Психомех - Ламли Брайан - Страница 2

Руки Кениха беспокойно лежали на пухлом черном портфеле, который покоился на деревянном столе. Безобразный тик дергал уголки его рта. Кених сильно потел, несмотря на то, что в комнате было прохладно. Он потел с того самого момента, когда вместе со своим хозяином встретился с этими двумя членами ИРА, потел и вжимался в себя, стараясь сделаться маленьким, в то время как в действительности был крупным мужчиной. Если сравнить, то самый высокий из двоих, сидящих напротив, был всего-навсего среднего роста, но никто, глядя, как Кених потеет и дергается, не мог бы догадаться о его настоящей комплекции и огромной силе.

Шредер, казалось, нервничал так же, как и его помощник, но старался держаться хладнокровно. Маленький, лысеющий, в свои пятьдесят с хвостиком он выглядел как типичный, опрятно одетый немец, но только более худощавый и бледный, чем можно было ожидать. Еще двадцать-тридцать фунтов веса и сигара во рту могли бы превратить его в популярный портрет преуспевающего немецкого бизнесмена, но он не курил и не ел сверх меры.

В его планы входило прожить столько лет, сколько ему отпущено, но лучшие годы были уже позади. Он знал это, а также то, что остаток отведенного ему времени не будет так хорош, как хотелось бы, поэтому надо сделать все, чтобы провести его получше. Это заставляло его быть осторожным с людьми, сидящими перед ним.

Они знали его таким, каким он был сейчас, а не таким, каким он был когда-то. Только сам Шредер знал об этом. Шредер и Вилли Кених.

Ведь если бы эти немцы были действительно такими робкими и напуганными, какими казались, пришли бы они сюда? Этот вопрос ирландские террористы не могли не задать себе, но задавали его недостаточно настойчиво. Было ли это затеяно для того, чтобы спасти жену Шредера? Правда, она была молода и красива, но он был не молод. Мог ли он на самом деле любить ее? Они сильно в этом сомневались, эти ирландцы. Похоже, что она была всего лишь украшением, сахарной глазурью на пироге Шредера, а на самом деле он пришел совсем по другой причине. Есть люди, которым можно угрожать, и такие, которым никогда угрожать нельзя...

Где-то в темном углу комнаты старые часы монотонно отсчитывали время. За запертой дверью, в освещенном красным фонарем коридоре, другая дверь которого выходила на улицу, разговаривали двое мужчин, чьи приглушенные голоса доносились до бара.

— Вы сказали, что хотели поговорить со мной, — сказал Шредер. — Ну, мы поговорили. Вы сказали, что моя жена будет освобождена невредимой, если я приду к вам, не поставив полицию в известность об этой встрече. Я сделал все, что вы просили. Я пришел к вам, мы поговорили. — Его слова были точными, возможно слишком точными и резкими, благодаря его немецкому акценту. — Мою жену освободили?

Общим у обоих ирландцев были только бороды. Один был темнокожий, как будто проводил много времени на солнце, другой — бледный. Первый тоньше Шредера, узкобедрый и молчаливый. Второй был маленьким, круглым, много и неискренне улыбался, показывая плохие зубы. Худой был прыщавым, с похожими на кислотные ожоги шрамами под глазами. Белые шрамы выделялись на фоне загара. Глядя в глаза Шредера так, что его пристальный взгляд, казалось, проникал прямо сквозь толстые линзы очков промышленника, он нарушил молчание.

— Конечно, мистер Шредер, — сказал он мягко. — Можете быть уверены. Это уже сделано. Ваша дорогая жена свободна. Мы люди слова, вы же понимаете? В эту самую минуту она возвращается в ваш отель жива и невредима. Мы только хотели встретиться и поговорить с вами, а не причинять вред вашей милой женушке. Мы бы все равно ее отпустили. Ну, зачем она нам? Вы же понимаете, что она была всего лишь приманкой в нашей ловушке.

Шредер ничего не сказал, но Кених выпрямился, его маленькие глазки впились в лица перед ним.

— Ловушке? О чем вы говорите?

— Это всего лишь для красного словца, — сказал толстяк, улыбаясь сквозь гнилые зубы. — А теперь успокойтесь, успокойтесь, мистер Кених. Держитесь хладнокровнее, вот как ваш босс. Если бы мы хотели вас убить, вы бы уже были мертвы. И фройлен тоже.

— Фрау, — поправил Кених. — Фройлен значит “девушка”, фрау — “жена”.

— Да? — сказал толстяк. — Неужто? Эта смазливая немецкая шлюшка действительно замужем за нашим мистером Шредером? Ничего себе!

Казалось, что Кених хотел ответить, но Шредер взглядом остановил его, а затем снова посмотрел на террористов.

— Люди слова, — кивнул он, быстро моргая. — Понятно. Люди.., чести. Очень хорошо, если так, то не позволите ли вы мне поговорить в женой?

— Конечно, вы можете поговорить с ней, сэр, конечно можете, — сказал толстяк, ухмыляясь. — Именно потому, что, как вы убедитесь, мы — люди своего слова. Вот такие мы. — Улыбка соскользнула с его лица. — К сожалению, этого нельзя сказать о вас.

— Господин Шредер совершенно честен! — резко перебил Кених, нахмурив белесые брови. Пот рекой тек по его красной бычьей шее.

— Он и сейчас такой! — произнес худой, запрокидывая голову и, не мигая, глядя на Кениха. — Похоже, вы очень лояльный человек, мистер Кених. Но, пожалуйста, вспомните, что хотя мы попросили его прийти одного, он притащил с собой вас — то есть тебя, стриженого немецкого педика! — несмотря на брань, его тон оставался сухим и ровным.

Вилли Кених, приподнявшись, обнаружил, что шеф придерживает его за локоть, и сел снова. Пот закапал еще быстрее.

— Господин Кених почти всегда сопровождает меня, — произнес Шредер. — Я не вожу машину.

Без него я не смог бы попасть сюда. К тому же, он мой секретарь, а иногда и советник. Он посоветовал мне прийти. Так что, по крайней мере, за то, что я здесь, вы должны благодарить его.

— Да? — сказал толстяк, снова улыбаясь. — А за этот портфель тоже можно поблагодарить его? Кстати, а что в нем?

— Портфель? А!.. — Теперь пришла очередь Шредера улыбнуться, однако улыбка получилась нервная. — Ну, понимаете, я подумал, что может вы захотите денег. В этом случае...

— Ого! — одновременно воскликнули террористы, уставившись на портфель Кениха.

— Так он что, набит деньгами? — спросил улыбчивый. — Это очень успокаивает. Но дело не в деньгах. Видите ли, здесь другое. Эта фабрика, которую вы хотите построить, даст работу двум тысячам парней, то есть двум тысячам протестантов. А это, как вы сами понимаете, несправедливо. Много денег в протестантских карманах. Счастье в их черных продажных сердцах.

— Мы только хотим, так сказать, восстановить справедливость, — подхватил худощавый. — За тем, что произошло, стоит война, господин Шредер. Может, вы чего-то не понимаете?

— Война? — повторил Шредер. — Я кое-что понимаю в войне. Но тем не менее, я не могу поставлять вам оружие.

— Итак, вы упорствуете, — раздраженно подвел итог худощавый. Его шрамы на щеках и носу стали еще белее. — Вместе мы могли бы что-нибудь придумать. В Германии у вас есть доступ к оружию.

Вы могли бы что-нибудь уступить нам или закрыть глаза на некоторые пропажи...

— Можно мне позвонить жене? — спросил Шредер.

Маленький толстяк вздохнул.

— Ну, пожалуйста, звоните. — Он махнул рукой в сторону антикварного таксофона, висевшего на стене около двери.

Когда Шредер встал и направился по слегка присыпанному опилками полу к таксофону, Кених сжал ручку портфеля, но не поднял его. Он остался сидеть, держа портфель на столе перед собой. Четыре маленькие ножки на днище портфеля указывали точно на террористов. Один из них, улыбчивый, повернулся и наблюдал за Шредером из-под полуопущенных век. Взгляд прищуренных глаз худощавого остановился на Кенихе и прилип к неестественному положению руки немца, когда тот судорожно сжимал ручку портфеля.

Шредер опустил монетку в таксофон, набрал номер, подождал и с облегчением вздохнул. Наверное, его легкие целый час собирали воздух для такого вздоха. Казалось, его безупречно сшитый костюм пошел складочками и морщинками.

— Урмгард? Все в порядке? — спросил он и сразу же снова вздохнул. — А Генрих? Хорошо! Нет, с нами все в порядке. Да, до встречи. — Он послал еле заметный, почти беззвучный поцелуй в телефонную трубку, потом повесил ее и повернулся лицом к комнате. — Вилли, ты слышал?