Морской волк. Бог его отцов. Рассказы - Лондон Джек - Страница 44

— В таком случае я разрешаю ей крикнуть, — вызывающе сказал я.

— Едва ли вы серьезно захотите пожертвовать собой, — усмехнулся Вольф Ларсен.

Больше мы не разговаривали, но мы уже настолько привыкли друг к другу, что молчание не тяготило нас. Когда красный и белый огни исчезли, мы вернулись в каюту доканчивать прерванный ужин.

Они снова принялись за стихи, и Мод прочла «Impenitentia Ultima» Даусона. Она читала великолепно, но я следил не за ней, а за Вольфом Ларсеном. Меня поразил его взгляд, устремленный на Мод. Он был так увлечен, что бессознательно шевелил губами, беззвучно повторяя за нею слова. Он прервал ее, когда она прочла:

— В вашем голосе поют скрипки, — смело сказал он, и глаза его сверкнули золотом.

Я был в восторге от ее самообладания. Она без запинки прочла последнюю строку, а затем направила разговор в более безопасное русло. Я сидел, как в дурмане. Пьяный разгул кубрика доносился к нам сквозь переборку, а человек, которого я боялся, и женщина, которую я любил, все говорили и говорили. Никто не убирал со стола. Матрос, заменявший Мэгриджа, очевидно, присоединился к своим товарищам на баке.

Казалось, Вольф Ларсен находился на вершине наслаждения жизнью. Время от времени я отрывался от своих мыслей, чтобы следить за ним, поддаваясь обаянию его необычайной интеллектуальной силы и страстной проповеди мятежа. Разговор не мог не коснуться Мильтоновского Люцифера, и тонкость, с какой Вольф Ларсен обрисовал и разобрал этот характер, была для меня новым доказательством его загубленного гения. Он напоминал мне Тэна, хотя я знал, что он никогда не читал этого блестящего, но опасного мыслителя.

— Он защищал безнадежное дело и не боялся Божьего гнева, — говорил Вольф Ларсен. — Низвергнутый в ад, он остался непобежденным. С собой он увел треть ангелов и тотчас принялся возмущать человека против Бога. Этим он завоевал для себя и для ада большую часть человечества. Почему он был изгнан из Царства Небесного? Разве он был менее храбр, чем Бог? Или менее горд? Менее властолюбив? Нет! Тысячу раз нет! Бог был несравненно могущественнее, но в Люцифере жил дух свободы. Он предпочитал страдать, лишь бы никому не покоряться. Он не хотел служить ни Богу, ни кому-нибудь иному. Он не был пешкой, он стоял на своих ногах. Это была личность.

— Первый анархист! — засмеялась Мод, вставая и собираясь уйти в свою каюту.

— Значит, хорошо быть анархистом! — вскричал Вольф Ларсен. Он тоже поднялся, и когда она задержалась у двери своей каюты, остановился против нее и продекламировал:

Это был вызывающий крик могучего духа. Его голос гудел по всей каюте, а он, с бронзовым сияющим лицом, с высоко поднятой головой, стоял перед Мод и смотрел на нее своими золотистыми, бесконечно мужественными и бесконечно нежными в эту минуту глазами.

В ее глазах опять появился неизъяснимый ужас, и она почти шепотом произнесла:

— Вы — Люцифер!

Дверь закрылась, и она исчезла. Он поглядел ей вслед, а потом повернулся ко мне.

— Я сменю Луи на руле, — коротко сказал он, — и позову вас сменить меня в полночь. Пока же ложитесь спать.

Он надел шапку и рукавицы и поднялся по трапу, а я последовал его совету и лег. Но по какой-то непонятной причине, охваченный каким-то таинственным предчувствием, я не раздевался. Некоторое время я прислушивался к шуму на кубрике и думал о снизошедшей на меня любви, но на «Призраке» я научился хорошо спать, и когда пение и крики затихли, глаза мои закрылись, и я погрузился в глубокую дремоту.

Не знаю, что разбудило меня, но я внезапно очнулся и вскочил на ноги с неясным сознанием какой-то надвигающейся опасности. Я распахнул дверь. Огонь в кают-компании был притушен, и я увидел Мод, мою Мод, бьющуюся в объятиях Вольфа Ларсена. Она тщетно боролась, упираясь головой ему в грудь, чтобы вырваться. В тот же миг я бросился вперед.

Когда он поднял голову, я ударил его кулаком в лицо, но это был слабый удар. Ларсен издал свирепый звериный рев и оттолкнул меня рукой. В этом толчке была такая сила, что я отлетел, как мяч. При этом я ударился о дверь бывшей каюты Мэгриджа, которая раскололась в щепы. С трудом поднявшись на ноги и забыв о боли, я весь отдался охватившему меня бешенству. Выхватив свой кинжал, я вторично бросился к Вольфу Ларсену.

Но тут что-то произошло. Капитан и Мод Брюстер отшатнулись друг от друга. Я был уже возле него с поднятым ножом, но задержал удар. Меня поразила неожиданная перемена положения. Мод стояла, прислонившись к стене, а он шатался и левой рукой прикрывал глаза, а правой, словно в забытьи, шарил вокруг себя. Его рука нащупала стену, и, по-видимому, сознание найденной опоры доставило ему облегчение.

Но ярость уже снова овладела мной. Передо мной промелькнули перенесенные обиды и унижения, все выстраданное мною и другими от его руки, вся чудовищность существования этого человека. Я подскочил к нему, как слепой, как безумный, и вонзил нож ему в плечо. Однако, чувствуя, что нанес только легкую рану — сталь скользнула вдоль лопатки, — я поднял нож для нового удара.

Но в этот миг Мод с криком бросилась ко мне:

— Не надо! Умоляю вас!

На миг я опустил руку, но только на миг. Я снова занес нож, и Вольф Ларсен, несомненно, погиб бы, если бы она не встала между нами. Ее руки обвились вокруг меня, ее волосы щекотали мне лицо. Сердце у меня усиленно забилось, но бешенство мое только возросло.

Она смело смотрела мне в глаза.

— Ради меня! — просила она.

— Я хочу убить его ради вас! — крикнул я, стараясь высвободить свою правую руку так, чтобы не причинить вреда Мод.

— Tсc!.. — вдруг прошептала она, закрыв мне рот своей рукой.

Я готов был поцеловать ее пальчики, так как при всем моем гневе их прикосновение было для меня бесконечно сладостно.

— Пожалуйста, пожалуйста! — умоляла она, и этим обезоружила меня, что и впоследствии всегда удавалось ей.

Я отступил и вложил кинжал в ножны. Вольф Ларсен все еще стоял, прижимая руку ко лбу и прикрывая ею глаза. Голова его была опущена на грудь. Весь он как-то осел, его широкие плечи согнулись.

— Ван Вейден! — хрипло, с тревогой в голосе, позвал он. — О ван Вейден, где вы?

Я взглянул на Мод. Она промолчала и только кивнула головой.

— Я здесь, — ответил я, приближаясь к нему. — В чем дело?

— Помогите мне сесть, — сказал он тем же хриплым, испуганным голосом. — Я болен, я очень болен, Горб, — прибавил он после того, как я подвел его к стулу.

Он положил голову на стол и закрыл ее руками. Время от времени он покачивался взад и вперед от боли. Один раз он было приподнялся, и я увидел крупные капли пота у него на лбу.

— Я болен, я очень болен, — повторял он.

— Что с вами? — спросил я, кладя ему руку на плечо. — Чем я могу вам помочь?

Но он раздраженно сбросил мою руку, и я долго молча стоял возле него. Мод, растерянная и подавленная, смотрела на нас. Мы не понимали, что могло с ним случиться.

— Горб, — сказал он наконец, — мне надо лечь. Дайте мне руку. Я скоро оправлюсь. Это опять проклятая головная боль. Я боялся ее. Мне казалось… нет, я не знаю, о чем я говорю. Помогите мне добраться до койки.

Но, когда я уложил его, он опять закрыл лицо руками, и, уходя, я слышал, как он шептал:

— Я болен, я очень болен…

Мод встретила меня вопросительным взглядом. Я покачал головой и сказал:

— Что-то случилось с ним. Не знаю только, что именно. Он беспомощен и, кажется, первый раз в жизни испытывает чувство страха. Несомненно, это началось еще до того, как я ударил его ножом, так как я нанес ему только поверхностную рану. Вы, наверное, видели, как все это было?