связано с маскирующим заклинанием, которое ментеше наложили на нас в ночь перед тем, как мы вошли в Пелагонию. Беседы с Алсой тоже не прошли бесследно.

Грас вспомнил некоторое из того, что Алса сказала ему лично, пока армия находилась в Пелагонии. Он хотел бы забыть об этом разговоре, который не имел никакого отношения к рабам.

– Продолжай, – велел он Птероклсу. – Поверь, я слушаю.

Она многое сделала для меня более ясным. И я рассказал ей кое-что, чего ей раньше не было известно. То, что я узнал после того случая у стен Нишеватца.

«Потому что меня чуть не убили у стен Нишеватца» – он это имел в виду.

– Но какое отношение ко всему этому имеет маскирующее заклинание?

– Ваше величество, превращение человека в раба предполагает опустошение его души, – ответил Птероклс. Грас кивнул; это ему было известно. Волшебник продолжал: – Однако мне пришло в голову, что этим превращение не ограничивается. Колдуны ментеше должны оставлять что-то еще. Они не могут опустошить всю душу до конца, иначе рабы стали бы не чем иным, как трупами или животными. Но они не совсем такие.

– Да, немного. Иногда они немного больше, чем животные, – заметил Грас, вспоминая рабов, которые пытались убить Ланиуса и Эстрилду – вместо него.

– Иногда немного больше, – согласился Птероклс – Но теперь мне кажется – и Алее тоже, – что опустошающее заклинание не единственное, которое используют колдуны ментеше. Мы предположили, что здесь не обошлось без маскирующего заклинания. Часть настоящей души остается в рабе, но она спрятана даже от него самого.

Грас задумался, затем медленно кивнул.

– Звучит логично. Что, конечно, не означает, что это правда. Но твои слова показались мне убедительными. Твое знание, может быть, стоит того, чтобы развивать его дальше. Я верно понял: ты и Алса, вы вместе разгадали все это?

Наконец король Грас мог назвать имя колдуньи, не вздрагивая при этом. Он также мог произнести «Алса», не испытывая страстного желания увидеть эту женщину... Разве в такое прежде можно было поверить? Люди говорят, что разлука делает сердца горячее. А если все же сердца остывают и вы оба перестаете интересовать друг друга? Такова была печальная истина, связанная с человеческой природой, но теперь Грас не мог ее отрицать. Это случилось и с ним.

Птероклс сказал:

– Да, мы начали работать над этим в Пелагонии. С тех пор я добавил некоторые новые, так сказать, штрихи. Вот почему я так хочу вернуться в город Аворнис и испытать заклинания на рабах.

– Я понимаю, – произнес Грас. – Но я также понимаю другое: пока идет военная кампания, ты нужен мне здесь. Мы отправимся назад осенью, если все сложится так, как я предполагаю. За это время рабы никуда не денутся.

Птероклс неохотно развел руками. Ему ничего не оставалось, как согласиться с королем.

18

Король Ланиус давно интересовался рабами. Они были людьми, у которых отняли большую часть их человеческого начала и низвели к мрачной, затемненной границе между человеческой и животной жизнью. Существование рабов невольно заставляло остальных людей думать о том, что на самом деле означает быть человеком.

Был случай, какой-то раб попытался убить Ланиуса. Конечно, им двигал не обычный приступ животной агрессии. Это был Низвергнутый, действующий через раба, управляющий им, как кукловод своей марионеткой. С того дня Ланиус стал воспринимать рабов иначе. Они уже не поражали его воображение тем, что были полулюдьми и одновременно – полуживотными. Вместо этого он видел в них орудия Низвергнутого: такое огромное количество молотков, пил и ножей (о да, ножей!), которые можно всегда пустить в дело, когда у изгнанного бога появляется в этом необходимость.

Но разве орудия сами по себе интересны?

С тех пор как рабы попытались убить его и Эстрилду, король стал уделять им гораздо меньше внимания, время от времени убеждаясь, что те, кто еще находился во дворце, не смогут выбраться и попытаться сделать что-нибудь подобное. Он не мог понять, что за внезапный прилив любопытства привел его в комнату, расположенную над темницей, в которой они были заперты. И теперь он взглядом искал небольшое смотровое окно.

Так или иначе, Ланиус приступил к наблюдению. Едва он сдвинул изразец, закрывавший окошко, как в ужасе отшатнулся назад. Густой, тяжелый смрад проник в его ноздри. Что и говорить, рабы не заботились о чистоте.

Они вообще ни о чем не заботились. Двое растянулись на матрасах на полу. Третий оторвал кусок от буханки и запихнул его в рот грязными руками, затем набрал чашку воды из ведра и запил ею хлеб. Очевидно, вода долго не задерживалась в его организме: он пошел в угол комнаты и там облегчился. Рабы имели привычку поступать именно так. В комнате имелись ночные горшки, но они редко пользовались ими. Все это, а также запах давно не мытых тел – рабы часто отказывались мыться, – не могло не способствовать появлению жутчайшей вони, от которой у наблюдавшего за ними Ланиуса едва не слезились глаза.

Раб начал было укладываться на пол к своим товарищам, но внезапно остановился. Вместо того чтобы лечь, он уставился вверх. Неужели его внимание привлекло смотровое окошко? Ланиус не думал, что мог себя обнаружить случайным шумом. Рабы, казалось, были в состоянии ощущать на себе чьи-то взгляды. А может быть, рабы здесь были ни при чем. Что, если это был Низвергнутый, смотрящий через них?

Это чувство всегда наполняло Ланиуса, когда ему приходилось выдерживать взгляд раба. Что касается этого... Промелькнуло ли что-то в его глазах? Выражение лица было таким же пустым, как всегда, – и поэтому он ничем не отличался от любого другого получеловека, работавшего сейчас на маленьком кусочке земли южнее реки Стуры. Итак, взгляд... Король нервно встряхнул головой. Он очень напоминал взгляд зверя, и не просто зверя – хищника, уставившегося на выбранную им жертву.

«Чепуха», – сказал Ланиус самому себе. «Это всего-навсего раб, без мозгов в голове». Он попытался заставить себя поверить в это. И не смог.

Спустя пару минут раб отвернулся.

Ланиус тоже отвернулся с чувством облегчения и закрыл смотровое окошко. Он потер нос, как будто это могло освободить его от смрада темницы, словно отпечатавшегося у него в мозгу.

И все же младший король продолжал приходить сюда, чтобы наблюдать за ними. Он не мог узнать о них ничего такого, что способствовало бы лечению – если, конечно, какой-нибудь колдун и в самом деле мог вылечить их. Но Ланиус все равно оставался заинтригованным. Он не мог не размышлять над тем, что происходило в головах рабов. Логика и наблюдения свидетельствовали о том, что там почти ничего не происходит, но он не был уверен. Когда дело касалось волшебства, были ли логика и наблюдения правильными инструментами для использования?