Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов - Лондон Джек - Страница 41

Она как-то необычно резко соскользнула с его колен, освободилась из объятий и стояла перед ним, выпрямившись, со сверкающими глазами, с побледневшими щеками, с полным решимости лицом, точно собираясь сказать нечто чрезвычайно важное, но тут позвонил телефон, и он потянулся к трубке.

Паола вся как-то поникла, неслышно вздохнула, а, выходя из комнаты, видела, как Бонбрайт торопливо подходил к столу с телеграммами, и тут же услышала слова мужа:

— Это невозможно! Так или иначе он обязан найти выход из положения, или дела кончены. Какой там договор! Будь дело только в нем, он, конечно, мог бы его нарушить, но он забыл об очень интересной переписке, которая у меня вот тут. Да, да, она представит интерес для любого суда. Я пришлю вам всю пачку и эти вырезки сегодня к пяти часам. И скажите ему от меня, что, если только он попытается проделать эту штуку, я его согну в бараний рог. Не пройдет и года, как ему придется распродавать свои пароходы… Да… Алло! Вы слушаете? Разыщите-ка эту справку. Я убежден, вы увидите, что Междуштатный коммерческий комитет может его прихлопнуть по двум статьям.

Ни Грэхем, ни Паола не понимали, что Дик, проницательный, умный Дик, умевший видеть и ощущать еще не случившееся и строить догадки и гипотезы из неуловимых оттенков и намеков, подтверждаемых лишь последующими событиями, уже почуял то, что еще не случилось, но что могло случиться. Он не слышал кратких знаменательных слов Паолы у коновязи; он не видел, как Грэхем перехватил ее глубокий, ищущий взгляд, устремленный на него с веранды. Дик ничего не слышал и мало видел, но чувствовал он многое и, опередив Паолу, смутно понял то, что она поняла позже.

Единственным, на чем он мог строить свои предположения, был тот вечер, когда они пели, а он играл в бридж. От него не ускользнуло, как, пропев «По следам цыган», они сразу же отошли от рояля и направились к карточным столам; он помнил, что, подняв глаза на Паолу, подошедшую подразнить его тем, что он проигрывает, он заметил на лукавом, задорном лице ее что-то необычное. И тогда, отвечая им в том же тоне и скользнув смеющимися глазами по Грэхему, он и в нем заметил то же самое. «В нем сейчас страшное напряжение, — мелькнуло в голове Дика, — но почему? Есть ли связь между этим напряженным состоянием и внезапностью, с которой Паола отошла от рояля?». И все время, пока эти вопросы мелькали у него в мозгу, он как ни в чем не бывало смеялся, тасовал карты, сдавал их и даже выиграл партию.

Но вместе с тем он продолжал убеждать себя в нелепости и несообразности того, что ему смутно почудилось. Случайная догадка, нелогичное сопоставление самых ничтожных фактов и больше ничего, благоразумно решил он. Верно только то, что и жена, и друг весьма привлекательны. И лишь изредка возвращаясь к этому воспоминанию, он не мог ответить на всплывший в его голове вопрос: почему они в этот вечер оборвали пение? Почему у него создалось впечатление, что произошло что-то неожиданное? Откуда это напряжение у Грэхема?

Бонбрайт, записывая как-то утром под диктовку телеграмму, не знал, что Дик подошел к окну не случайно, а потому, что его привлекли слабые звуки копыт по дороге. Последнее время Дик уже не первый раз так подходил к окну, с кажущейся небрежностью, бросая рассеянный взгляд на кавалькаду, молодцевато подъезжавшую к коновязи. Но в это утро он еще прежде, чем показались первые наездники, знал, кого увидит.

— Брэкстону опасность не грозит, — продолжал он диктовать, не меняя интонации, с глазами, устремленными на дорогу, откуда должны были показаться всадники. — Если дойдет до разрыва, он может уехать в Аризону через горы. Повидайте немедленно Коннорса. Брэкстон оставил Коннорсу все необходимые указания. Коннорс будет завтра в Вашингтоне. Сообщайте малейшие подробности передвижений. Подпись.

На дороге показались рядом, во главе кавалькады, Лань и Альтадена. Дик не ошибся, он в этом был уверен. Сейчас же за ними раздались веселые крики, смех и звук многих копыт.

— Эту телеграмму, пожалуйста, зашифруйте, — твердо продолжал Дик, заметив, что Грэхем ездок приличный, но отнюдь не замечательный, и что надо распорядиться дать ему лошадь потяжелее Альтадены. — Отправьте две копии Джереми Брэкстону, по обеим линиям, все-таки есть шанс, что хоть одна из них дойдет.

Глава XX

Волна гостей снова отхлынула от Большого дома. К завтраку и обеду снова собирались только Грэхем, Дик и Паола. Но в эти вечера, пока мужчины с часок болтали, прежде чем идти спать, Паола уже не играла на рояле, а сидела рядом с вышиванием, прислушиваясь к их разговору.

У обоих было много общего, жизнь они прожили во многом похожую, и взгляды у них были сходные. Философия их была несколько жестка, сентиментальностью они не страдали, оба были реалистами. Паола недаром прозвала их «медными гвоздями».

— Да, да, — смеялась она, — я отлично понимаю, почему у вас такие взгляды. Вы оба удачливы. Вы здоровы. Удачливы в физическом смысле. У вас есть сила сопротивления, вы выносливы. Вы устояли там, где другие, менее стойкие, погибали. Вас не берут и африканские лихорадки, от которых другие мрут, как мухи. Возьмите несчастного, о котором вы сейчас говорили: он заболел воспалением легких и не выдержал, пока вы его несли вниз, к морю. Почему вы не заболели воспалением легких? Неужели потому, что более достойны или вели более добродетельный образ жизни? Или не так рисковали и принимали больше мер предосторожности?

Она покачала головой.

— Совсем не потому. Просто вам больше везло — я хочу сказать, вы и родились удачно, потому что были здоровы, вы и до рождения были здоровые. Возьмите Дика, ведь он похоронил трех своих товарищей и двух инженеров в Гваякиле от желтой лихорадки. Почему же желтая лихорадка не убила Дика? И та же самая история с вами, широкоплечий и широкогрудый мистер Грэхем! Почему во время вашего последнего путешествия в болотах умерли не вы, а ваш фотограф? Ну-ка, исповедуйтесь, сколько он весил? Что, плечи у него были широки? Грудь крепкая, легкие крепкие? Ноздри широкие? Силы сопротивления много?

— Он весил сто тридцать пять фунтов, — огорченно согласился Грэхем. — Но производил впечатление человека вполне крепкого и здорового. Смерть его меня поразила, кажется, больше, чем его самого. Но дело не в весе; при одинаковых условиях сопротивляемость выше именно у таких. А все-таки вы попали в точку. У него не было сопротивляемости вовсе. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Если хотите, все дело в качестве мускулов и свойствах сердца, позволяющего некоторым чемпионам выдерживать подряд, скажем, двадцать, тридцать или сорок раундов, — согласился и Дик. — Возьмите хоть сейчас, в Сан-Франциско несколько сот юношей мечтают победить на ринге. Я многих видел. Вид у них отличный, здоровый, сложены прекрасно, молоды, натянуты, как струны, и горят желанием добиться своего, а между тем из десяти человек девять не выдерживают больше десяти раундов. Не то чтобы их побеждали другие. Они как бы взрываются изнутри. Их мускулы и сердца сотканы не из первосортных тканей. Они просто не созданы для того, чтобы двигаться с большой быстротой и с чрезмерным напряжением столько, сколько нужно для десяти раундов. Некоторых из них взрывает уже после четырех или пяти. И ни один из сорока не выдержит в течение часа двадцати раундов при одной минуте отдыха и трех минутах борьбы. Найти парня вроде Нелсона, Ганса или Волгаста, способного выдержать сорок раундов, — это редкость, их на десять тысяч — один.

— Вы понимаете, к чему я веду, — подхватила Паола. — Смотрю я на вас. Обоим вам уже по сорок лет. Уж довольно нагрешили. Преодолели столько препятствий, столько рисковали, стольких потеряли на пути. Повеселились, побесились. По всему миру побродили.

— Разыграли дурака, — посмеялся Грэхем.

— И попьянствовали, — добавила Паола. — Подумайте! Ведь и алкоголь вас не прошиб, слишком вы выносливы. Другие под столом валяются, или в больнице, или в могиле, а вы шествуете по своему триумфальному пути с песнями, и ткани ваши все так же свежи, и даже по утрам голова не болит! Я и веду к тому, что вы везунчики! Мускулы ваши налиты кровью. И отсюда ваша философия. Вот почему я и зову вас «медными гвоздями», вот почему вы и проповедуете реализм, и практикуете реализм, смахивая с пути людей помельче и не таких счастливых, которые и пикнуть в ответ не смеют, потому что они, как вот те, о которых только что говорил Дик: их взорвало бы изнутри после первого же раунда, если бы только они посмели состязаться с вами.