Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов - Лондон Джек - Страница 26

Она указала на двух темно-гнедых, которые паслись бок о бок.

— А вот эти обе от Гью-Диллона, вы знаете брата Лоу-Диллона? У них матки разные и не совсем одинаковой масти, но они замечательно друг другу подходят. И у них обеих шерсть точно такая, как у Гью-Диллона. — Она тронула своего смирившегося коня, тщательно обходя стадо, чтобы не встревожить его; несколько жеребят все-таки бросились врассыпную.

— Вы посмотрите на них, — воскликнула она, — вот эти пять там, упряжные. Вы посмотрите, как они подымают передние ноги, когда бегут.

— Мне будет обидно, если ты из них не получишь призовую четверку, — похвалил Дик, и снова вспыхнули благодарностью ее глаза, и снова Грэхему сделалось больно.

— Из них две от более крупных маток. Вот посмотрите на того в середине и на того крайнего слева, а из остальных трех можно выбрать коренника. От одного отца, пять разных маток, и целых четверо вполне подходят друг другу, и все в один год, ведь это счастье, правда?

Она быстро обернулась к Хеннесси.

— Я теперь вижу, каких из них придется продать как пони для игры в поло; я их выберу из двухлеток. Хотите, отберите их.

— Если мистер Менденхолл не продаст вон того чалого за полторы тысячи, то только потому, что игра в поло вышла из моды, — ответил ветеринар с восторгом. — Уж я на них смотрел, вон, например, на этого светло-гнедого. Вы дайте ему лишний годик и посмотрите, каков он будет в случке, а еще через год пойдет на международную выставку. Вы меня послушайте, я в него верил с самого начала. Он всех этих берлингемцев побьет. Как подрастет — пошлите его на Восток.

Паола кивала головой, с интересом вслушиваясь в слова мистера Хеннесси и заражаясь его энтузиазмом при виде пышущего жизнью коня, созданного ею.

— Хотя, — созналась она, — всегда тяжело продавать таких красавцев.

В эту минуту она была так поглощена лошадьми, что в словах ее не было ни малейшего намека на аффектацию. Они прозвучали просто, и Дик невольно стал расхваливать ее Ивэну.

— Конечно, я могу пересмотреть ворох книг о коневодстве и мудрить над законами Менделя до головокружения, но она настоящий гений. Ей никаких законов изучать не нужно. Она просто это все знает, точно колдунья, каким-то интуитивным путем. Она взглянет на кучку кобылок, смерит их глазами, пощупает их немножко руками, а затем не успокаивается, пока не найдет им пары. И чаще всего добивается желанных результатов. Разве только не масти, — поддразнил он ее.

Она весело рассмеялась. Засмеялся и мистер Хеннесси, а Дик продолжал:

— Вы посмотрите на эту кобылу. Мы были убеждены, что Паола не права. А вы теперь посмотрите на нее! Она случила старую породистую кобылу, которую мы хотели выставить за негодностью, с великолепным жеребцом — получилась кобылка; опять спарила ее с чистокровным, а их жеребца опять с той же. И все наши предсказания полетели прахом. И посмотрите на него: ведь он побьет мировой рекорд как пони для игры в поло. В одном только мы перед ней не преклоняемся: она не допускает никакой женской сентиментальности при своем подборе. Очень уж она хладнокровна, никакого раскаяния не чувствует, когда приходится выбрасывать нежелательных и выбирать то, что ей нужно. Но мастью она еще не овладела. Вот тут-то гениальности и не хватает! Ну, Паола, тебе придется еще пока обходиться с Дадди и Фадди для твоего выезда. Кстати, как поживает Дадди?

— Он поправился, — ответила она. — Спасибо мистеру Хеннесси.

— Серьезного ничего, — добавил ветеринар, — у него было просто что-то с желудком, а конюх перетрусил.

Глава XIII

По дороге к бассейну Грэхем разговаривал с маленькой хозяйкой, держась от нее настолько близко, насколько позволяли ему козни Франта. А Дик с Хеннесси опередили их, углубившись в деловой разговор.

— Меня всю жизнь преследует бессонница, — говорила она ему, щекоча Франта шпорой, чтобы укротить новое поползновение к сопротивлению. — Но я рано научилась не распускать нервов и не поддаваться унынию. В сущности, я уже с детства извлекла себе из такого состояния пользу и даже удовольствие. Так только и можно было преодолеть врага, от которого, я знаю, мне не избавиться. Ведь вы, наверное, умеете побеждать подводное течение?

— Да, потому что раз навсегда решил, что с ним бороться нельзя, — ответил Грэхем, глядя на ее порозовевшее лицо, на котором от постоянной борьбы с неугомонным конем бисером проступили крошечные капельки пота. «Тридцать восемь лет! Не преувеличила ли, не соврала ли Эрнестина в самом деле! Паоле Форрест и двадцати восьми не дать. Кожа у нее совсем нежная, прозрачная, как у очень молоденькой девушки».

— Вот именно, — продолжала она, — бороться с подводным течением нельзя. Надо просто поддаться ему, не перечить ему и пытаться выйти на воздух вместе с ним. Этому фокусу меня научил Дик. То же и с бессонницей. Раз царство сна для меня заперто, раз я взволнована, возбуждена сильными впечатлениями, то я вполне сознательно отдаюсь бессоннице и тогда быстрее впадаю в бессознательное состояние. Я заново переживаю все пережитое за день, только подхожу к событиям с новых, самых разных сторон.

Вот возьмите, например, вчерашнее плавание на Горном Духе. Прошлой ночью я будто снова пережила все это. А затем я пережила то же в качестве зрителя, как бы глядя на все глазами моих сестер, вашими, глазами ковбоя, а главное — Дика. А затем я стала рисовать себе разные картины на ту же тему со всех точек зрения и раскрашивала их, выбирала им рамы и развешивала, а затем рассматривала их, как случайный посетитель, которому они бы подвернулись впервые. И я нашла себе множество зрителей, начиная с кислых старых дев и юных школьниц вплоть до юношей-греков, живших тысячи лет назад.

Потом я все это переложила на музыку. Разыграла ее мысленно на рояле и угадывала звуки ее в симфоническом и духовом оркестре. И сама пела, и слова песни придумала, эпические, лирические и комические и в конце концов уснула, даже не заметив, как уснула, а проснулась уже около полудня. Последний раз я слышала, как часы бьют шесть. А в лотерее сна я выигрываю так редко, что шесть часов непробудного сна для меня очень много.

Пока она рассказывала, Хеннесси уже успел обо всем переговорить и съехал на боковую дорожку. Дик Форрест остановил лошадь и поджидал жену.

— Хотите пари, Ивэн? — спросил он.

— Вы мне раньше скажите условия, — сказал Грэхем.

— На сигары — пари на то, что вам не догнать Паолу под водой в течение десяти минут, — ну, нет, пяти, потому что, я помню, вы пловец неплохой.

— Дай ему побольше шансов, Дик, — воскликнула Паола великодушно. — Десять минут — для него утомительно.

— Ты его не знаешь, — отшутился Дик. — И не ценишь моих сигар. Он пловец настоящий.

— Пожалуй, и мне придется призадуматься. А вдруг он нанесет мне смертельный удар, прежде чем я успею тронуться в путь. Расскажи-ка про его подвиги и победы.

— Вот тебе один эпизод, о котором на Маркизских островах говорят и сейчас. Это было во время страшного урагана 1892 года. Он проплыл сорок миль, плыл непрерывно сорок пять часов; только он да еще один туземец добрались до земли; а были все туземцы, канаки, белый он один и перещеголял всех: утонули все до последнего.

— Но ты сейчас только сказал, что с ним еще кто-то был, — перебила Паола.

— Женщина, — ответил Дик. — Канаки все утонули.

— А женщина белая? — допрашивала Паола.

Грэхем быстро взглянул на нее и, хотя она и обратилась к мужу, обернулась к нему, ее вопрошающие глаза прямо и открыто встретились с его глазами.

Он выдержал ее взгляд так же прямо и ответил:

— Она была канака.

— Но не простая канака, а королева, — добавил Дик. — Настоящая, из древнего рода туземных королей. Королева острова Хуахоа.

— Вероятно, древняя королевская кровь придала ей силы? — спросила Паола. — Или вы ей помогали?

— Я думаю, что мы оба помогали друг другу, — ответил Грэхем. — Иногда мы оба теряли сознание на более или менее продолжительное время. То я, то она. До суши мы добрались к закату. Это оказалась просто отвесная стена, о которую высоко разбивался прибой, пригоняемый юго-восточным пассатом. Она меня схватила, вцепилась в меня, растолкала и привела в чувство. А я-то хотел на эту стену лезть — это было бы для нас гибелью. Кое-как ей удалось внушить мне, что она знает, где мы находимся, что течение теперь пойдет вдоль берега на запад и что через каких-нибудь два часа оно вынесет нас к такому месту, где можно будет выбраться на сушу. Клянусь, что эти два часа или я проспал, или был без сознания, но также твердо помню, что в таком же состоянии была и она. Когда я очнулся, то заметил, что прибоя уже не слышно. Тогда я стал ее трясти и приводить в сознание. Мы шли по пескам еще три часа, а окончательно выбравшись из воды, тут же заснули. Проснувшись от припекавшего солнца, мы побрели под тень диких бананов, нашли пресную воду и снова заснули. А когда я опять проснулся, была ночь. Я еще раз напился и заснул до утра. Она еще спала, когда нас нашли туземцы — охотники за дикими козами.