История Петербурга в городском анекдоте - Синдаловский Наум Александрович - Страница 35

Бывший владелец прекрасных Елисеевских магазинов в Москве и Петербурге уже в советское время побывал там. У него спросили:

— Ну, как нашли разницу до революции и после?

Он ответил:

— Ходят в них, как и прежде, и знать, и челядь. Только раньше с парадного хода входила знать, а с черного — челядь, а теперь наоборот.

В начале 1990-х гг., когда все стало постепенно возвращаться на «круги своя», одним из первых был переименован гастроном № 1. Он вновь стал Елисеевским. В фольклоре к этому времени был проведен своеобразный референдум, который выявил характерный для того времени разброс мнений. Сегодня он кажется странным, хотя результат «референдума» выглядит вполне предсказуемым.

На заседании комиссии по переименованию.

— У кого есть предложения по переименованию продовольственного магазина № 1, бывшего Елисеевского?

— Предлагаю в честь его основателя назвать «Магазин имени Елисеева».

— В связи с изменением ассортимента товара предлагаю назвать: «Магазин памяти Елисеева».

— Предлагаю магазин передать потомкам его основателя и назвать: «Магазин Елисеева».

Надо полагать, услугами старого, еще дореволюционного Елисеевского магазина пользовались не только рядовые покупатели, но и многочисленные питерские рестораны, в том числе, возможно, и ресторан «Вена», что находился неподалеку от магазина, в доме № 13/8 по Малой Морской улице. Не зря же в фольклоре о нем сохранился характерный анекдот:

— Чем отличаются заседания в ресторане «Вена» от заседаний Венского конгресса?

— Тем, что из заседаний в ресторане «Вена» всегда уходят сытыми.

Советская власть разрушила традиции петербургской торговли сразу и надолго. Скучно и однообразно стало в немногочисленных ресторанах и пусто на прилавках магазинов. Городской фольклор не мог не отреагировать на эти достижения большевиков в области экономики.

Стоит человек перед пустым прилавком мясного магазина и материт Романова. Его тут же забирают в КГБ, где вежливо интересуются, чем же так не угодил гражданину товарищ Романов.

— А тем, что триста лет Романовы правили, а продуктов не смогли заготовить и на семьдесят.

Приехал в Ленинград Сенькин, первый секретарь Карельского обкома КПСС. Гуляет по Невскому с Романовым, первым секретарем Ленинградского обкома. Все проходящие здороваются с Сенькиным:

— Здравствуйте, Иван Ильич!

— Здравствуйте, Иван Ильич!

Романов обиделся.

— Что это вы так популярны в Ленинграде?

— А это не ленинградцы, это наши карелы за мясом приехали.

Идут по Садовой улице русский и американец. Видят: на углу огромная толпа.

— Что это? — спрашивает американец.

Русский подходит к толпе и вскоре возвращается.

— А-а, это яблоки выбросили, — успокоил он американца.

Американец извиняется, подходит к толпе, заглядывает внутрь, возвращается.

— Да, — соглашается он, — у нас такие тоже выбрасывают.

Понятно, что все это не могло не привести к определенным выводам. Фольклор воспользовался для этого популярным среди ленинградцев 1970-х гг. кондитерским магазином. У него было романтическое название «Мечта». Он располагался в доме № 72 по Невскому проспекту. Его хорошо знали буквально все ленинградцы. Это был фирменный магазин, и поэтому здесь чаще, чем в других торговых точках, можно было приобрести подарочную коробку конфет, детские карамельные радости в виде конфет «раковые шейки» или побаловать себя другими кондитерскими дефицитами. Однако и здесь стали наблюдаться постоянные перебои с продуктами. Ассортимент товаров сокращался, а порой полки и витрины магазина встречали покупателей девственной чистотой. И тогда, как это часто происходило в общественной жизни, ситуацию прокомментировал городской фольклор. Появилось шуточное «постановление Ленгорисполкома»:

В связи с изменившейся ситуацией переименовать кондитерский магазин «Мечта» в магазин «Утраченные иллюзии».

И промышленность, и торговлю в единый производственно-торговый хозяйственный комплекс связывал городской транспорт. В XVIII, XIX да и в начале XX в., в основном, это был конный транспорт, без которого Петербург того времени невозможно представить.

Конный транспорт развивался вместе с городом. Если в середине XVIII в. количество извозчиков в городе едва превышало три тысячи, то к началу следующего оно выросло почти вдвое. С ростом города неизбежно возрастали оживление и теснота на улицах. Все это требовало какого-то упорядочения движения транспорта. В 1732 г. была предпринята первая попытка ввести в Петербурге правила движения. По улицам предписывалось «ездить смирно и на конях не скакать». Вскоре появилось и первое ограничение скорости: она не должна была превышать 12 верст в час. Однако на лихих питерских извозчиков никакие ограничения не действовали.

Екатерина II, желая удивить скоростью езды в России императора Иосифа II, приказала найти извозчика, который бы взялся на перекладных доставить императора в Москву в 36 часов. Такой ямщик нашелся и был приведен пред государыней.

— Берусь, матушка, — сказал он, — доставить немецкого короля в тридцать шесть часов, но не отвечаю, будет ли цела в нем душа.

Благосклонное отношение петербуржцев к скоростям, которые развивали тогдашние лихачи, проявилось и в другом анекдоте. Его героем стал отец Александра Сергеевича Пушкина Сергей Львович, который, высмеивая городских тихоходов, не щадил даже товарищей по писательскому цеху своего сына.

Комедиограф Алексей Данилович Копьев был известен в Петербурге не только своими остротами и проказами, но и худобою запряженной в карету четверки лошадей, которую с целью экономии вечно недокармливали. Однажды он ехал по Невскому проспекту. В том же направлении двигался пешком отец Александра Пушкина. Копьев предложил его подвезти.

— Благодарю, — ответил Сергей Львович, — но не могу, я спешу.

Жизнь ямщика была неразрывно связана с лошадью. И если в деревне полноправным членом крестьянской семьи испокон веков была корова, то в городе то же самое можно было сказать об извозчичьей лошади, хотя большинство питерских извозчиков личных лошадей не имели. Они принадлежали хозяину, у которого ямщик работал. Но традиционно домашнее обращение к лошадям оставалось. «Расправляйте ножки по питерской дорожке», — говорили ямщики своим кормильцам и выезжали на улицы города, где над ними могли и добродушно пошутить, и безнаказанно посмеяться, и, чего доброго, просто отдать городовому. Впрочем, в фольклоре остались по большей части беззлобные шутки и розыгрыши, типа «Провези вокруг фонаря, не слова не говоря» или «Поезжай на угол Малой Охты и Тучкова моста». Сохранились и анекдоты.

— Извозчик, какого ты мнения о Чацком?

— Помилуй, барин, рази можно в Питере всех извозчиков знать?

Во второй половине XIX в. в Петербурге впервые появилась конка, или, как тогда говорили на официальном языке петербургской бюрократии, конно-железная дорога. Она стала первым видом общественного рельсового транспорта. Конка представляла собой двухэтажный с открытой верхней частью — империалом — вагон на колесах, в который впрягали лошадей. Скорость конки не превышала восьми километров в час, что, естественно, вызывало снисходительные улыбки нетерпеливых и вечно спешащих петербуржцев. На рабочих окраинах и вагончики были одноэтажные, и впрягали в них таких захудалых кляч, что скорость передвижения снижалась до пяти-шести километров. Вслед конке неслись издевательские выкрики: «Конка, догони цыпленка».

Конка была громоздким и не очень удобным видом транспорта. К тому же огромный, неуклюжий вагон, движущийся посреди улицы, в сознании обывателя трансформировался в образ некой слепой, бессознательной и непредсказуемой силы, представлявшей постоянную угрозу для жизни. Мрачноватым юмором веет от анекдотов о конке.