Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет - Лондон Джек - Страница 37

Я прошу читателя не забывать при чтении этого рассказа о развитии моей склонности к алкоголю, что я не глупец и не слабовольный человек. По общепринятым понятиям, я человек, преуспевший в жизни; успех этот, смею сказать, превосходит обычный успех среднего удачливого человека, и, чтобы добиться его, мне пришлось затратить немало энергии, ума и силы воли. При этом у меня крепкий организм, который легко переносит то, от чего более слабые умирали, как мухи. И тем не менее именно со мной и моим организмом приключилось то, что я описываю теперь. И я сам, и мое пьянство — непреложные факты. Мое пьянство — не теория, не отвлеченность, это нечто действительно имевшее место, и оно еще сильнее подчеркивает мощь Ячменного Зерна — этого варварства, которое мы все еще продолжаем сохранять, этого убийственного изобретения, этого пережитка далеких жестоких времен, которое собирает свою тяжелую дань с юношества, подрывая силы, подавляя высокий дух лучшей части человечества.

Но возвращаюсь к своему рассказу. Поплавав всласть в пруду, совершив великолепную прогулку верхом по горам или по Лунной Долине, я приходил в такое приподнятое и восторженное настроение, что немедленно ощущал в себе желание повысить его еще на пару градусов. Я знал, что одного коктейля перед ужином будет мало для этого; по меньшей мере два или три — вот что мне нужно. Я выпивал их. Почему бы нет? Ведь это была жизнь, а я всегда так нежно любил ее! Вскоре и вечерняя выпивка вошла в привычку.

Кроме того, я постоянно находил предлоги, чтобы выпить лишний коктейль. Иногда это была особенно приятная мне компания, иногда легкое раздражение, вызванное моим архитектором или вороватым каменщиком, работавшим на моей ферме; то смерть моей любимой лошади, наскочившей на изгородь из колючей проволоки, то приятные известия от моих издателей и редакторов. Значимость повода не играла никакой роли, как только желание выпить зарождалось во мне. Суть заключалась в том, что я жаждал алкоголя. После двух десятков лет общения с ним вопреки желанию я начал теперь желать его. И моя сила являлась источником моей слабости, ибо мне нужно было два, три, четыре бокала, чтобы достичь того результата, какой дает обычному человеку один.

Тем не менее, я твердо продолжал соблюдать одно правило: никогда не пить до тех пор, пока мой ежедневный урок в тысячу слов не будет выполнен. Когда же работа была закончена, коктейль как бы возводил за ней стену, служившую гранью между моей исполненной задачей и предстоящей частью дня, отданной развлечениям. Мои мысли больше не возвращались к работе до девяти часов следующего утра, когда я снова усаживался за свой письменный стол и принимался писать. Я очень ценил эту возможность забываться. При помощи Ячменного Зерна я сохранил таким образом свою энергию. Ячменное Зерно, думал я, не так уж чёрен, как его малюют. Он оказывает немало полезных услуг, и в данном случае дело обстоит именно так.

И я продолжал создавать произведения, дышащие здоровьем, цельностью и искренностью. В них нельзя было найти и тени пессимизма. Я познал дорогу к жизни за время своей длительной болезни. Я понимал, что иллюзии необходимы, и превозносил их. До сих пор мои произведения сохраняют тот же характер — они чисты, дышат энергией и оптимизмом, а все это рождает влечение к жизни. И критики неизменно уверяют меня, будто жизненная энергия так и бьет ключом из моей личности и будто я сам нахожусь во власти тех иллюзий, которые превозношу.

Раз уж я отклонился, позвольте мне задать здесь один вопрос, который я ставил себе десятки тысяч раз. Почему я пил? Какая была в этом необходимость? Ведь я был счастлив. Пил ли я потому, что был слишком счастлив? Я был силён. Пил ли я потому, что был слишком силён? Обладал ли я чересчур большим запасом жизненной энергии? Не знаю, почему я пил. Мне трудно дать на это определенный ответ, хотя кое-какие подозрения с каждым днем больше и больше укрепляются во мне. Я слишком долго поддерживал близкие отношения с Ячменным Зерном. Левша с помощью долгих упражнений может научиться нормально пользоваться правой рукой. Не превратился ли и я, не алкоголик по природе, в пьяницу благодаря упорно прививавшейся привычке?

Я был так счастлив. Оправившись от тяжелой болезни, я очутился в объятиях любимой женщины. Затрачивая меньше труда, я зарабатывал теперь все больше денег. Здоровье мое было превосходно, я спал, как младенец. Я продолжал писать книги, пользовавшиеся успехом, а на поприще политической борьбы противники мои смущенно отступали перед фактами, которыми жизнь ежедневно подтверждала правильность моих тезисов. Ни днем ни ночью я не испытывал горя, разочарования или сожаления. Я был постоянно счастлив. Жизнь была сплошным бесконечным гимном, и я досадовал даже на часы безмятежного сна, отнимавшие у меня радости, которые я испытал бы за это время, если бы бодрствовал. И все же я пил. Ячменное Зерно незаметно для меня подготовлял почву для новой болезни, которая была всецело плодом его рук.

Чем больше я пил, тем больше требовалось алкоголя для достижения прежних результатов. Приезжая из Лунной Долины в город, я часто обедал где-нибудь в гостях. Один коктейль, который обычно подавался перед обедом, не производил на меня решительно никакого впечатления. Он нисколько не возбуждал меня перед едой. Поэтому, отправляясь куда-нибудь в гости, я предварительно выпивал два-три коктейля, а если встречал приятелей, то и пять, и шесть, ибо несколько лишних коктейлей уже не играли для меня роли. Однажды я очень спешил, и мне некогда было дожидаться, пока приготовят несколько коктейлей. Блестящая идея осенила меня: я приказал буфетчику приготовить мне сразу двойной коктейль. С тех пор, торопясь куда-нибудь, я всегда заказывал двойной коктейль и таким образом сберегал время.

Одним из результатов этого регулярного употребления алкоголя в больших дозах явилась общая подавленность. Мой мозг и нервы, привыкнув к искусственному возбуждению, утратили способность возбуждаться без искусственного подстегивания. Я все меньше мог обходиться без алкоголя, общаясь с людьми. Прежде чем присоединиться к друзьям и почувствовать себя комфортно в компании, я должен был ощутить щелчок и ожог Ячменного Зерна, взлет фантазии, радостное озарение мозга, щекочущий смех, прикосновение и жало чертовщины, улыбку на ликах вещей.

Другим результатом было то, что Ячменное Зерно начал постепенно загонять меня в западню. Он вновь навлекал на меня мою долгую болезнь, подстрекал к тому, чтобы вновь взяться за преследование истины, сорвать с нее покровы и взглянуть ей прямо в лицо. Однако все это совершалось постепенно. Мои мысли незаметно ожесточались, но процесс этот двигался почти незаметно.

Подчас в моем мозгу зарождалась тревожная мысль: куда приведет меня систематическое злоупотребление алкоголем? Но Ячменное Зерно быстро успокаивал подобные мысли. «Пойдем-ка выпьем, и я объясню тебе все», говорит он обычно и добивается своего. Случай, который я приведу сейчас, очень характерен в этом отношении, и Ячменное Зерно никогда не упускал повода напомнить мне о нем.

Однажды я сделался жертвой несчастного случая, который потребовал очень болезненной операции. Как-то утром, приблизительно через неделю после операции, я лежал, слабый и измученный, на своей больничной койке. Здоровый загар на моем лице (поскольку его можно было разглядеть сквозь неровную отросшую бороду) превратился в болезненную желтизну. Около моей постели стоял доктор, собираясь уходить. Он неодобрительно посматривал на сигарету, которую я курил, и под конец заметил:

— Вам следовало бы бросить курение. Оно в конце концов непременно погубит вас. Взгляните на меня!

Я взглянул. Он был приблизительно моего возраста, широкоплечий, с высокой грудью, блестящими глазами и ярким здоровым румянцем на щеках. Трудно было представить себе лучший образчик здоровья и силы.

— Я тоже курил, — продолжал он. — Все больше сигары. Но потом бросил. И вот, видите…

Он говорил с некоторым самодовольством, которое находило себе опору в сознании собственного физического превосходства. А через месяц его не стало. И погубил его не несчастный случай, а полдюжины различных палочек с многоэтажными латинскими названиями, которые накинулись на него и уничтожили. У него случились какие-то необычайные, чрезвычайно мучительные осложнения, и этот великолепный образчик человечества за много дней до смерти начал кричать так, что его слышно было на целый квартал. И крики эти так и не умолкали до самой его кончины.