Юмор начала XX века [сборник] - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 20

III

Мы вышли из магазина — я, нагруженный громадным свертком, она, пустая, с победоносно веселым видом — и сели на извозчика. — Ну? — спросил я. — Ну? — Куда же ехать?! — Да к портнихе. Ведь я же говорила. — Извозчик, к портнихе. — На какую улицу прикажете? — На какую улицу? — спросил я, оборачиваясь к своей спутнице. — Такая… длинная. Я позабыла, право, как она называется. — А, длинная! Так бы вы и сказали. Вероятно, еще по бокам стоят дома и у каждых ворот сидит дворник? Да? — Да, да. Что?то в этом роде. Там еще есть четырехэтажный дом с такими воротами. — С какими? Она вытянула вперед пальцы и неопределенно пошевелила ими. — Вот с такими, знаете?.. — Ах, вот такие ворота? Очень красивые. А улицы вы так и не знаете? — Да я знала, да позабыла. Помню, сейчас нужно вправо завернуть. — Извозчик! Направо. — Да куда он едет?! Не туда! Направо! — Он и едет направо!! — Тогда, значит, налево. — Эти извозчики вечно путают, — сурово проворчал я. — Дело в том, что у извозчиков и у прочих мужчин правая сторона случайно совпадает с правой рукой, а у женщин она совпадает — с левой! И мужчины так тупы, что не могут к этому привыкнуть. — Вообще, вы, мужчины… — критически сказала Марья Павловна и улыбнулась с сознанием собственного превосходства. Мы повернули на какую?то улицу и поскакали по ней, причем я бросал проницательные взгляды на все дома с “такими” воротами. А моя спутница в это время украдкой перекрестилась. — Что это на вас напала такая богомольность? — пожал я плечами. — Не хотите ли вы посвятить себя Богу? — Нет, — сказала она. — Я так узнаю, где правая сторона. — То есть… как же это? — Да ведь крестятся правой рукой! Я перекрещусь и думаю: “ах, вот она где, правая сторона”. — Изумительно просто! И дорогу можно находить, и грехи в то же время замаливать. Если бы все знали этот остроумный способ — не было бы заблудившихся и грешных людей. — Вы льстите мне! — кокетливо хлопнула она меня перчаткой по руке. — Да это и не я придумала. Подруга. — Богато одаренная натура, — одобрительно сказал я. IV Ввиду громадного количества домов с “такими воротами” портниху мы не нашли. Когда через час ехали обратно, Марья Павловна вспомнила: — А что вы мне хотели сказать такое серьезное? Помните, давеча дома говорили? Еще говорили, что это для вас очень важно!.. И я не назвал ее мысленно ни Мэри, ни Мышонком, а зевнул и сказал: — Ах, да! Я хотел спросить только: где вы покупаете такое прекрасное печенье к чаю? И с этого момента пустыня лишилась одного из лучших отшельников, которые когда?либо спасались в ней… РЫЦАРЬ ИНДУСТРИИ Мое первое с ним знакомство произошло после того, как он, вылетев из окна второго этажа, пролетел мимо окна первого этажа, где я в то время жил, — и упал на мостовую. Я выглянул из своего окна и участливо спросил неизвестного, потиравшего ушибленную спину: — Не могу ли я быть вам чем?нибудь полезным? — Почему не можете? — добродушно кивнул он головой, в то же время укоризненно погрозив пальцем по направлению окна второго этажа. — Конечно же можете. — Зайдите ко мне в таком случае, — сказал я, отходя от окна. Он вошел веселый, улыбающийся. Протянул мне руку и сказал: — Цацкин. — Очень рад. Не ушиблись ли вы? — Чтобы сказать вам — да, так — нет! Чистейшей воды пустяки. — Наверное, из?за какой?нибудь хорошенькой женщины? — подмигивая, спросил я. — Хе — хе. — Хе — хе! А вы, вероятно, любитель этих сюжетцев, хе — хе?! Не желаете ли — могу предложить серию любопытных открыточек? Немецкий жанр! Понимающие люди считают его выше французского. — Нет, зачем же, — удивленно возразил я, всматриваясь в него. — Послушайте… ваше лицо кажется мне знакомым. Это не вас ли вчера какой?то господин столкнул с трамвая?.. — Ничего подобного! Это было третьего дня. А вчера меня спустили с черной лестницы по вашей же улице. Но, правду сказать, какая это лестница? Какие?то семь паршивых ступенек. Заметив мой недоумевающий взгляд, господин Цацкин потупился и укоризненно сказал: — Все это за то, что я хочу застраховать им жизнь. Хороший народ: я хлопочу об их жизни, а они суетятся о моей смерти. — Так вы — агент по страхованию жизни? — сухо сказал я. — Чем же я могу быть вам полезен? — Вы мне можете быть полезны одним малюсеньким ответиком на вопрос: как вы хотите у нас застраховаться — на дожитие или с уплатой премии вашим близким после — дай вам Бог здоровья — вашей смерти? — Никак я не хочу страховаться, — замотал я головой. — Ни на дожитие, ни на что другое. А близких у меня нет… Я одинок. — А супруга? — Я холост. — Так вам нужно жениться — очень просто! Могу вам предложить девушку — пальчики оближете! Двенадцать тысяч приданого, отец две лавки имеет! Хотя брат шарлатан, но она такая брюнетка, что даже удивительно. Вы завтра свободны? Можно завтра же и поехать посмотреть. Сюртук, белый жилет. Если нет — можно купить готовые. Адрес — магазин “Оборот”… Наша фирма… — Господин Цацкин, — возразил я. — Ей — Богу же, я не хочу и не могу жениться! Я вовсе не создан для семейной жизни… — Ой! Не созданы? Почему? Может, вы до этого очень шумно жили? Так вы не бойтесь… Это сущий, поправимый пустяк. Могу предложить вам средство, которое несет собою радость каждому меланхоличному мужчине. Шесть тысяч книг бесплатно! Имеем массу благодарностей! Пробный флакончик… — Оставьте ваши пробные флакончики при себе, — раздражительно сказал я. — Мне их не надо. Не такая у меня наружность, чтобы внушить к себе любовь. На голове порядочная лысина, уши оттопырены, морщины, маленький рост… — Что такое лысина? Если вы помажете ее средством нашей фирмы, которой я состою представителем, так обрастете волосами, как, извините, кокосовый орех! А морщины, а уши? Возьмите наш усовершенствованный аппарат, который можно надевать ночью… Всякие уши как рукой снимет! Рост? Наш гимнастический прибор через каждые шесть месяцев увеличивает рост на два вершка. Через два года вам уже можно будет жениться, а через пять лет вас уже можно будет показывать! А вы мне говорите — рост..: — Ничего мне не нужно! — сказал я, сжимая виски. — Простите, но вы мне действуете на нервы… — На нервы? Так он молчит!.. Патентованные холодные души, могущие складываться и раскладываться! Есть с краном, есть с разбрызгивателем. Вы человек интеллигентный и очень мне симпатичный… Поэтому могу посоветовать взять лучше разбрызгиватель. Он дороже, но… Я схватился за голову. — Чего вы хватаетесь? Голова болит? Вы только скажите: сколько вам надо тюбиков нашей пасты “Мигренин” — фирма уж сама доставит вам на дом… — Извините, — сказал я, закусывая губу, — но прошу оставить меня. Мне некогда. Я очень устал, а мне предстоит утомительная работа — писать статью… — Утомительная? — сочувственно спросил господин Цацкин. — Я вам скажу — она утомительна потому, что вы до сих пор не приобрели нашего раздвижного пюпитра для чтения и письма! Нормальное положение, удобный наклон… За две штуки семь рублей, а за три — десять… А — Пошел вон! — закричал я, дрожа от бешенства. — Или я проломлю тебе голову этим пресс — папье!! — Этим пресс — папье? — презрительно сказал господин Цацкин, ощупывая пресс — папье на моем письменном столе. — Этим пресс — папье… Вы на него дуньте — оно улетит! Нет, если вы хотите иметь настоящее тяжелое пресс — папье, так я вам могу предложить целый прибор из малахита… Я нажал кнопку электрического звонка. — Вот сейчас придет человек — прикажу ему вывести вас! Скорбно склонив голову, господин Цацкин сидел и молчал, будто ожидая исполнения моего обещания. Прошло две минуты. Я позвонил снова. — Хорошие звонки, нечего сказать, — покачал головой господин Цацкин. — Разве можно такие безобразные звонки иметь, которые не звонят. Позвольте вам предложить звонки с установкой и элементами за семь рублей шестьдесят копеек. Изящные звонки… Я вскочил, схватил господина Цацкина за рукав и потащил к выходу. — Идите! Или у меня сейчас будет разрыв сердца… — Это не дай Бог, но вы не беспокойтесь! Мы вас довольно прилично похороним по второму разряду. Правда, не будет той пышности, как первый, но катафалк… Я захлопнул за господином Цацкиным дверь, повернул в замке ключ и вернулся к столу. Через минуту я обратил внимание, что дверная ручка зашевелилась, дверь вздрогнула от осторожного напора и — распахнулась. Господин Цацкин робко вошел в комнату и прищурясь сказал: — В крайнем случае могу вам доложить, что ваши дверные замки никуда не годятся… Они отворяются от простого нажима! Хорошие английские замки вы можете иметь через меня — один прибор два рубля сорок копеек, за три — шесть рублей пятьдесят копеек, а пять штук… Я вынул из ящика письменного стола револьвер и, заскрежетав зубами, закричал: — Сейчас я буду стрелять в вас! Господин Цацкин с довольной миной улыбнулся и ответил: — Я буду очень рад, так как это даст вам возможность убедиться в превосходном качестве панциря от пуль, который надет на мне для образца и который могу вам предложить. Одна штука восемнадцать рублей, две дешевле, три еще дешевле. Прошу вас убедиться!.. Я отложил револьвер и, схватив господина Цацкина поперек туловища, с бешеным ревом выбросил в окно. Падая, он успел крикнуть мне: — У вас очень непрактичные запонки на манжетах! Острые углы, рвущие платье и оцарапавшие мне щеку. Могу предложить африканского золота с инкрустацией, пара два рубля, три пары де… Я захлопнул окно. МАГНИТ I Первый раз в жизни я имел свой собственный телефон. Это радовало меня, как ребенка. Уходя утром из дому, я с напускной небрежностью сказал жене: — Если мне будут звонить, — спроси — кто и запиши номер. Я прекрасно знал, что ни одна душа в мире, кроме монтера и телефонной станции, не имела представления о том, что я уже восемь часов имею свой собственный телефон, но бес гордости и хвастовства захватил меня в свои цепкие лапы, и я, одеваясь в передней, кроме жены, предупредил горничную и восьмилетнюю Китти, выбежавшую проводить меня: — Если мне будут звонить, — спросите — кто и запишите номер. — Слушаю — с, барин! — Хорошо, папа! И я вышел с сознанием собственного достоинства и солидности, шагал по улицам так важно, что нисколько бы не удивился, услышав сзади себя разговор прохожих: — Смотрите, какой он важный! — Да, у него такой дурацкий вид, что будто он только что обзавелся собственным телефоном. II Вернувшись домой, я был несказанно удивлен поведением горничной: она открыла дверь, отскочила от меня, убежала за вешалку и, выпучив глаза, стала оттуда манить меня пальцем. — Что такое? — Барин, барин, — шептала она, давясь от смеха. — Подите?ка, что я вам скажу! Как бы только барыня не услыхала… Первой мыслью моей было, что она пьяна; второй, что я вскружил ей голову своей наружностью и она предлагает вступить с ней в преступную связь. Я подошел ближе, строго спросив: — Чего ты хочешь? — Тш… барин. Сегодня к Вере Павловне не приезжайте ночью, потому ихний муж не едет в Москву. Я растерянно посмотрел на загадочное, улыбающееся лицо горничной и тут же решил, что она по — прежнему равнодушна ко мне, но спиртные напитки лишили ее душевного равновесия, и она говорит первое, что взбрело ей на ум. Из детской вылетела Китти, с размаху бросилась ко мне на шею и заплакала. — Что случилось? — обеспокоился я. — Бедный папочка! Мне жалко, что ты будешь слепой… Папочка, лучше ты брось эту драную кошку, Бельскую. — Какую… Бельс — ку — ю? — ахнул я, смотря ей прямо в заплаканные глаза. — Да твою любовницу. Которая играет в театре. Клеманс сказала, что она драная кошка. Клеманс сказала, что, если ты ее не бросишь, она выжжет тебе оба глаза кислотой, а потом она просила, чтобы ты сегодня обязательно приехал к ней в шантан. Я мамочке не говорила, чтобы ее не расстраивать, о глазах?то. Вне себя я оттолкнул Китти и бросился к жене. Жена сидела в моем рабочем кабинете и держала в руках телефонную трубку. Истерическим, дрожащим от слез голосом она говорила: — И это передать… Хорошо — с… Можно и это передать. И поцелуи… Что?.. Тысячу поцелуев. Передам и это. Все равно уж заодно. Она повесила телефонную трубку, обернулась и, смотря мне прямо в глаза, сказала странную фразу: — В вашем гнездышке на Бассейной бывать уже опасно. Муж, кажется, проследил. — Это дом сумасшедших! — вскричал я. — Ничего не понимаю. Жена подошла ко мне и, приблизив свое лицо к моему, без всякого колебания сказала: — Ты… мерзавец! — Первый раз об этом слышу. Это, вероятно, самые свежие вечерние новости. — Ты смеешься? Будешь ли ты смеяться, взглянув на это? Она взяла со стола испещренную надписями бумажку и прочла: – № 349–27 — “Мечтаю тебя увидеть хоть одним глазком сегодня в театре и послать хоть издали поцелуй”. № 259–09 — “Куда ты, котик, девал то бриллиантовое кольцо, которое я тебе подарила? Неужели заложил подарок любящей тебя Дуси Петровой?” № 317–01 — “Я на тебя сердита… Клялся, что я для тебя единственная, а на самом деле тебя видели на Невском с полной брюнеткой. Не шути с огнем!” № 102–12 — “Ты — негодяй! Надеюсь, понимаешь”. № 9–17 — “Мерзавец — и больше ничего!” № 177–02 — “Позвони, как только придешь, моя радость! А то явится муж, и нам не удастся уговориться о вечере. Любишь ли ты по — прежнему свою Надю?” Жена скомкала листок и с отвращением бросила его мне в лицо. — Что же ты стоишь? Чего же ты не звонишь своей Наде? — с дрожью в голосе спросила она. — Я понимаю теперь, почему ты с таким нетерпением ждал телефона. Позвони же ей — № 177–02, а то придет муж, и вам не удастся условиться о вечере. Подлец! Я пожал плечами. Если это была какая?нибудь шутка, то эти шутки не доставили мне радости, покоя и скромного веселья. Я поднял бумажку, внимательно прочитал ее и подошел к телефону. — Центральная, № 177–02! Спасибо. № 177–02? Мужской голос ответил мне: — Да, кто говорит? – № 300–05. Позовите к телефону Надю. — Ах, вы № 300–05. Я на нем ее однажды поймал. И вы ее называете Надей? Знайте, молодой человек, что при встрече я надаю вам пощечин… Я знаю, кто вы такой! — Спасибо! Кланяйтесь от меня вашей Наде и скажите ей, что она сумасшедшая. — Я ее и не виню, бедняжку. Подобные вам негодяи хоть кому вскружат голову. Ха — ха — ха! Профессиональные обольстители. Знайте, № 300–05, что я поколочу вас не позже завтрашнего дня. Этот разговор не успокоил меня, не освежил моей воспаленной головы, а, наоборот, еще больше сбил меня с толку.