Кто взял фальшивую ноту? - Абрамян Григорий Владимирович - Страница 10

О том, что произошло в этот момент в музыкальной школе, мы узнали немного позже — от Пети Люлькина. Но я расскажу обо всем сейчас.

Мяч влетел в зал, где шла репетиция школьного оркестра. Когда вместе с мощным аккордом раздался звон выбитого стекла, все оркестранты опустили инструменты, а Геннадий Максимилианович сердито воскликнул:

— Этого еще не хватало!

Из глубины оркестра, словно антенна из транзистора, вылезла тощая фигура Кузи-барабанщика. Со злорадством размахивая барабанными палочками, он крикнул:

— Я знаю, кто выбил стекло!

Все обернулись к нему.

— Женька, вот кто!

Петя Люлькин вскочил со своего места, чуть не уронив скрипку:

— Враки! Не верьте ему, Геннадий Максимилианович!

— Хочешь, я выслежу? — продолжал кричать Кузя. — Хочешь?

Чей-то голос из оркестра тихо, но внятно произнес:

— Предатель, ябеда!

Спор не успел разгореться. Виной этому был я.

Есть люди, которые в критические минуты плохо соображают. Я как раз из таких. Уставился, как дурак, на проем окна — и ни с места!

Именно в эту минуту за моей спиной выросла фигура коменданта Уточкина.

— Ты что безобразничаешь? — воскликнул он и схватил меня за шиворот.

В разбитом окне появилось рассерженное лицо Геннадия Максимилиановича, и я зажмурился от страха.

Потрясая метлой, спешила к месту происшествия уборщица школы — Мария Ивановна. За ней бежал Кузя с барабанными палочками в руках, за Кузей несколько оркестрантов, среди которых был и Петя Люлькин.

— Давай его сюда, — сказала Мария Ивановна.

— Бери, — ответил Уточкин, передавая меня уборщице. — Держи покрепче.

Мария Ивановна сгребла меня в охапку.

— Пустите, — простонал я и дрыгнул ногами. — У меня все ребра согнулись.

— У него ребра гнутся, слышали? А в милицию хочешь?

Мария Ивановна пребольно стукнула меня костяшками пальцев в затылок.

— Шутка ли сказать! Какое стекло выбил! В два человечьих роста да в два пальца толщиной… Ах ты, негодник!

Моя участь была решена, как вдруг нежданно-негаданно на «Площадке встреч» появился Женька.

— Пустите его, — сказал он, подбегая к Марии Ивановне. — Стекло выбил я.

Мария Ивановна, отпустив меня, моментально вцепилась в Женьку:

— Ишь заступник явился. И тебе всыплем!

— Он, конечно, он! — злорадствовал Кузя. — Я же говорил!

Вокруг Марии Ивановны бегал Петя и беспомощно повторял:

— Женька, Федя, как же вы это, а?

Но что мог сделать Петя, если в окне опять появился Геннадий Максимилианович.

— Всем в зал! — приказал он. Женьку увели.

Я остался один на «Площадке встреч»…

МЫ ПЕРЕЖИВАЕМ.

Я недолго простоял в одиночестве. На «Площадке встреч» появился Васька. Потом Сережка. А за ним, вздрагивая и озираясь по сторонам, Костя.

— Не один Женька виноват, — сказал я.

Никто не ответил.

— Это нечестно, — продолжал я.

— А чей удар был последним? — спросил Костя.

— Если хочешь знать, больше всех виноват Васька. Если бы он не пропустил мяч…

— Тоже верно. Не пенальти же били…

— Женьке бы нужно помочь, — сказал Сережка. — А… вдруг его и так отпустят?

— И правда, что тут особенного? Подумаешь — стекло! Рано или поздно его разбили бы, — заговорил Васька.

— Идет! — закричал вынырнувший откуда-то из-за угла Гриша.

Из двери музыкальной школы вышел Женька. Вышел и посмотрел — сначала направо, потом налево. Может, и заметил нас, но молча двинулся мимо. Совсем в противоположную сторону. Руки в карманах, голова к небу. Весь непонятный и какой-то очень странный.

Мы догнали его и пошли следом, гуськом, так же молча.

Вдруг Женька остановился и уставился на нас.

— Били? — с жадным интересом спросил Гриша.

Женька не ответил.

— Жень… — сказал Васька, запуская пальцы в шевелюру. — Мы тоже хотели туда пойти, чесслово! Хотели сказать, что не один ты виноват, правда, Федя?

— Эх, ребята! — воскликнул Женька, не обратив внимания на Ваську. — Я слышал настоящую репетицию оркестра. Это так здорово, ребята… Это так…

У него, видимо, не хватало слов, чтобы рассказать нам все, что он там видел.

— Ну, а стекло? — спросил я.

Женька посмотрел на меня, и лицо его стало скучным и печальным. Кажется, он только теперь вспомнил, что присутствовал на репетиции оркестра не по особому приглашению.

Он тяжело вздохнул.

— Когда меня привели к директору, он сказал: «Отправляйся домой, расскажи все родителям, а затем займись выбитым стеклом!»

— И все?

— Потом он повернулся ко мне спиной и больше со мной не говорил. Я мог уйти себе спокойно. Но они начали репетицию, и я остался.

— А Кузя? Ябедничал про драку?

— Он было поднялся, но директор почему-то рассердился на него: «Сметанкин, тебя ни о чем не спрашивают!»

— Значит, директор не знает, где ты живешь? — спросил Костя. — Тогда и волноваться не о чем!

— Не о чем? — переспросил Женька. — А как я завтра пойду в музыкальную школу?

Женька был прав. Пока он не уладит дела со стеклом, музыкальной школы ему не видать как своих ушей.

— А чего особенного? — сказал Васька. — Ничего особенного: расскажи все отцу, он отругает тебя, потом даст денег, мы пойдем к дяде Степе, он вставит стекло, и дело с концом.

— Не стану я рассказывать отцу, — угрюмо ответил Женька. — Не знаешь ты его… И вообще оставь свои советы при себе.

— Может, это не так дорого? — сказал я. — Давай спросим у дяди Степы.

Пошли мы к дяде Степе, а он заявил:

— Такое стеклышко ни в магазине, ни с рук не купишь. Его только организациям с завода выдают. Да и овал на такой толщине не всяким алмазом вырежешь. Что касается денег — думаю, не меньше десятки стоит.

Женька окончательно пал духом.

— Ну, не будем учиться в музыкальной школе! — воскликнул Гриша. — Сами убежим и Женьку спрячем, правда, Вась?

Мы и не посмотрели на Гришу. Но действительно, как ухе быть? Ведь завтра к трем часам нужно идти к директору!

— Может, на самом деле никуда не ходить? — предложил Васька. — Ну его, оркестр…

— Ни в коем случае! — воскликнул Женька. — Разве вы виноваты, что я разбил стекло? Вы должны учиться, а я… я что-нибудь придумаю…

— А кто первый пойдет к директору? — спросил Костя.

— Кто? Конечно, Федя, — сказал Васька.

— Что ты, что ты! — замахал я руками. — Геннадий Максимилианович меня в окно видел. Из-за меня никого не примут.

— Ничего, — решил Васька. — Сними очки, и не узнает.

Васька прав. Когда я снимаю очки, глаза у меня становятся гораздо больше, а нос почему-то вытягивается вперед. Я становлюсь похож на таксу.

— Нет, — сказал я упрямо. — Хоть режьте, не пойду! Почему все я да я? Пусть Сережка идет!

Но Сережка скорчил такую физиономию, что Женька сразу посоветовал:

— Итак, жребий!

Теперь я точно знал, кто первым пойдет к директору! Можно было и не тянуть этот самый жребий. Когда четыре руки нырнули в Женькину кепку — Женька и Гриша в этом не участвовали, — моя рука была самой последней.

Сережка на радостях подпрыгнул:

— Я — нет!

— И я — нет! — воскликнул Костя.

Молчали двое. Я и Васька. На наших бумажках стояли роковые крестики.

— Подумаешь! — сказал Васька. — Ничего особенного. Даже интересно!

На лицах остальных ребят промелькнула зависть. Да, они завидовали — мне и Ваське. Иногда такое случается: кажется, тебе не повезло, а другие начинают тебе завидовать, и ты успокаиваешься и думаешь, что жить на свете не так уж плохо!

Я снял очки и спросил у ребят:

— Кто я, Федя или не Федя?

— Федот, да не тот! — засмеялся Костя. — Ты похож на ворону.

— Ну, что я тебе говорил? — сказал Васька и хлопнул меня по плечу.

— Прекрасно! — воскликнул я. — Ты, Женька, не горюй. Мы поступим в школу, научимся играть, и ты обязательно будешь нашим дирижером. Вот посмотришь!