Вамфири - Ламли Брайан - Страница 58

— Ты... ты будешь пить кровь... из моего горла? — я в ужасе уставился на него, в глазах у меня помутилось.

Но он лишь улыбнулся. И это была самая зловещая улыбка, которую я когда-либо видел на его лице. Разорвав на мне одежду, он начал ощупывать мое тело ужасными длинными и тонкими пальцами, хмурясь и, казалось, пытаясь что-то найти. Затем он повернул меня на бок, коснулся моей спины, потом нажал посильнее и, наконец, сказал:

— Ага, в самую точку! Великолепно!

Я хотел уползти, но не мог. Внутри у меня все сжалось — возможно, юное существо внутри меня тоже скорчилось от страха. Дрожь прошла по моему телу. Я пытался что-то сказать, но с моих дрожащих губ сорвался лишь стон.

— Тибор, — ровным голосом, словно мы вели светскую беседу, обратился ко мне Ференци. — Тебе предстоит узнать еще очень многое, сын мой. Обо мне, о себе, вообще о Вамфири. Тебе мало что известно, и поэтому ты не способен пока постичь все тайны, в которые я посвятил тебя. Но ты станешь таким же, как я. И все могущество, которым я обладаю, все мои силы и возможности станут и твоими тоже. Кое-что ты уже увидел и узнал, теперь будешь знать больше!

Продолжая удерживать меня лежащим на боку, он чуть повернул мою голову — так чтобы я мог видеть его лицо. Его магнетический взгляд околдовал меня, зрачки пронзали, словно рыбу гарпун. Взгляд мой прояснился, я стал видеть все четко, лучше, чем когда-либо прежде. Тело мое и конечности были будто налиты свинцом, но разум и чувства обострились настолько, что я мог ощущать все изменения, происходившие внутри склонившегося надо мной существа. Каким-то образом, в силу непонятных мне причин Фаэтору Ференци удалось усилить мое восприятие, повысить мою чувствительность.

— А теперь смотри, — прошипел он. — Наблюдай! Зернистая, с крупными порами кожа на лице Ференци стала на глазах меняться. Наблюдая столь быструю метаморфозу, я вдруг подумал: «Я никогда не знал, как он выглядит. И никогда не узнаю. Он будет таким, каким захочет, чтобы я его видел».

Поры на лице Ференци увеличились, и оно стало рябым, как после оспы. И без того огромные челюсти увеличились еще больше, причем с таким звуком, словно кто-то медленно разрывал ткань. Губы вывернулись и оттянулись, открывая в оскале малиновые толстые десны и острые зубы, с которых капала слюна. Никогда прежде не видел я его зубы так близко. Но и на этом процесс превращения не завершился.

Изменения произошли буквально во всем — челюсти, зубы, черты ужасного лица стали поистине жуткими, Фаэтор теперь был похож на огромную летучую мышь или на волка, или на обоих сразу, но процесс продолжался и это уже было не просто сходство. Он не был ни летучей мышью, ни волком, но чем-то средним, а человеческий облик оставался лишь внешней оболочкой, куколкой, скрывавшей личинку чудовища. И вот эта куколка раскрылась.

Зубы его напоминали высокие тонкие изогнутые айсберги, собравшиеся посреди красного океана десен, кровоточивших оттого, что эти ужасные зубы, выпирая из них, разрывали плоть и все росли и росли, становясь похожими на зазубренные лезвия ножей. В целом челюсти можно было сравнить с медвежьим капканом, сделанным из кости и сверкающих хрящей. Заглянув в эту пасть, которая составляла большую часть его лица, я понял, что мое лицо вполне может уместиться в ней полностью и что он, если захочет, способен сожрать меня целиком. Однако он, похоже, не собирался делать этого.

Над плоскими изогнутыми ноздрями желтым светом горели глаза. Он хрипло рассмеялся, и без того огромные верхние клыки его удлинились еще больше и, словно кровавые бивни, опустились ниже огромной нижней челюсти. Прежде чем Фаэтор повернул меня лицом вниз, я успел заметить, что его невероятных размеров зубы имели отверстия на концах и были полыми, чтобы удобнее было высасывать кровь.

Парализованный, не в силах сопротивляться, я не мог даже кричать. Хуже того, я не имел больше возможности видеть его. Но я чувствовал, как опытные руки ощупывают меня, ощутил какое-то трепыхание внутри себя, когда Фаэтор наткнулся на что-то, прятавшееся возле моего позвоночника. И вдруг я почувствовал, как острые зубы вонзились в мою плоть и сквозь нее в сидевшего внутри меня юного паразита, тут же забившегося в агонии. Его невыносимые муки передались и мне — мы одинаково страдали оба. Для того чтобы я в полной мере смог испытать ужасные мучения, Фаэтор и сделал меня чрезвычайно чувствительным. Будь проклято его жестокое сердце! Как ужасно я страдал! Потом я провалился в темноту и долгое время вообще ничего не ощущал. И за это, как вы понимаете, я благодарен судьбе...

Когда я пришел в себя, то поначалу подумал, что возле меня никого нет. Но потом услышал хныканье Эрига, прятавшегося в темном углу, и все вспомнил. Вспомнил о нашей многолетней дружбе, о кровавых битвах, в которых вы вместе принимали участие. Вспомнил, что он всегда был мне верным другом, готовым отдать за меня жизнь, так же, как и я за него.

Возможно, его также охватили воспоминания, и именно они заставили его плакать. Но это было лишь предположением. Я знал только, что, когда Ференци вонзил мне в спину зубы, Эрига поблизости видно не было...

Сказать, что я поколотил его, будет, пожалуй, слишком мягко, но, если бы не сидевший внутри его комок плоти вампира Фаэтора, Эриг, несомненно, умер бы. Возможно, я и в самом деле хотел убить его, в этом я не уверен, поскольку помню все довольно смутно. Знаю только, что под конец он уже не ощущал моих ударов, а сам я был совершенно измучен. Конечно же, он в конце концов исцелился, так же как и я. И вот тогда я решил перейти к новой стратегии.

Шли дни... Мы спали, бодрствовали, ели... Снаружи жизнь была богаче событиями, а для меня существовало еще и время ожидания, терпения и молчаливых размышлений. Ференци, в свою очередь, дрессировал меня, как дикого пса.

Его тактика заключалась в следующем. Он обычно тихо подходил к двери и слушал. Как ни странно, я всегда ощущал его присутствие и испытывал при этом страх. Время от времени я чувствовал, как он крадется по периферии моего сознания и пытается вторгнуться в сам ход моих размышлений, узнать, о чем я думаю. Вспомнив о том, как он общался на большом расстоянии с Арвосом, я попробовал приблизиться к его разуму. И, кажется, небезуспешно, ибо в конце концов начал ощущать чье-то чужое раздражение.

Он использовал также систему поощрений. Если я вел себя «хорошо» и во всем подчинялся ему, то получал пищу.

— Тибор! — обычно кричал он мне из-за двери. — У меня здесь есть парочка чудесных поросят! Если я в ответ кричал ему:

— А, так значит, меня пришли навестить твои родители, — он тут же уносил еду. Но если я отвечал:

— Фаэтор, отец мой! Я умираю с голоду! Пожалуйста, накорми меня! Умоляю! Ибо, если ты не дашь мне поесть, мне придется сожрать этого пса, которого ты запер вместе со мной. Кто же тогда станет служить мне, после того как ты уйдешь странствовать и я останусь один в этом замке, чтобы управлять им и твоими землями?

В этом случае он чуть приоткрывал дверь и просовывал через щель еду. Но если только я осмеливался стоять слишком близко к двери, то не было ни Фаэтора, ни пищи — я не видел их три-четыре дня.

Таким образом я постепенно «слабел», все меньше и меньше сопротивлялся, реже протестовал. Я стал умолять его. Я клянчил еду, просил выпустить меня из замка, молил о свежем воздухе и свете, о воде, чтобы умыться и искупаться. Но больше всего мечтал я избавиться — хотя бы ненадолго — от Эрига, к которому испытывал не меньшее отвращение, чем любой человек к собственным экскрементам. Больше того, я чувствовал, что слабею физически. Я стал больше спать, но просыпался уже далеко не таким бодрым.

Настал день, когда Эриг не смог меня разбудить. О, как этот пес колотил в дверь, плакал и стенал, зовя своего настоящего хозяина! Когда Фаэтор пришел, они вдвоем вытащили меня наверх, на зубчатую стену над крытым залом, перегородившим ущелье, и положили на свежем воздухе под небом, на котором появились первые вечерние звезды. Как давно не видел я их бледного сияния! Последние лучи солнца тускло освещали верхушки скал позади замка.