Сказки - Успенский Эдуард Николаевич - Страница 2

Едва он уснул, опять птица прилетела. Перья золотые, глаза как восточный хрусталь.

Накинулась она на яблоки и добрый десяток слопала. Маленькая такая птичка, а прожорлива, как индюк. Не успеет она яблоко съесть, как его остатки с другой её стороны выскакивают.

Последнее яблоко она в зубах унесла.

А всё-таки очень красивая птичка. Вся так и светится, будто в ней двадцать свечек горит.

Проснулся утром Данила, голова тяжёлая, как медный колокол.

И звенит так же. Посмотрел он на яблоню и сразу всё понял. Он бегом к старшему писарю, пока батюшка не проснулся.

— Эй, чернильная душа, сколько ты там вчера яблок насчитал?

— Девяносто, — говорит чернильная душа.

— Так вот, скажи батюшке, что было восемьдесят. А не то: моя дубинка — твоей головы половинка.

Писарь всё понял. И когда батюшка-царь пошёл в сад яблоки пересчитывать, он никаких хищений не обнаружил.

— Ладно, — он сказал. — Теперь, Иван, твой черёд идти.

А Иван-царевич и рад. Очень он хочет царю-батюшке угодить.

Под вечер писарь сызнова все яблоки пересчитал. Восемьдесят штук было ровно, как и вчера.

Вот уже вечер настал. Иван-царевич долго думал — кто же это яблоки крадёт. Он понимал, что братья его не очень-то старались.

Но если бы медведь в сад пришёл или коза какая, братья бы их, конечно, заметили.

— Значит, это птица! Да никто больше яблоки не ест у нас в государстве — люди да птицы. Правда, свиньи тоже яблоки охотно едят. Но свиньи испокон веков по яблоням не лазили и летать не умели.

И решил Иван-царевич всю ночь на дереве провести. И ещё он большой сачок с собой взял для куриной ловли.

Ночь пришла, влез он на дерево и замер.

Сидеть неудобно, ветки его режут, листья щекочут, а он не шелохнётся. Так полночи просидел.

И дождался. Послышался свист и звон серебряный. Свет по саду разлился, и чудо-птица прилетела. Перья золотые, глаза как восточный хрусталь.

Приготовился он, хотел её сачком зацепить… Да ноги и руки у него затекли — не пошевелить. Как каменные. Сачком он только по воздуху провёл. Сам с дерева упал. Едва успел он второй рукой птицу за хвост ухватить.

Закричала птица благим матом, как двести испуганных куриц одновременно, и скрылась в ночном небе. Одно только перо у него в руках и осталось. Зато перо красоты невиданной. Всеми цветами переливается. Читать при его свете можно, если ты грамотный.

Едва во дворце рассвело, Иван-царевич к батюшке отправился.

— Вот, смотри, батюшка, какую я птицу чуть не поймал. Сама с вершок. А света даёт мешок.

И перо отцу показывает. Братья ему не верят. Данила говорит:

— Да разве ж это свет от него, от пера этого? Это свет от солнца идёт. А на солнце и куриное перо светится.

— Это перо павлинье, — говорит старший, Пётр. — У нас их на базаре турки по десять штук на рубль продают.

— А давайте зайдём в чулан, — молвит Иван-царевич. — Там всё и увидим.

Забрались царь и царевичи в чулан всей семьёй. И вправду, невиданный свет от пера идёт. Даже читать при таком свете можно. Если кто читать обучен.

Но братья и тут нашли что сказать.

— Эх, везёт дураку! — говорит Пётр. — Да если бы такая птица в моё дежурство прилетела, я бы её не упустил.

— А я бы и пару таких поймал, — хвалился Данила. — Только вот не нам, а дуракам счастье.

Царь-папа их одёрнул:

— Нечего на брата дуться, коли птицу прозевали. Вот я ещё узнаю, что вы там ночью в саду делали. Не иначе как дрыхли всю ночь. А сейчас из себя героев корчите.

Он вставил это перо в оправу золочёную и поставил в своём кабинете как самую дорогую вещь. И всё время ею любовался, особенно по вечерам, когда перо светиться начинало.

Но вот пришло время, царь Выслав-Берендей опять своих детей беспокоит. Вызвал он к себе Петра и Данилу и говорит:

— Дети мои любезные! Вот вам задание. Поезжайте вы во все четыре стороны и привезите мне эту птицу живую! Кто мне эту птицу привезёт, тому при жизни полцарства своего отдам.

Им бы, дуракам, обрадоваться да скорее в путь. А они на Ивана-царевича злобу затаили. Ведь им хорошо жилось. Всё у них было. Тут тебе и кухня вкусная, и народ интересный при кухне. И кони у них хорошие, добрые. И соколы охотничьи.

Так нет, теперь надевай доспехи военные, садись на коня боевого костлявого и скачи неизвестно куда, ешь неизвестно что (картошку варёную без масла), спи неизвестно где (в чистом поле без одеяла) и без птицы этой дребезжащей к царю-папе не возвращайся (отец тебя неспособным сочтёт и ни за что тебе трон не отдаст).

Но делать нечего, взяли они у отца благословение и поехали двое отыскивать жар-птицу. А как быть? Время было старинное, тяжёлое для детей. Что родители повелят, то и будешь делать. А не то враз без вкусной еды и без крыши над головой останешься. Вытолкает тебя любимый царь-папа взашей из дворца, и пойдёшь ты в соседнее царство бедствовать да улицы подметать. Да, было ВРЕМЯ в энто ВРЕМЯ!

Но если эти двое ехать не хотели, то Иван-царевич сам стал напрашиваться:

— Пусти меня, царь-батюшка-родитель, своего счастья попытать. Дай мне твоё благословение.

А царь-батюшка-родитель не соглашался. Он так молвил:

— Нет уж. Ты ещё молод и к дальнему пути непривычен. Ещё я тебе скажу, что ты своих братьев в два раза умнее будешь. Что от них проку? Им бы только есть поболе, да на жеребцах скакать, да на девок глаза свои пялить. А как война, а я заболею? А если бунт в моём царстве сделается? Кто меня заменит?

Потом он нагнулся к Ивану-царевичу и говорит:

— Ты знаешь, Ванюша, мне как-то спокойнее без них. Да только Иван-царевич на своём стоял:

— Пусти меня, батюшка, силу мою проверить молодецкую. Характер свой закалить юношеский.

Царь-папа ещё сильнее уговаривал его никуда не ехать:

— А если я помру вдруг, кто будет царством управлять? А если неприятель под наши области подступит, а командовать войсками будет некому? А если несогласие будет между нашим народом?

Только никак он не умел удержать Ивана-царевича. Иван-царевич так молвил:

— Пока, царь-папа-батюшка, у тебя есть яблоки оздоровительные, тебе бояться нечего. А как я тебе птицу добуду, ты вообще расцветать начнёшь и молодеть.

Убедил он царя-батюшку-папу. Уж больно царь Берендей-Василий-Выслав Андронович хотел этой птицей владеть. И не очень-то он верил, что Пётр-царевич и Данила-царевич сумеют сию птицу достать.

Иван-царевич взял у родителя благословение, выбрал себе коня покрепче, сухарями запасся, и в путь. На всякий случай захватил он три яблока оздоровительных:

— Дорога трудная. Не понадобятся, я их обратно привезу. Сел он на коня и поехал. И ехал, сам не зная, куда едет. Ехал он, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал.

Ехал, ехал, ехал. Иногда скакал. А всё больше ехал, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. И уж даже не знал, где он — в своём ли царстве или в чужое заехал.

Ведь тогда границы не означены были. И ненароком, того вовсе не желая, можно было из триодиннадцатого в тридвенадцатое царство попасть, а ещё хуже того — в тритринадцатое. А кто там командует, в этом тритринадцатом царстве, и что там с чужеземцами делают — один Бог ведает.

Только видит он — в чистом поле стоит столб. А на столбу написаны эти слова:

«Кто поедет от столба сего прямо, тот будет голоден и холоден.

Кто поедет от столба в правую сторону, тот будет здрав и жив, а конь его будет мёртв.

Кто поедет от столба сего в левую сторону, тот сам будет убит, а конь его жив и здрав останется».

«Ничего себе условия игры! — подумал Иван-царевич. — Куда ни кинь, всюду клин. Впору от столба сего в обратную сторону ехать».

И так он решил:

— Поеду-ка я в правую сторону. Хоть коня потеряю, зато сам жив останусь. А сам жив останусь, даст Бог, другого коня заведу.

Конечно, это говорило о его неправильном отношении к животным, но другого выхода у него (на его взгляд) не было.