Морской волк. Бог его отцов. Рассказы - Лондон Джек - Страница 56

Тут я вспомнил, что забыл оттяжки. Мне пришлось дважды взобраться на верхушку стрел, и в результате они были закреплены со всех сторон. Пока я возился с этим, спустились сумерки. Вольф Ларсен, весь день безмолвно просидевший на палубе, ушел в камбуз варить себе ужин. Я так устал, что не мог выпрямиться без боли в спине, но зато гордо взирал на свою работу. Как ребенок, получивший новую игрушку, я горел нетерпением поднять что-нибудь своими стрелами.

— Жаль, что так поздно, — сказал я. — Хотелось бы видеть, как они действуют.

— Не будьте таким жадным, Гэмфри, — пожурила меня Мод. — Завтра тоже будет день, а сейчас вы так устали, что еле держитесь на ногах.

— А вы? — с внезапной тревогой спросил я. — Вы, должно быть, совсем измучены? Вы честно трудились. Я горжусь вами, Мод.

— А я горжусь вами вдвойне и имею на это основание, — ответила она, и в глазах ее мелькнул какой-то трепетный огонек. Раньше я никогда не видел такого выражения в ее глазах, и оно доставило мне острое наслаждение, хотя я и не вполне понял его. Она потупилась и снова взглянула на меня, уже со смехом.

— Что, если бы наши друзья могли теперь видеть нас? — промолвила она. — Вы когда-нибудь задумывались над нашей внешностью?

— О вашей я думал часто, — ответил я, стараясь уяснить себе странный блеск в ее глазах и быструю перемену темы.

— Мерси! — вскричала она. — А на что же я похожа?

— Боюсь, что на воронье пугало, — ответил я. — Вы только взгляните на вашу обтрепанную юбку, на эти треугольные дыры. А блузка на вас какая! Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, что вы стряпали над костром и вытапливали котиковый жир. Но венец всего — эта шапка! И это женщина, написавшая «Вынужденный поцелуй»!

Сделав глубокий церемонный реверанс, она сказала:

— Что же касается вас, сэр…

Мы несколько минут весело болтали, но за шутливыми словами чувствовалось что-то серьезное, и я связывал это со странным неуловимым выражением, подмеченным мною в ее глазах. Что это было? Неужели наши глаза говорили помимо нашей воли? Я знал, что мои уже несколько раз выдавали меня. Но я каждый раз заставлял их молчать. Неужели она все-таки заметила и поняла? И неужели ее глаза ответили моим? Нет, это было бы невозможно! Эти мысли владели мной и тогда, когда мы сошли на берег и пора было думать о другом.

— Какое безобразие, что, проработав целый день, мы не можем спокойно проспать ночь! — жаловался я после ужина.

— Но неужели со стороны слепого нам угрожает опасность? — спросила она.

— Я никогда не смогу доверять ему, — возразил я, — и тем более теперь, когда он слеп. Его беспомощность озлобляет его еще больше. Я знаю, что завтра сделаю прежде всего: я выброшу легкий якорь подальше от берега и подтяну к нему шхуну. И каждый вечер, когда мы будем возвращаться в лодке на берег, Вольф Ларсен будет оставаться на борту пленником. Итак, мы последнюю ночь стоим на вахте.

Утром мы поднялись рано, и, когда заканчивали завтрак, уже рассвело.

— О Гэмфри! — воскликнула вдруг Мод и перестала есть.

Я взглянул на нее. Она смотрела на «Призрак». Посмотрел тогда и я, но не заметил ничего особенного.

Я вопросительно поглядел на Мод.

— Подъемные стрелы… — дрожащим голосом произнесла она.

О них я совсем забыл. Я посмотрел снова — стрел не было.

— Если он… — свирепо пробормотал я.

Она с сочувствием положила руку мне на плечо и сказала:

— Вам придется начать сначала.

— О, поверьте мне, мой гнев ничем не грозит. Я не мог бы обидеть и мухи, — с горечью улыбнулся я ей. — Хуже всего то, что он это знает. Вы правы. Если он уничтожил стрелы, мне больше ничего не остается, как начать сначала.

— Но теперь я буду стоять на вахте на борту, — сказал я минуту спустя, — и если он еще раз вмешается…

— Но я боюсь оставаться на берегу одна всю ночь, — заметила Мод, когда я несколько пришел в себя. — Насколько лучше было бы, если бы он примирился с нами и помог нам. Нам было бы так удобно жить всем на борту.

— Мы и будем жить там, — уверил я ее, все еще страдая от уничтожения моих драгоценных стрел. — Я хочу сказать, что вы и я будем жить на борту, независимо от того, как на это посмотрит Вольф Ларсен.

— Какое ребячество, — рассмеялся я вслед за тем, — с его стороны — делать такие вещи, а с моей — сердиться на него за это.

Но сердце у меня заныло, когда мы взобрались на борт и увидели учиненный Вольфом Ларсеном разгром. Стрелы исчезли бесследно. Оттяжки справа и слева были перерезаны. Протянутые мною веревки были разрезаны на куски. Он знал, что я не сумею сплеснить их. Внезапное подозрение вспыхнуло в моем мозгу. Я бросился к вороту. Он не действовал. Вольф Ларсен испортил его. Мы в отчаянии взглянули друг на друга. Потом я подбежал к борту. Распутанные мною мачты, реи и гафели исчезли. Он нащупал удерживавшие их веревки и пустил их в море.

Слезы стояли на глазах у Мод, и я уверен, что это была обида за меня. Я и сам готов был плакать. Во что обратилась наша мечта оснастить «Призрак»! Вольф Ларсен хорошо поработал! Я сел на комингсы люка и в отчаянии подпер голову руками.

— Он заслуживает смерти, — вскричал я, — но, да простит мне Бог, я не могу быть его палачом!

Мод подошла ко мне, провела рукой по моим волосам, словно успокаивая ребенка, и сказала:

— Ну, ну, все еще уладится.

Я прижался к ней головой, и это придало мне новую бодрость. Эта женщина была для меня неиссякаемым источником духовных сил. Что, в самом деле, произошло? Простая задержка, отсрочка. Отлив не мог далеко унести мачты в море, тем более что не было ветра. Нужно было только найти их и прибуксировать назад. А кроме того, это урок для нас. Теперь я знал, чего следовало ожидать от Вольфа Ларсена.

— Вон он идет, — шепнула мне Мод.

Я поднял глаза. Вольф Ларсен тихонько шел по левой стороне палубы.

— Не обращайте на него внимания, — шепнул я. — Он пришел посмотреть, как мы встретили эту неприятность. Делайте вид, что ничего не случилось. Мы можем лишить его удовольствия. Снимите башмаки — вот так, и возьмите их в руки.

И мы стали играть в жмурки со слепым человеком. Когда он шел к нам по левой стороне, мы проскальзывали мимо него по правой. Потом с юта мы смотрели, как он повернул и пошел за нами на корму.

Он, несомненно, знал, что мы на борту, так как дружелюбно сказал «здравствуйте» и ждал ответа на свое приветствие. Потом он ушел на корму, а мы перебрались на нос.

— Я ведь знаю, что вы на борту! — крикнул он нам, и я видел, как он напряженно прислушивался.

Он напоминал мне огромного филина, который, громко крикнув, прислушивается к движениям вспугнутой добычи. Но мы не шевелились и двигались только тогда, когда двигался он. Так мы бегали по палубе, словно двое детей, преследуемых свирепым людоедом, пока Вольфу Ларсену, очевидно, это наскучило и он ушел с палубы к себе в каюту.

Наши глаза весело блестели, и мы едва сдерживали смех, обуваясь и перелезая через борт в лодку. Заглянув в ясные карие глаза Мод, я забыл все причиненное нам зло и помнил только, что я ее люблю и что это придаст мне силы проложить ей и мне обратный путь в мир.

Глава XXXVI

Два дня мы с Мод искали в море и вдоль берегов наши пропавшие мачты. Только на третий день мы нашли их все и даже нашу стрелу в самом опасном месте, там, где волны разбивались о суровый юго-западный мыс. О, какая это была тяжелая работа! Когда уже смеркалось, мы вернулись, измученные, в нашу бухточку, таща за собой на буксире грот-мачту. Стоял мертвый штиль, и нам весь путь пришлось грести.

Еще день изнурительной и опасной работы, и к нашему имуществу прибавились обе стеньги. На третий день мы добыли фок-мачту, две реи и оба гафеля. Ветер был попутный, и я надеялся доставить наш груз под парусом. Но ветер обманул меня, стих, и мы черепашьим шагом подвигались вперед на веслах. Это требовало от нас страшного напряжения. Я всей тяжестью налегал на весла и чувствовал, как тяжелые бревна тормозят ход лодки.