Пираты Черных гор - Черненко Дэн - Страница 56

– Они ведь не воспользуются случаем, не так ли? – спросил Ансер.

– Нам платят не за то, чтобы пользоваться случаем, ваше преосвященство, – сообщил стражник прежде, чем король открыл рот.

Мимо промчался олень, и Орталис вскинул лук. Ланиус своего еще не успел поднять, а стрела Орталиса уже просвистела в воздухе. «Я безнадежный растяпа, – подумал Ланиус – И всегда таким буду». Тем временем сын Граса радостно закричал:

– Вот это удача! – И поскакал за оленем.

Во дворце Орталис казался настолько бесполезным человеком, насколько только можно было представить. Здесь, на охоте, он, похоже, знал, что делал. Двигаясь по его следам, Ланиус увидел кровь, разбрызганную по листьям и кустам, – олень был ранен. Одно дело – убивать зверей. Заставлять их так страдать – совсем другое.

Это было чем-то другим и для Орталиса – чем-то, чем он наслаждался, что демонстрировало его возбужденное бормотание. Ланиус мог бы презрительно насмехаться над его жаждой крови – что имело место в недавнем прошлом, – но он видел, что на охоте Ансер становится чрезвычайно возбужденным. Куда девается его мягкость, подобная шелку? Король не понимал этой метаморфозы. Однако не мог отрицать, что она есть.

– Хороший выстрел, ваше высочество, – сказал один из загонщиков Орталису. – Он совсем быстро свалился.

Ланиусу так не показалось – и оленю, наверное, тоже.

Глаза Орталиса горели. Он опустился на колени перед упавшим животным, чьи бока все еще лихорадочно вздымались. Кровавая пена показалась из ноздрей – должно быть, стрела пробила ему легкое. Вытащив из-за пояса нож, Орталис перерезал оленю горло. Еще больше крови хлынуло ему на руки и на землю.

– Ах! – мягко произнес он, как будто только что испытал наслаждение от совокупления с женщиной.

Ланиус почувствовал, как его желудок сжался, и отвернулся, надеясь, что завтрак останется внутри.

Когда он заставил себя повернуть голову, то обратил внимание, что глаза животного стали тускло-матовыми. Очевидное доказательство смерти несколько успокоило короля.

Орталис продолжал разделывать тушу. Казалось, он наслаждался этим так же, как убийством. Подняв голову, он заметил:

– Это кровавая работа, но кто-то должен ее делать. Ланиус через силу кивнул. Орталис, разумеется, был прав.

Но должен ли мясник делать свою работу с таким дьявольским удовольствием?

Ансер выстрелил в следующего оленя, которого они увидели, но промахнулся. Он добродушно выругался, но с приличной порцией таких слов, которые не следовало бы употреблять архипастырю Аворниса.

Кивнув Ланиусу, Ансер сказал:

– Когда мы увидим следующего, ваше величество, ты можешь выстрелить первым.

– Хорошо, – кивнул Ланиус; хотя с радостью бы обошелся без оказанной ему чести.

Вдруг архипастырь и принц Орталис с ужасом уставились на него. Да и стражники забормотали что-то осуждающе. Оказывается, по незнанию он нарушил какой-то охотничий обычай! Чтобы исправить ситуацию, король пробормотал:

– Не хочу спугнуть оленя – я не очень хороший стрелок.

Последняя часть фразы была правдой, первая часть – должно быть, самая великая ложь, которую он когда-либо произносил. Но из-за репутации человека, приверженного правде и только правде, чего бы она ни касалась, Ансер и Орталис приняли его слова за чистую монету.

– Не беспокойся, ваше величество, – сказал Ансер. – Я промахнулся, и мир не перевернется, если ты тоже сделаешь это.

– Конечно, – сказал король, который все еще не мог осознать, что в животное стреляют просто из интереса.

Но вскоре ему пришлось попытаться. На краю поляны, в двадцати или тридцати ярдах, стоял великолепный олень. Ветер дул со стороны поляны на охотников; животное, которое так зависело от своего чуткого носа, не имело ни малейшего понятия, что его враги рядом. Ланиус с трудом поднял лук и выстрелил. Стрела полетела опасно прямо. На какой-то ужасный миг он испугался, что на самом деле попал туда, куда целился. Стрела просвистела над спиной оленя и вонзилась в бледную, похожую на пергамент кору березы.

Животное бросилось прочь. Но тетивы луков Ансера и Орталиса одновременно зазвенели, выпуская стрелы. Одна из них попала в цель. Олень рухнул на землю, не закончив прыжка. Архипастырь и принц ликующе закричали, а затем повернулись к Ланиусу.

– Отличный выстрел! – сказал ему Орталис. – Ты прекрасно спугнул его. Теперь Ансеру и мне осталось посмотреть, чей выстрел его свалил.

К тому времени как они добрались до оленя, тот, к счастью, был уже мертв. В нем оказалось две стрелы – одна в горле, другая между ребер. Орталис выпустил первую, Ансер – вторую. Они начали спорить, кто счастливчик, совершивший смертельный выстрел.

– Возможно, – неуверенным тоном заметил Ланиус, – вам следует разделить... – он оборвал себя, так как почти произнес слово «вину». Это было то, что он на самом деле думал об охоте.

Принц и архипастырь уставились на него так, как будто он начал разглагольствовать на черногорском языке. Затем они вернулись к своему спору. Король засомневался, не нарушил ли он еще какое-нибудь неписаное правило.

Мысль о неписаных правилах заставила его задуматься, а существуют ли писаные правила? Копание в архивах, чтобы выяснить это, было бы гораздо забавнее, чем наблюдать за мухами, облепившими тушу оленя.

И снова Орталис получил привилегию – если это была привилегия – разделать оленя. Он выполнил кровавую работу так аккуратно, как мог. Но все равно, Ланиус видел – или думал, что видел, – блеск удовлетворения в глазах шурина. «Все могло быть ужаснее. Если бы он охотился на женщин так, как хотел когда-то, он бы наверняка разделывал их после убийства».

Король вздрогнул. Вряд ли Орталис тогда шутил по этому поводу. Тем более что законный сын Граса, после того как вытер окровавленные руки о траву, слизнул оставшиеся капли крови с пальцев. Он чмокнул губами, как будто попробовал хорошее вино.

Ансер и загонщики, казалось, не увидели ничего неправильного или странного в его поступке. Ланиус сказал себе, что слишком много беспокоится. Он также сказал себе, что с удовольствием отведает жареной оленины. Он был уверен в этом. Но сколько ни пытался, не мог себя заставить быть уверенным в другом.

Сестус располагался на берегу реки Арцус. Когда армия Граса достигла города, ментеше непродолжительное время держали его в осаде. Их план отличался от мыслей Граса относительно Нишеватца. Ментеше не ставили целью штурмовать стены; у них не имелось в наличии катапульт и боевых таранов для уничтожения башен. Но это не значило, что у них не было шанса заставить город сдаться. Если бы королевская армия не подошла, они, возможно, добились бы своего.

Они разорили фермы вокруг Сестуса. Не уцелело ни единой коровы, или овцы, или свиньи, не говоря об их хозяевах. Ментеше вытоптали и сожгли почти все посевы пшеницы на расстоянии дня езды от города. Виноградники и оливковые рощи, миндальные сады тоже не устояли перед топором или огнем. Арцус не был широкой рекой. Ментеше с берега засыпали стрелами корабли, пытавшиеся доставить в Сестус зерно.

Люди принца Улаша не стали упорно сражаться, когда аворнийская армия двинулась на них. Кочевники просто ускакали. Почему бы и нет? Они могли переключиться на другой город, бедствия же, причиненные ими, оставались. Сестус ждет тяжелое и голодное время, независимо от того, открыл ли он ворота ментеше.

Проезжая по полям, черным от копоти или преждевременно пожелтевшим и мертвым, Грас понимал это. Но почему-то иного мнения придерживался губернатор города, плешивый барон по имени Бутастур. Он выехал из ворот навстречу королю.

– Слава богам, ваше величество, как я рад увидеть вас здесь! – сияя, воскликнул он. – Еще пара недель с этими дьяволами, которые шныряли вокруг, и нам бы пришлось есть траву, растущую между канав на улице, и варить кожаные шнурки в качестве мяса.

– Я рад, что до этого не дошло. – Грас не сиял, напротив, был мрачен. Он махнул в сторону погубленных полей. – Только королева Квила может судить, сколько вы будете в состоянии спасти из этого.